– И что они такого страшного сделали? – спросил Митя и, хотя от новости почувствовал неуютность, добавил шутливо. – Может, что-нибудь типа ребеночка?
Бабка не оценила шутку.
– Ах ты охальник. Говорю тебе, что нечисть там какая-то завелась.
Дмитрий напрягся, пытаясь понять, заговаривается ли бабка ввиду острого маразма или же пытается на свой лад интерпретировать какую-то криминальную информацию.
– А конкретно?
– Не видела.
– Ну, а чем они тебе страшными-то показались, в отличие от меня?
– А тем, что с горшками на головах, в рубахах железных, нечесаные, как черти. С топорами и большими ножами. А кони у них гнедые и дым из ноздрей пускают… Да чего мне о тебе заботиться, человек ты чужой, незнакомый. Поднимешься вот на холм и увидишь свое Калище.
Бабка, не считая полезным дальнейший разговор, махнула хворостиной и кинулась догонять свою скотину.
"Бредит, заговаривается, – решил Митя. – Бестселлер детективный на ночь прочитала, послушала популярного телекомментатора, вот каша в голове и сварилась. Разбойники нынче не в рубахах железных и не на конях ездят, а на мерсах и в малиновых пиджаках. Или даже в костюмах от Кардена".
Добравшись до вершины холма, Митя взаправду увидел заброшенную деревню, которая, похоже что, занимала весь южный склон. Когда-то. Нынче от домов остались только прямоугольнички фундаментов, сами постройки давно были растащены на дрова и доски мужиками из ближайшего жилого села. Беспризорные дворы густо поросли бурьяном, лопухом и другой оккупационной растительностью. А уже в низине, за густым травостоем, из которого выглядывали покосившиеся кладбищенские крестики, маячила и церковка. Та самая, которая с одиннадцатого века стоит. Ну, не стоит конечно, поскольку деревянная, но всякий раз на одном месте выстраивается по прежнему образцу. Соответственно, и погост возле нее самый что ни на есть древний.
Митя знал, что лет десять назад рылись-порылись там уже археологи, и кое-что из амуниции древних славян оказалось в областном краеведческом музее, чей осмотр, собственно, и двинул его на эту вылазку в свободное от работы время.
Дмитрия тянуло на всякие древности-дряхлости с силой, о которой стеснялся говорить. И он рыскал в поисках потемневших избенок и покосившихся церковок, как люди нормальные рыскают в поисках классных кабаков и дискотек. Наверное, поэтому девушки не выдерживали его в больших количествах, дамы среднего возраста не видели в нем достойного партнера, а экс-супруга обзывала некрофилом. Но почему рыскал, не будучи ни суперправославным, ни поэтом-романтиком, ни даже знатоком истории? Потому, объяснял он себе, что кто-то коллекционирует фантики от конфет, кто-то ест стаканы, кто-то пристает к женщинам большого размера, и так далее, перечисляй хоть до изнеможения – ведь каждый имеет право на свою игру.
Дальше, за церковью, судя по мшинам и болезненного вида елочкам, начинались болота. Вот туда уже Митя не имел ни малейшего желания прогуляться. Впрочем, и к церкви его сейчас особенно не манило, но после изнурительных блужданий он претендовал на победу. Здесь он не должен был уступить и сломаться, здесь обязан был выиграть.
Он спускался вниз с холма, а солнце карабкалось вверх, и слепило, и выдавливало липкий пот из бровей, и какое-то марево поднималось над болотистой местностью, той, что начиналась за церковью Парасковеи Великомученицы. А когда Митя добрался до гнилых пенечков, оставшихся от кладбищенских крестов, из болотного марева появилась кошмарная фигура демона. Путешественник, ахнув, попятился назад.
Спустя полминуты фигура приобрела не менее жуткие очертания всадника на коне, и у Мити защемило сердце. Это ж один из тех "конных", о которых лопотала бабка. А они если и не грабят, то что-то все равно делают нехорошее. Иначе зачем им обитать в этом гиблом месте?
Всадник явно заметил его, и да, да, направился к нему, погоняя своего гнедого. В руках у него что-то длинное, жердина не жердина, а, пожалуй, даже копье. Солнце горит огнем на шлеме и на острие…
Митя бросился наутек, если точнее, вверх по склону холма. Сейчас сквозь хрип своего горла – чертова слизь и не сплюнуть никак – он все явственнее слышал стук копыт.
Сердце уже и так вылетает наружу, сбросить этот сраный рюкзак, пусть там и книжка с дарственной надписью знаменитого киберпанка, и палка не менее знаменитой финской салями. Да ну его, киберпанка, в задницу, когда тебя хотят нанизать на вертел…
На вершине холма Митя остановился, потому что ноги не желали уже слушать никаких команд и понуканий. Остановился и обернулся, желая принять удар копья не в спину и, само собой, не пониже ее, а в грудь. Однако же, радость-то какая, всадник остался далеко позади. Если точнее, он спешился и энергично потрошил кинутый Дмитрием рюкзак. С таким же остервенением гиены терзают свою нечестную добычу…
III. Рэкет в стиле ретро
Обратно речку Галкин перешел уже без особых трудов – какие уж труды без рюкзака, – да и не казалась она препятствием после всего пережитого в Калище, и спустя полчаса добрался до грунтовой сельской дороги. Если точнее, до автобусной остановки. И если верить сильно выцветшему расписанию, автобус сегодня еще должен был прийти. Ну, а если не верить… Сюда Митя добирался на попутном грузовичке, так что решил на попутке отсюда и убраться.
Митя растянулся на полусгнившей скамеечке – какое изнеможение в недавно перенапрягшихся членах тела. Машину он услышит… услышит… хррр…
Всадник появился неожиданно, на этот раз без стука копыт.
Митя открыл глаза, когда конь уже склонял голову к травинкам, пробивающимся из-под ножек скамейки, и позвякивал бляшками сбруи. Всадник смотрел на Галкина бесцветными неморгающими глазами из прорези в наличнике шлема и слегка двигал усами под здоровенным, как будто граненым, носом. А затем бросил рюкзак прямо на Дмитрия. Больно.
– Нам чужого не надобно, – солидно произнес всадник. – Токмо из брехливой книжицы пару страниц выдернул, дабы костерок запалить и портянки подсушить.
Но опытным глазом Митя сразу приметил, что в рюкзаке отсутствует и колбаса, видимо, она была посчитана общенародной, да и свитер используется лошадкой как потник. Однако сам всадник хранил верность своему наряду, весьма, надо сказать, своеобразному. Несмотря на недавнее посещение краеведческого музея, Митя не мог дать названий некоторым вещам, присутствующим на незнакомце.
Островерхий, напоминающий по силуэту ракету, шлем с наличником наполовину скрывал физиономию, оставляя на виду буйные усы.
Кольчуга поверх потертой кожанки – не сплошная, а двумя полосами, которые скреплялись на боках ремешками – на плечах дополнялась своего рода стальными погонами.
Поверх кольчуги еще волчья шкура на манер гусарского ментика. Помимо широких штанов из какой-то мешковины, всадник носил портянки, перевитые кожаными шнурками, а на ступнях мокасины, если так можно выразиться. Большой нож в меховых ножнах на поясе – тесак что ли? – топорик еще висит особенный, вроде томагавка, моток сильно волосатой веревки с железным шаром на конце, а за спиной два копья, длинное и короткое. Еще какая-то прицеплена доска с ручками, будто даже щит, рукоять меча из-за плеча выглядывает.
– Автобуса я тут ни разу не видывал. Ино попутку собрался до завтрева ждать? – сказал всадник со странным акцентом, сильно "окая". – Ежели пожелаешь, на станцию подвезу. До нее, считай, три полета стрелы – умаешься топать. Да садись, подвезу, фирма угощает.
– Хорошо, – еле слышно отозвался Митя, потому что терять было нечего. Этот конный бандит мог в любой момент его зарезать, расчленить на органы, расфасовать их по пакетам, наклеить ценники и скрыться обратно в свой туман.
– Хор-о-шо, – с лукавством и сильным оканьем повторил всадник. – Язычник ты, что ли, раз Хора поминаешь. Хор ведь не словенский бог, а пришел к нам с полуденной стороны, с египетского края земли. Хрестьянин при изъявлении согласия должен молвить "ладно". Или на худой конец "о`кей". Да, однако ж, какие вы сейчас хрестьяне, богу не верите, хлеба не сеете…
"Уж не артист ли разрепетировался, – подумал Дмитрий, покачиваясь за широкой спиной всадника на крупе гнедого жеребца. – Или же из телепередачи "Сам себе режиссер". Ты начнешь психовать, а тут тебя как раз и запечатлеет съемочная группа на потеху всей стране. Хотя есть вариант, что это сбежавший дурдомовец, занявшийся самодеятельностью".
– Меня Путята зовут, – представился всадник, – а конягу – Буй.
– Ну да, коротко и ясно. Очень приятно.
"Вам бы с конягой поменяться именами", – опять подумалось Мите.
– А невестушку мою звать Евпраксией, она тезка княгине, – продолжал чудить всадник. – Вот приеду я к ней на побывку, а она мне споет:
"Ах, милый, милый, тебя я не узнала,
Когда приехал в отпуск ты на боевом коне.
Как будто не тебя в усы я целовала,
Как будто ты жених, жених не мне".
Ну, а мой конь талантливый ей тоже ответит:
"Ах, здравствуй, здравствуй, моя ты дорогая,
Молчишь, насупившись, а я же слышу слово "нет".
Как будто не твоя рука моим хвостом играла,
Как будто не чесала гриву, гриву мне".
И тут уж подключусь я:
"Ну что ж, прощу обман, тебя я понимаю.
Не вьется волос мой, не так уж ярок взор.
Эх, сапоги мои все пляски отплясали,
И ждет меня в грядущем лишь позор, позор".
– Да вы точно артист, – уличил Дмитрий и уточнил про себя: "Какой-нибудь дешевый массовик-затейник из погорелого театра".
– А как хочешь, так меня и почитай, я ж тебе не господин.