- Хорошо, хорошо, если господин варвар желает, я вполне могу и повторить еще раз… Специально для господина… э-э… варвара. Мне не трудно. Если господин варвар помнит, то ночью у нас зашел спор о том, насколько всем известные знаменитые и неподражаемые таланты господина варвара зависят от грубой физической силы. Я позволил себе утверждение, что, будучи лишенным оной силы, господин варвар не сможет справиться с предстоящим ему очередным заданием. Даже таким простым, каковое было поручено господину варвару на данный… э-э… момент. Господин варвар категорически возражал. Мы заключили пари. На время пари мы обмениваемся телами. Подчеркиваю - только на время пари, независимо от его результатов. Мне мое тело, знаете ли, дорого… для определения победителя встречаемся здесь же, ровно через неделю. Господин варвар сам настаивал именно на таком сроке, но я не хочу быть мелочным, и потому буду ждать еще около месяца - мало ли какие сложности у господина варвара могут… э-э… возникнуть… Если господин варвар успеет за это время и при таких условиях справиться с порученным ему заданием, что очень сомнительно, я обязуюсь выполнить любое его желание. Подчеркиваю - любое. Если же загаданное господином варваром желание окажется мне не под силу, что еще более сомнительно, я заменю его магической отработкой, поступив в полное и единоличное владение господина варвара сроком на один год. Если же выигрываю я - господин варвар оказывается уже в моем полном и единоличном владении. На тот же срок. Полагаю, это справедливо?
Конан стиснул зубы так, что зазвенело в ушах, а во рту появился неприятный привкус эмалевой крошки. Зубы у мага были так себе. Хилые зубы потомственного горожанина, слегка поддержанные магией, но и только.
- Вполне. Гарантии?
- Пари разбито при помощи всех четырех стихий, неужели господину варвару этого мало? Или… господин варвар просто не помнит?..
Конан поморщился - он помнил.
- Ну что ж… тогда - желаю удачи, господин… э-э… варвар… - маг насмешливо отсалютовал Конану, легко поднял огромное мощное тело с камня и пошел себе по дороге, словно обычный путник.
- Маг! - сказал Конан ему в спину, когда их разделяло шагов десять.
Негромко так сказал.
Но маг вздрогнул, как от неожиданного удара - столько ненависти удалось вложить Конану в это короткое слово.
- У меня есть имя, маг.
Маг обернулся. Еще раз отсалютовал, уже не скрывая насмешки. Развел мощными руками.
- Это имя принадлежит этому телу, господин варвар. Так что в данный момент у вас нет имени…
* * *
Задание действительно на этот раз было не очень сложным. Во всяком случае - казалось таким еще вчера…
Эсаммех, выполняющий при путешествующем инкогнито шахиншахе Султанипура обязанности то ли проводника и переводчика, то ли доверенного слуги, разыскал его три дня назад очень вовремя. Еда давно закончилась, вино тоже куда-то делось, две портовые девки-хохотушки, подцепленные Конаном по случаю успешно провернутого дельца, видя такие обстоятельства, последовали его примеру, а неблагодарный хозяин гостиницы как раз вызвал отряд городской стражи для выдворения переставшего быть платежеспособным постояльца из забаррикадированного им номера.
Стража эта теперь топталась внизу, там, куда Конан некоторое время назад уронил с лестницы огроменный сундук из железного дерева. Кстати сказать, затаскивали этот сундук на второй этаж шестеро портовых грузчиков, четверо из которых были чистокровными орками, а двое - орками на половину. И потребовалось им на это пять монет полновесного серебра и почти целый день времени.
Конан справился один.
За три с половиной минуты и совершенно бесплатно.
Сундук был очень крепкий - на то оно и железное дерево. На нем даже трещины не возникло. Чего, конечно, нельзя было сказать о гостинице, поскольку полы, стены и лестница ее были отнюдь не из железного дерева. Хлипкие такие полы да стены были, ненадежные - по сравнению с полновесным сундуком два на два, вырубленным каким-то умельцем из цельного железно-древесного ствола…
Вот и проломил сундук ненадежные половицы эти, словно картонные, уйдя в подгостинничную землю чуть ли не на половину, а заодно и смахнув весь нижний пролет ведущей на второй этаж лестницы, словно его тут и не было никогда. Что, конечно же, существенно затрудняло горячее намерение стражи на второй этаж подняться. А заодно и несколько понижало температуру этого самого намерения. Они, стражники эти, пожалуй, и вообще предпочли бы покинуть гостиницу, оставив хозяина самого разбираться со своими проблемами и постояльцами, если бы не маячила в гостиничных дверях непробиваемым заслоном мрачная фигура сержанта.
Так что злые и перепуганные стражники топтались себе внизу, раздираемые внутренними противоречиями и никак не способные решить, кого же они все-таки опасаются больше, а Конан, злой и голодный, в предвкушении веселой разминки поглядывал на них сверху, попутно размышляя над тем, чего бы еще такого на них уронить.
В этот момент Эсаммех и появился - маленький, седенький, с козлиной бородкой и льстивыми манерами, кланяющийся через слово и растягивающий все многочисленные морщины своего невероятно сморщенного лица в вечной беззубой улыбке от уха до уха.
Он непрестанно что-то говорил, улыбался и кланялся, кланялся, кланялся… Он кланялся всем - сержанту, хозяину гостиницы, оторопевшим служкам, Конану, стражникам - всем вместе и каждому в отдельности. И буквально через десять минут все оказалось как-то улажено.
Стража ушла, вполне удовлетворенная - сержант был вполне удовлетворен позвякиванием в собственном кармане, а простые стражники - сохранностью собственных зубов и шей. Вполне удовлетворенный хозяин, карманы которого тоже слегка потяжелели, скрылся в глубине служебного помещения, на верх при помощи лебедки был подан обед, вполне удовлетворивший Конана, и вполне удовлетворенные неожиданной и хорошо оплаченной работой столяры занялись тем, что осталось от лестницы.
* * *
После обеда настроение Конана обычно менялось к лучшему. Особенно, если обед этот соответствовал его понятиям о достойной трапезе настоящего варвара. А, может быть, настроение тут вовсе и не при чем было, просто лень становилось шевелиться после действительно достойного обеда. Как бы там ни было, но, благодушно рыгнув, Конан согласился принять шустрого старичка. Принять и выслушать, чего он там сказать или же предложить желает. Просто принять и выслушать - ничего более…
Вот тут-то и выяснилось, что высказываться и предлагать старичок этот желает вовсе не от своего имени.
Выяснилось, правда, не сразу - оказавшись на втором этаже и даже в занимаемой Конаном комнатушке, старичок по-прежнему улыбался, кланялся и говорил, говорил, говорил… Говорил он много и цветисто. И, вообще-то, правильно вполне говорил, разобраться ежели. Говорил он о славных старых временах, когда жили настоящие герои, покрывшие себя неувядающей славой. О сложности нынешних времен для настоящего достойного человека - времен скучных и бесцветных, когда настоящие герои вынуждены наниматься в охранники к разжиревшим купчишкам или служить в городской страже, а возможности по-настоящему проявить себя выпадают так редко и далеко не каждому из них. О том, что человек, сумевший сегодня заслужить подобную славу, славен куда более своих славных предшественников, живших во времена, когда славу эту заслужить было не в пример проще.
Про самого Конана он тоже говорил.
И тоже правильно.
О славе его великой упомянул чуть ли не в первой же фразе, о том, что равных ему нет ныне под этим небом ни в доблести, ни в хитрости, ни в силе духа, не говоря уже о силе физической.
Нет, говорил он все вроде бы правильно. Только вот минут через двадцать Конан поймал себя на том, что засыпает, убаюканный плавно текущими восхвалениями. И уже даже, кажется, успел разок всхрапнуть.
Это его слегка рассердило.
И потому он демонстративно громким зевком прервал очередную многословную тираду и приказал старичку отвести себя к хозяину. Поскольку он, Конан, переговоров о важных делах со слугами не вел отродясь, а подобное шустрое и цветистословное трепло никем, кроме обычного слуги, быть просто не могло.
Ну, разве что - не совсем обычного слуги, а доверенного…
Он понял свою ошибку меньше чем через час, будучи приведенным шустрым многословным старичком в уединенный дом на самой окраине Шадизара - оказывается, подобная трепливость могла быть свойственна не только слуге. Пусть даже и доверенному.