- Постараюсь выразиться проще. Рефлекс есть передача нерву возбуждения с одной точки тела на другую через посредство центра, то есть мозга. Каждое воздействие извне через органы чувств, путем рефлекса через центр, вызывает к деятельности те или иные органы тела, иначе говоря, вызывает реакцию. Ребенок протягивает руку к огню. Огонь жжет. Это воздействие огня на кожу передается нервами в мозг, а от мозга идет к руке ответная реакция: ребенок отдергивает руку. Представление огня связывается у ребенка с представлением боли. И всякий раз, когда ребенок видит огонь, он начинает боязливо отдергивать руку. Получилось то, что мы называем, по-ученому, условным рефлексом… Приведу более сложный пример. Вы даете собаке есть и одновременно, каждый раз, когда она ест, играете на флейте. Обед с музыкой. Во время еды у собаки обильно отделяется слюна. Через некоторое время, когда игра на флейте тесно свяжется в сознании собаки со вкусовыми ощущениями, вам довольно будет заиграть на флейте, как у собаки начнет усиленно выделяться слюна. Условный рефлекс!.. И подумать только, что самые "святые" чувства человека, как долг, верность, обязанность, честность и даже знаменитый кантовский "категорический императив", являются условными рефлексами совершенно такого же порядка, как и выделение собачьей слюны! Процесс создания таких рефлексов сложнее, но существо то же. При таком научном освещении, признаюсь, все эти высокие добродетели не возбуждают во мне особого почтения… Вот поэтому-то мне подчас и кажется, что кому-то выгодно это слюнотечение добродетели, кто-то играет на флейте религии, морали, долга, честности, а мы, глупые, распускаем слюни. Не пора ли бросить весь этот старый хлам и перестать плясать под дудку старой морали?..
Зауер решил изменить разговор и вновь задал Штирнеру вопрос, почему он оставил ученую карьеру.
- Вы так много знаете, Штирнер, - сказал он. - Быть может, на ученом поприще вы скорее достигли бы известности и всяческих успехов.
- А вот почему оставил я ученую карьеру, уважаемый Зауер, - ответил Штирнер с лукавой искоркой в глазах. - Я анатомировал около тысячи человеческих мозгов и, представьте, нигде не нашел ума. И я решил, что с мозгами гораздо приятнее иметь дело, когда они лежат, хорошо зажаренные, на обеденном столе нашего добрейшего патрона.
- Какие гадости вы опять говорите! - услышал Штирнер за собой голос Фит.
- Тысячу извинений! Но уверяю вас, что наш Готлиб не питается человечиной. Разве только иносказательно, ха-ха! Я чувствую, например, что завтра утром он скушает банкирский дом "Тепфер и K°"… Я же хотел только сказать, что средневековым властителям хорошо было заниматься наукой, когда у них под руками были горы всякой снеди и бочки вина. А теперь… вот я и Зауер всего только скромные служащие банкира, и даже вы, прекраснейшие фрейлейн, его машинистка и стенографистка, получаете больше, чем молодой доктор великолепнейших наук. Как видите, я откровенен. Не я первый и не я последний предпочел чечевичную похлебку будущим благам первородства. Впрочем, как знать? В школе нас учили, что прямая линия - кратчайшее расстояние между двумя точками. Но ведь вся эта математика - сущая абстракция. В реальном мире нет прямых линий… Стоп! Вот мы и приехали. Ну а теперь, - обратился он к Эмме Фит, - дайте мне вашу руку и позвольте проводить до станции.
Штирнер и Фит ушли вперед.
Зауер расплатился за прокат лодки и под руку с Эльзой медленно направился к железнодорожной станции.
Стемнело. Небо усеяли звезды. Дорога была безлюдна.
- Смотрите, как мерцают звезды! Вероятно, наступит ненастье… - сказал Зауер.
- Да, но мы успеем добраться, - ответила Эльза.
- Вы довольны нашей прогулкой, Эльза?
- Не слишком ли фамильярно вы зовете меня? - улыбаясь, спросила Эльза и, не давая Зауеру говорить, продолжала: - Ну не оправдывайтесь. Я была бы довольна, если бы не этот несносный болтун, Штирнер. Бывают же такие пустые люди! Трещит как сорока, никому не дает вымолвить слова. И какие претензии!
- Да, болтун… - задумчиво сказал Зауер. - Но я бы вам посоветовал, Эльза, быть осторожнее с этим болтуном.
Эльза удивленно посмотрела на Зауера.
- Разве я была с ним неосторожна? - И, рассмеявшись, она воскликнула: - Нет, Отто, вы просто ревнуете меня! Но не рано ли? Я еще вам не дала слова. Могу и передумать.
- Вот вы пошутили, а у меня сердце сжалось… Болтун! Конечно, болтун, но он себе на уме. Вы слышали, что он говорил про честность да про кривые линии? Это опасная философия. И я, право, боюсь его, боюсь за вас и за нашего старика Готлиба… Этот болтун говорит неспроста. В его словах что-то есть. Что он замышляет? Я не удивлюсь, если он совершит что-нибудь ужасное…
Эльза вспомнила сосредоточенное, вдруг постаревшее лицо Штирнера, освещенное багровым лучом заходящего солнца, и ей опять стало жутко. Она невольно сжала крепче руку Зауера.
- И ведь как вкрался он в доверие Готлиба! Тот его теперь ни на шаг не отпускает, переселил к себе в дом… Вечерами Штирнер забавляет старика своими дрессированными собаками…
- Надо отдать ему справедливость, Отто, его собаки изумительны.
- Я этого не отрицаю. Его собаки превосходят все известное в области дрессировки животных. В особенности этот Фальк.
- А его черный пудель, - вспомнила Эльза, - который умеет считать, узнает любую букву алфавита, угадывает без слов все его приказания. Мне иногда жутко делается…
- Да, будто сам черт сидит в этом пуделе. Возможно, что Штирнер умен и талантлив. Но талантливое зло опаснее вдвойне. - И Зауер значительно посмотрел на Эльзу.
- Обо мне вы не беспокойтесь, Отто. На меня его чары не действуют. Мне он был просто безразличен. Но после сегодняшнего вечера, когда я увидела его лицо… Я не знаю, как выразить это… Впрочем, может быть, мы несправедливы к нему. Что это?.. Ах!..
Из темноты бесшумно появился Фальк и, взяв зубами за край платья Эльзы, с веселым ворчаньем потянул ее вперед.
Зауер рассердился на собаку и стал гнать ее. Но Эльза рассмеялась.
- Вы, кажется, становитесь суеверным, Отто. Штирнер, очевидно, прислал Фалька предупредить нас, чтобы мы поторопились.
Глава 2. ПОД КОЛЕСАМИ ПОЕЗДА
Дверь из кабинета открылась, и на пороге показался банкир Карл Готлиб в сопровождении личного секретаря Людвига Штирнера.
Утреннее солнце, заливавшее всю комнату через стены из сплошного стекла, заиграло на золотых очках Карла Готлиба. Банкир сощурил глаза и улыбнулся. Ему было около шестидесяти лет, но никто не дал бы ему столько, видя его белое, свежее лицо с румянцем во всю щеку. Гладко выбритый, пахнущий дорогим мылом, хорошими сигарами и духами, всегда довольный, веселый и живой, он воплощал в себе житейское благополучие.
- Ну как прошла ваша загородная прогулка? - спросил он, пожимая по очереди руки Глюк, Фит и Зауера. - Весело? Много наловили рыбы? Погода была прекрасная, не правда ли? Будьте так любезны, Зауер, отправить вот эти телеграммы. Биржевой бюллетень получен? Как сегодня курс доллара? Так… так… Хлопковые акции? Идут в гору? Великолепно. Опротестуйте вот эти векселя банкирского дома "Тепфер и K°". Я не могу делать дальнейших поблажек. Вы сегодня прекрасно выглядите, фрейлейн Фит… А вы о чем-то мечтаете, фрейлейн Глюк? Хе-хе!
И он с лукавым видом погрозил ей пальцем.
- Я, кажется, догадываюсь. Весна несет с собой опасные бациллы. Да-а!
Поправив букетик фиалок в петличке черного сюртука, он посмотрел на часы и сказал:
- Сейчас десять часов. Поезд отходит в десять сорок пять. Я уезжаю и буду обратно в два часа пятнадцать минут. Еду принимать завод. Мы со Штирнером живо покончим с формальностями. Кстати, проветрюсь, засиделся… Машина подана? Идем, Штирнер!
И, мягко ступая, банкир Готлиб вышел, крикнув уже за дверью:
- Где же вы, Штирнер?
- Сию минуту! - Штирнер быстро прошел в смежную комнату и крикнул: - Фальк! Брут!
Навстречу ему с веселым лаем выбежали две собаки: сеттер, бывший на прогулке, и Брут - огромный дог тигровой масти.
Проходя мимо Глюк, Штирнер склонил голову набок и насмешливо спросил:
- Вы еще не решили?
- Чего?
- Выйти за меня замуж…
Громко рассмеявшись, он бросился со своими собаками догонять патрона.
Эльза нахмурилась. Зауер что-то проворчал, сидя за своим столом.
За окном прошумел отъезжающий автомобиль.
В комнате наступило молчание. Фит трещала на пишущей машинке, Зауер нервно перелистывал какие-то бумаги.
- Собачник! - вновь тихо проговорил он.
- Что вы там ворчите? - окликнула его Глюк.
- Везде со своими собаками! - ответил Зауер. - Не могу выносить этого кривляющегося господина! Вчера еще говорил о Готлибе, что он чуть ли не питается человечиной, намекая, очевидно, на строгость Готлиба к должникам, а сегодня, видали? Так и юлит около патрона. В глаза смотрит не хуже Фалька!.. Вы думаете, зачем он собак взял? Будет развлекать ими старика на лоне природы…
- Вы, кажется, становитесь придирчивым, Зауер! - сказала Эльза. - А "Тепфера и K°" Готлиб скушал - Штирнер угадал…
- Сам же и убедил Готлиба, чтобы тот предъявил векселя ко взысканию, в этом нет сомнения, - хмуро ответил Зауер.
- Зауер просто ревнует! - пропела Фит, улыбаясь.
- Будьте добры переписать эту ведомость! - сухо сказал Зауер, передавая Фит бумагу.
Фит посмотрела, как провинившийся ребенок, и робко ответила:
- Пожалуйста!
Машинка затрещала. Все погрузились в работу, прерываемую звонками телефона.
Около одиннадцати часов раздался новый телефонный звонок. Не отрываясь от делового письма, Зауер привычно слушал телефон.