2
В конце августа, во второй половине дня, в окрестностях Можайска по асфальтированному шоссе мчался открытый автомобиль.
На заднем сиденье никого не было. Рядом с шофёром сидел пожилой мужчина. Лёгкое серое пальто, мягкая шляпа и очки в золотой оправе придавали пассажиру автомобиля вид иностранца-туриста. Сходство усиливалось огромным интересом, с которым он всматривался в проносившиеся мимо живописные виды. И только отсутствие фотоаппарата на тонком ремешке несколько нарушало впечатление.
- И никаких следов…
Шофёр вопросительно повернул голову.
- Я говорю, что не вижу следов войны, - пожилой мужчина показал рукой вокруг: - В этих местах были гигантские бои.
- Прошло восемь лет, Михаил Петрович. Но следы есть, вы их просто не замечаете.
Северский вздохнул.
- Да, - сказал он, - восемь лет! Для нашей страны это огромный срок. Совсем недавно я был в Лондоне. Там ещё и сейчас встречаются разрушенные дома. В окрестностях Парижа ясно видны следы не только Второй, но даже Первой мировой войны. А у нас уже почти ничего не видно. Далеко ещё, товарищ Петров?
- Километров двенадцать, четырнадцать, - ответил шофёр, - а там и У…
Машина быстро мчалась по гладкой широкой магистрали. Прохладный ветер, огибая смотровое стекло, приятно щекотал лицо. Встречные машины проносились мимо, оставляя за собой лёгкие облачка пыли и отработанного бензина.
На безоблачном небе солнце склонялось к западу.
- Поздно выехали, - сказал Северский. - Возвращаться придётся в темноте.
- Вы долго пробудете там?
- Нет, не долго. Я еду на могилу. Хочу проститься с сестрой и с другом перед долгой разлукой. Легко может случиться, что эта разлука навсегда…
- Ваша сестра и друг… - сочувственно сказал Петров. - Вы никогда не были на их могилах?
- Могила одна… Не был, товарищ Петров. Мою сестру похоронили во время войны. Её повесили немцы. Её муж, мой лучший друг, умер этой зимой. Мы с ним были тогда во Франции. Его тело отправили на родину в свинцовом гробу и похоронили рядом с женой, в одной могиле. А я не мог покинуть Париж. Очень хотел, - прибавил Северский, - но не мог. Поэтому я на похоронах не был.
- А вашу сестру за что повесили? Впрочем, фашисты часто вешали и без причины.
- Моя сестра была в партизанском отряде. Она врач по профессии. Проникнув в город, она лечила трёх раненых из местного подполья. Гестапо открыло тайное убежище. Раненых тут же прикончили, а сестру схватили и подвергли пыткам, добиваясь сведений о партизанском отряде. Ничего не добившись, они повесили её, - Михаил Петрович помолчал, справляясь с волнением. - Правительство удостоило её звания Героя Советского Союза, - закончил он.
- Ого! - сказал Петров.
- А её муж получил это высокое звание при жизни, - продолжал Северский. - Мстя за Родину и свою жену, он лично уничтожил более четырёхсот фашистов.
Петров даже затормозил машину. С выражением удивления и восторга на молодом, свежем лице он воскликнул:
- Какие люди! Вы должны быть очень горды, Михаил Петрович!
Северский улыбнулся.
- Ими горжусь не только я, - сказал он. - Ими гордится весь наш народ… Поехали дальше… - после нескольких минут молчания он вдруг прибавил: - Уцелев в огне войны, где он не щадил себя, мой друг едва не сгорел после смерти.
- То есть как это?
- Да, представьте себе. В тот день, когда тело было положено в гроб, в комнате возник пожар. Его не сразу заметили. Свинец мог расплавиться, но, к счастью, этого не произошло.
- Гроб был свинцовый?
- Да. Дело в том, товарищ Петров, что тело Дмитрия, моего друга звали Дмитрием, решено было отправить в Москву. Об этом настойчиво просили друзья Дмитрия, сослуживцы из министерства и товарищи по полку. Его очень любили все, кто знал. Мы заказали герметически закрывавшийся свинцовый гроб и попросили парижских медиков принять меры к сохранности тела, хотя бы на одну неделю. Известный профессор, крупный учёный, взялся это сделать. Мы не хотели бальзамировать труп, а только предохранить его от быстрого разложения. Когда Дмитрий умер, профессор ввёл в его тело какие-то препараты, а гроб был наполнен инертным газом под большим давлением. Профессор уверил нас, что, пока гроб не вскроют, тело будет в полной сохранности долгое время. Но гроб так и остался закрытым.
- Из-за пожара?
- Да. Обе половинки гроба приварились друг к другу под действием огня. Не было смысла вскрывать его. Ведь тело, вероятно, сильно пострадало.
- Действительно, очень странный случай, даже необычайный. Михаил Петрович, почему вы не сказали мне, куда и зачем мы едем? Я купил бы в Москве венок.
- Мы возложим венки от нас обоих, - ответил Северский. - Я везу с собой два.
Петров замедлил ход, - машина шла уже по улицам города. На перекрёстке она остановилась. Шофёр вышел и поговорил с постовым милиционером.
- Тут три минуты ходу, - сказал Петров, садясь на своё место. - Сейчас повернём налево, и в конце улицы будет парк. Эту могилу, по-видимому, хорошо знают в городе.
Автомобиль медленно тронулся вперёд.
Михаил Петрович ничего не ответил шофёру. Он сильно волновался. Сейчас он будет на месте, где вечным сном спят самые дорогие ему люди. Как живые они предстали перед его мысленным взором. Милое лицо Ирины, с большими чёрными глазами и массой белокурых волос над чистым лбом, а рядом такие же тёмные глаза, характерные черты и узкие, твёрдо сжатые губы Дмитрия.
Машина остановилась.
Широкая аллея уходила от ворот в глубину. В её конце виднелся белый обелиск.
- Это и есть могила, - сказал Петров.
Они взяли венки из живых цветов, обёрнутые в прозрачную тонкую бумагу, и пошли по аллеям парка.
Низкая чугунная решётка окружала могилу, покрытую цветами. Масса венков, старых и совсем свежих, свидетельствовала о том, что жители города чтили память героев. Несколько пионерских галстуков, алевших на ограде, молчаливо говорили об экскурсиях школьников.
На белом мраморе обелиска, под золотой звездой, была выбита золотыми буквами надпись:
ГЕРОИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА
Дмитрий Александрович и Ирина Петровна
ВОЛГИНЫ
Петров и Михаил Петрович обнажили головы. Несколько минут они молча постояли, держа венки в руках. Потом они сняли бумагу, и Северский осторожно перешагнул через ограду и положил венки у подножия обелиска.
- Спите, дорогие! - прошептал он. - Вы хорошо послужили своему народу. Родина никогда не забудет своих славных детей!
3
Четыре межпланетных корабля, стоявших по углам огромного квадрата взлётного поля, направляли яркий свет двадцати четырёх прожекторов на готовую к прыжку в Космос исполинскую громаду фотонной ракеты.
Над полем - гладкой площадкой, отвоёванной у дикой природы неприветливого Плутона упорным трудом, - над четырьмя вспомогательными кораблями, над ракетой раскинулось чёрное небо, усеянное бесчисленными точками немигающих звёзд.
Ослепительно яркой огромной звездой сияло на этом чуждом человеку Земли небе далёкое Солнце.
Приближался торжественный и волнующий момент старта.
Через несколько часов четыре звездолёта, доставившие на Плутон межзвёздную экспедицию и провожающих, улетят обратно на Землю, захватив персонал космической станции Плутона. Фотонная ракета возьмёт старт в другую сторону.
Впервые люди готовились покинуть Солнечную систему, устремиться в безмерную даль пространства, к далёкой звезде, к другому солнцу - центру другой планетной системы.
Человек давно шагнул в Космос. Но до сих пор он не удалялся далеко от Солнца. Настало время выйти на просторы Большой Вселенной!
Кроме дежурных, которые всегда оставались на борту звездолётов, все экипажи собрались в салоне - каюте межзвёздного корабля.
Последнее прощание с улетающими товарищами. Прощание навсегда!
Двенадцать человек готовились проникнуть не только в бездну пространства, но и в бездну времени. Им предстоял путь в будущее.
Когда ракета вернётся, никого из тех, кто сегодня провожал её, не будет уже в живых.
Всего несколько лет, несколько десятков месяцев будут находиться в полёте двенадцать человек экипажа ракеты, а на родной планете успеют пройти века. Не одно поколение людей сменит друг друга. Таковы законы сверхвысоких скоростей.
Грустным и радостным одновременно было прощание остающихся и улетающих.
Десять мужчин и две женщины не колебались и не жалели о принятом решении. Они шли на свой подвиг ради светлой цели соединения двух миров, двух родственных общностью происхождения, но потерявших друг друга культур.
Человек грустит при разлуке и радуется, совершая подвиг во имя жизни!