Когда острота восприятия притупилась, мы оба стали больше пить и все больше времени проводили, загорая на террасе. Я знала, что слишком уж загорела, но настолько обленилась и расслабилась, что плевала на это. Пила много водки, постоянно находилась в какой-то прострации. Мы и любовью занимались там, на солнышке, вялые, потные и какие-то отдалившиеся друг от друга. У меня в ранней юности была внематочная беременность, я тогда чуть не умерла, ну, и поэтому мне не приходится ни о чем теперь беспокоиться. Мы себя чувствовали так уединенно... Где-то там вдали лодка проплывает, самолет пролетит высоко в небе или по шоссе прогромыхает грузовик... Телефон мы отключили. У меня, правда, был маленький радиоприемник... Вы должны понять, что для нас все вокруг казалось не имеющим никакого значения, абсолютно никакого. Вам это понятно, Трев?
– Само собой.
– В общем, кажется, уже подходила к концу вторая неделя, когда нам что-то понадобилось, и Карл поехал в город. Уехал он вскоре после полудня и отсутствовал так долго, что я уже начала злиться. Я вовсю глушила водку, поэтому, когда он вернулся, уже с трудом соображала, что к чему. Когда он свернул на дорожку к дому, я все же заметила, что за ним едут две машины, из которых потом вывалилась целая пьяная компания. Они ворвались в дом, горланя какую-то чертову немецкую песенку лыжников. Пять парней и три девицы. С одной из них он был знаком раньше. А тут встретил их случайно в городе, выпили вместе, и Карл решил устроить у нас вечеринку. Они были в шоке, когда узнали меня. Из машин выгрузили тонну продуктов, выпивки и сигарет. Я, конечно, разозлилась на Карла, но решила, что раз они меня все равно узнали, значит, дела уже не поправишь, ну, и черт с ним. Наверное, Карл мне просто уже поднадоел, и я потеряла всякую осторожность. Они оказались свингерами, все до одного. Девушки – милашки, парни тоже ничего. Думаю, не стоит ничего от вас утаивать, дорогой. Вечер прошел во всех отношениях суматошно – настоящая куча-мала, и к концу следующего дня последняя девица, которая еще не участвовала в наших играх, по прозвищу Уиппи достаточно нагрузилась, чтобы позволить Сонни стащить с себя купальник и побаловаться. Пожалуй, мы немножко сошли с ума и действовали как во сне, так что у меня очень смутные и неопределенные воспоминания об этом. Я в первый и последний раз оказалась в подобной ситуации. Вообще-то на Ривьере это обычное дело... Ну, фарами мигают, нажимают на клаксон, зазывая новичков, и все такое... Меня это не оскорбляло, в некотором смысле даже возбуждало... Но для человека в моем положении это было слишком неосмотрительно. И ведь я не хотела, чтобы все так получилось. Потом Карл привел их снова в дом, и пошло-поехало... дня четыре, наверное. Когда я вернулась в Брентвуд, мне понадобилось несколько недель, чтобы снова войти в норму. Мне уже стало казаться, что все это мне приснилось; Пока однажды, в начале августа, среди прочей почты я не обнаружила большой конверт. В него было вложено двенадцать фотографий. Глянцевые снимки восемь на десять. Вот тогда-то я со всей остротой ощутила, что далеко не одно и то же – просто вспоминать о чем-либо или вдруг воочию увидеть это... вот так. Увидеть себя... О Боже! Я тогда даже чашку из рук выронила.
– Письмо пришло по почте?
– Да, на мой домашний адрес. Одному Богу ведомо, как оно не попалось сначала Дэне. В конверте была записка, я ее сохранила, положив в сейф. Вот она. – Мисс Дин достала записку из конверта и протянула мне. Напечатано через копирку на электрической машинке, несколько букв перебито.
– Конверт сохранили?
– Нет, тот не сохранила. Он был со штемпелем главного почтамта в Лос-Анджелесе. Больше никаких отличительных признаков. Не было даже пометки «лично в руки». Адрес напечатан на той же машинке, что и записка. Без обратного адреса. Да вы прочитайте.