Я примерно представлял себе, с чего именно жил Хит, но распространяться об этом не стал.
– Что за штучки-дрючки?
– Да хоть бы часы эти, из которых змий вылазит и искрой щелкает. Ты городской человек. Скажи, видал, чтоб где-нибудь в городе торговали такими ходиками?
– Не видал, – согласился я.
– Ну вот. И однако ж где-то он их взял или сам сделал. Он и кузнецу покойному новые меха соорудил, а из старых железок дитям мелкие само-движущиеся повозки мастерил. Такие, что повернешь ключик, они зажуж-жат и поедут. А мне как-то рычаг с вертелкой к колодцу приспособил, так что теперь ежели ведро с водой подымешь, то оно вдвое легшее ка-жется… – дед Заяц полуприкрыл глаза и медленно, со вкусом повторил: – "…особо выделяются благородством душ местное начальство, старейшина и голова"… Ведь не "голова и старейшина", а именно "ста-рейшина и голова"… Понимал старик!
– Выпьем за это! – вклинился Дерт, сын Дарта, и мы выпили.
Голоса вокруг меня звучали все громче, краски становились ярче и в тоже время трудноопределимей.
– Ну кумекал дед в мех… механике, – промямлил я. – Что ж тут странного?
– Да вот еще гости его…
– Точно, были гости, – подтвердил Дерт, сын Дарта.
Я заинтересовался.
– Какие гости?
– Все странные людищи, в одеже городской, но не такой, как у те-бя, а чудной, невиданной… Бывало, вроде нет у него никого, а потом вдруг утром вываливают… или наоборот – несколько человек приходят, шасть в дом – а назад и не выходят. И вечером не выходят, и на следующий день не выходят и вообще не выходят…
Много у Хита было поставщиков вроде меня, решил я, а вслух предположил:
– Да может они ночью уходили. Под утро. Дом-то на отшибе стоит, за пригорком, из селения не видать… Или кто специально наблюдал?
Старейшина махнул рукой и пыхнул дурманным дымком.
– Нет, конешно. Кому оно надо, наблюдать? Но тады почему нощью? От кого прятались и зачем? А ранее с ним еще какой-то мужичок жил – сам здоровый брунет, хмурый, ни с кем не водился… Для такого бошку кому-нибудь снести – тьфу и растереть. После исчез… Не, че ни говори, чудным был твой старик. И почему, спрашивается, аккурат в ночь перед его смертью исчезло тело кузнеца?
Я возразил:
– Ну уж это вы загнули, дед Заяц. Кузнеца приплели! Спору нет, случай невиданный, но одно к другому совсем не лепится.
– Вот я и размышляю…
– Нечаво! – высказался Дерт, сын Дарта. – Хит, може, и смурной старичок был, а Уиш свой паренек. Так шо выпьем по этому случаю!
– Може, еще кто из его знакомцев заявится, – резюмировал старей-шина. – Так что будь осторожен, Уиш.
– А я всегда осторожен.
– За то и выпьем!
После этого меня окончательно развезло. Смутно за-помнилось то надвигающееся, то отступающее лицо деда Зайца, что-то долдонящего мне на ухо, Дерт, сын Дарта, вначале поддакивающий ему, а потом впавший в прострацию, вьющийся вокруг пряный запашок безум-ной травы…
Потом откуда ни возьмись появилась молодая селянка, ви-димо, плененная моей городской одеждой и светскими манерами, и стала приставать, но я, один Деметриус знает почему, принял ее за вдову и все повторял: "Уйдите, тетка, нет у меня сейчас десяти монет!". "Какая я тебе тетка? – говорила она. – Я ж моложее тебя буду. И денег мне не надо". Так и не добившись от меня толку, селянка исчезла, а на ее месте вновь возник Дерт, сын Дарта, с прилипшим к губе стручком квашеной капусты, кото-рый он безуспешно пытался слизнуть. Вслед за этим откуда-то выплыл лекарь. Размахивая слухательной трубкой, он кричал: "Хоть ты меня расчлени, а не было ему восьмидесяти! Ему и шестидесяти, если хошь, не было!" Потом из продымленного воздуха оформилась фигура обозленного на весь свет управа, так и не закончившего со своей писулькой в связи с общей туманностью и трудноописуемостью случившегося. Дерт, сын Дарта, поднес ему полный стакан, управ опрокинул его одним махом, и отпрыск Дарта полез к нему целоваться, но управ с размаху залепил ему в ухо здоровенным кулачищем. Дерт, сын Дарта, скрылся под столом и прилег там передохнуть; кто-то закричал, заколотил по лавке, кто-то запел, но этого я уже почти не слышал, потому что пение и голоса слились в однообраный гул, горница вместе с мебелью и людьми закружилась, огни свечей замерцали, краски смазались в тошнотворном водовороте, и все исчезло.
***
Я проснулся в темноте от жажды и ощущения того, что язык прилип к небу, губы спеклись, а гортань превратилась в обильно посыпанный су-хим песком жестяной желоб.
Проснулся и, как водится, не сразу сообра-зил, где нахожусь.
Поскрипывали половицы, что-то тикало, а в целом – тишина и темнота, хоть глаза выколи.
Это часы тикают, сообразил я. Часы тут же закряхтели, засипели, и в темноте вспыхнули голубые искры. Невидимая мне голова дракона прокашлялась два раза и скрылась в таинственных недрах часового механизма. Два часа ночи, проница-тельно подумал я и осторожно сел. В голове противно зазвенело и стало подташнивать.
Темнота вокруг начинала словно периодически куда-то плыть. Вскоре в ней обнаружилось чуть более светлое пятно, я осторожно встал с лавки и на подгибающихся ногах пошел в сторону пятна.
Тусклый свет звезд лился через окно. Я приник лбом к холодному стеклу и увидел колодец. Это придало моим действи-ям целенаправленность – шаря перед собой руками, я пошел в том направ-лении, где должна была быть дверь, и тут же ударился об угол стола тем местом, которым ударяться хотелось бы менее всего. От боли затошнило сильнее.
– …..! – высказался я, скрипнув зубами. На столе звякнуло, и, опус-тив руку, я нащупал предмет вполне определенной формы. Я поднял его и на несколько секунд приник спекшимися губами. Звон в голове стал стихать. Поставив бутыль, я, двигаясь уже более уверенно, отыскал дверь и вышел из дома.
Одно ведро я вылил на голову, а чуть ли не половину второго выпил – никогда еще обычная вода не казалась мне такой вкусной.
Я вернулся в дом, натыкаясь на мебель, отыскал свечу, зажег ее, для порядка еще раз приложился к бутылке и сел на лавку. Так, уже лучше… Можно было ожидать, что кто-нибудь из перепившихся беляновцев без приглашения расположится на ночлег, но нет, в горнице, да, наверное, и во всем доме, никого, кроме меня, не было.
"Скрр… скрр…" – поскрипывали где-то за стеной половицы. Взяв со стола яблоко, я задумчиво откусил. Итак, Хуансло Хит умер от сердечного удара, как и кузнец за день до него. Что-то в этом бы-ло, но я пока не мог сообразить, что именно. Случай с кузнецом вообще был непонятен и не лез ни в какие ворота. Ну кому, Великий Ливий, могло понадобиться его тело? И зачем? Ясно дело, одно связано с другим, вот и старейшина что-то подозревает… А дед Заяц хитрющий старикан, не чета пням гробовщику и Дерту, сыну Дарта. Заметил неувязочку с письмом, да виду не подал… Нет ему в том никакой выгоды, да и рас-считывает наверняка позже что-нибудь с меня поиметь. Ладно-ладно, подумал я, со старым хрычом мы еще разберемся. Надо будет завтра, то есть уже сегодня, хорошенько пошарить в доме. А вообще, по большому счету, у меня свои заботы и вся эта местная суета мне до фени. Хуансло Хит помер от удара – так не я ведь тому причина, тело кузнеца из церкви исчезло – но не я ж его спер, организм у старика оказался какой-то чудной – что ж мне теперь, удавиться?
Под окном застрекотало какое-то насекомое. Половицы скрипели, часы тикали. Я еще раз приложился к бутылке и закусил яблоком. Эх, поку-рить бы. Интересно, есть здесь где-нибудь табак? Надо поискать… Я не успел додумать мысль и вскочил с лавки, одновременно судорожно нашаривая в кармане рукоять бритвенного ножика.
Дом был очень старый и, в соответствие с природой всех старых домов, он оседал, медленно, но неуклонно. Так что деревянным рамам в окнах было положено время от времени потрескивать, а деревянным по-ловицам – скрипеть, но дело было в том, что половицы скрипели только в одном месте, где-то за стеной в глубине коридора, и скрипели очень уж равномерно, как будто там кто-то медленно ходил.
В темном доме на окраине селения Беляны кроме меня был кто-то еще.
ГЛАВА 3
За одно мгновение я успел подумать об исчезнувшем теле кузнеца, теперь вот самостоятельно пришедшем сюда – неизвестно зачем…
Об умершем старике, выползшем из гроба и вернувшемся – непо-нятно для чего…
Просто о грабителе, забравшемся в дом, чтобы украсть… один Деметриус ведает, что.
Тут я вспомнил: селяне счи-тают, что у Хита припрятаны деньги… Наверное, кто-то решил утащить "капиталец", пока новоявленный наследник валяется пьяный. Точно, так и есть! И никаких выползающих из гробов мертвецов и бродячих трупов.
Страх исчез, вытесненный злостью и решимостью по-мешать непрошеному претенденту. Сжимая одной рукой ножик, другой я взял свечу, на цыпочках подкрался к двери и приложил к ней ухо.
"Скрр… скрр…" – половицы скрипели где-то в другом конце коридора. Чуть помедлив, я плечом распахнул дверь и вывалился из горницы, вытя-нув перед собой руку с ножом.
Коридор был пуст. Огонь свечи колебался, моя тень то удлинялась, то съеживалась на полу. Затаив дыхание, я прислушался.
"Скрр… скрр…" – звук, как казалось теперь, доносился сверху, из круглой комнаты в башне. Что ж, кто бы он ни был, оттуда никуда не де-нется…
Свеча уже почти догорела, и, достигнув лестницы, я задул огонь, положил свечу на пол и стал подниматься, очень осторожно ступая в темноте.
Скрип стал громче, но затем, когда я преодолел уже почти всю лестни-цу, смолк. Я замер. Раздался звук, как будто кто-то приоткрыл ящик, потом приглушенное звяканье. Я перенес вес тела вперед, на последнюю ступень. Опять тот же звук – ящик закрыли – затем "скрр… скрр…" – и тихое бормотание.