Лакомка - ну и что? Девичий грех - за него и батюшка на исповеди не сильно ругает.
Аленкина заячья шубка, сукнецом крытая, в келье у матушки Ирины висела. Аленка ею укрывалась. Сперва была это Дунюшкина шубка - подруженька ее тринадцатилетней отроковицей носила. Раньше по обе стороны застежек нашивки с кисточками шли, а как Аленке шубу отдавали - нашивки спороли и припрятали. Аксиньюшке, младшей, бог даст, понадобятся.
Матушка Ирина и Федосьюшка проводили Аленку до крыльца. Дальше не пошли - первого снегу намело, тропинки через обширный монастырский двор не протоптаны еще, а студить ноги никому неохота. Перекрестили, поскорее возвращаться велели.
Аленка заспешила через двор к калитке, за которой ждал возок. Не великого полета птица, чтобы за ней большую каптану к воротам присылать, возок - и тот для нее роскошь. Узел с добром, что она несла в правой руке, чиркал по снегу.
У самой калитки - то ли тряпья ворох, то ли что… Шевельнулось! Выпросталась рука, осенила Аленку крестом.
- Ты что тут сидишь, Марфушка? - строго спросила девушка. - Ступай в тепло! Тебе поесть дадут. Чего ты тут мерзнешь?
- Согреемся, все согреемся! - грозно предрекла блаженненькая. - О снежке с морозцем затоскуем!
И откинула грязный угол плата, прикрывавший ей рот.
- Девушка, а девушка! - позвала она Аленку. - Поди сюда! Хорошее скажу…
Та, робея, подошла поближе. Впрочем, и не миновать ей было Марфушки по пути к калитке.
- Чего тебе скажу, девушка… - Блаженненькая еще раз поманила скрюченным пальцем, но, когда Аленка наклонилась над ней, принялась ее сердито обнюхивать.
- Дурной дух в тебе, девка! Фу, фу… Дочеришка лукавая! - Марфушка удержала за рукав отшатнувшуюся Аленку и вдруг заголосила, истово и радостно: - Ликуй, Исайя! Убиенному женой станешь! За убиенного пойдешь!..
Аленка рванулась к калитке, но Марфушка держала крепко.
На счастье, посланный за девушкой конюшенный мужик, дядя Селиван, услышал этот вопль и, любопытствуя, осмелился - приоткрыл калитку.
Он увидел, как перепуганная Аленка, уронив узел, пятится по тропке, таща за собой Марфушку.
- Ты что, баба, очумела? - Дядя Селиван без всякого почтения прикрикнул на блаженненькую, отчего она как будто в разум вошла - выпустила рукав шубки. Аленка подхватила узел и метнулась в калитку, дядя Селиван развалисто вышел следом.
- Дура девка, - строго сказал он Аленке. - Совсем ты у чернорясок умом тронулась. Больше ты ее слушай, блаженную! Если бы всё то делалось, что эти дуры вопят, то уж и конец света бы наступил! Молвится же такое - за убиенного пойти! Вот был на Москве юродивый Федор - тот дело говорил…
Он левой рукой отстранил от себя Аленку и размашисто перекрестил ее.
- Я уж боялась, рукав оторвется, - жалобно отвечала Аленка. - Спаси и сохрани, спаси и сохрани…
- Не канючь, дура. Бояра по тебя, глянь, санки послали!
Аленка села и прикрылась полстью, Селиван чмокнул, старый гнедой возник с большой неохотой зашагал быстро - надеялся, видно, что этот шаг сойдет за рысь. Но получил по крупу кнутом - не больно, а для порядка, - и затрюхал по накатанному снежку.
Аленка задумалась о своем - не повредили бы, таская пяльцы, с таким тщанием наведенный узор! А когда подняла глаза - санки, миновав и амбары государева Соляного двора, и Ивановскую обитель, вовсю катили по Солянке, и возника не приходилось подгонять - он, глупый, уже чуял родную конюшню и надеялся, что более сегодня трудиться не выйдет.
К большому удивлению Аленки, тяжелые ворота оказались распахнуты - как будто ее ждали. Навстречу, охлюпкой на хорошем молодом мерине, выскочил конюх Ефимка и поскакал, не оглядываясь. Что за переполох?
Возок резво вкатился в ворота.
- Наконец-то! - Аленку буквально вынули, поставили в снег прислужники, а возок дядя Селиван споро подогнал к главному крыльцу о двенадцати широких ступенях. Она, чем бежать к теремному крылечку, окаменела, глядя, что деется.
Суета творилась страшная - взад-вперед носилась челядь, сразу начали грузить возок. Тут же хозяин, Ларион Аврамыч, теряя и вновь подхватывая длинную шубу внакидку, внушал со ступеней задравшему вверх широкую бороду ключнику - Сеньке Кулаку:
- Скажешь боярину - мол, кланяется Лариошка Лопухин соболями, и лисами, и медом, и рыбой, и сорока рублями, что не забыл, призрел на его сиротство, чадо его единородное до таких высот возвысил! Скажешь еще боярину - мол, это лишь первые подарочки, потом еще будут! Да стой ты…
Ларион Аврамыч ухватил Сеньку за плечо, и правильно сделал - чуть было не снесли его с крыльца две пробежавшие дородные бабы, в изумлении все порядки позабывшие. Дородство их усугублялось огромными шубами.
Бабы взвизгнули, а в это же время дядя Селиван что-то крикнул от снаряжаемого возка.
- Да к боярину Стрешневу же! - сердито отвечал Ларион Аврамыч. - К кому ж еще! К благодетелю нашему! Сенька, еще скажешь - в поминанье его уже вписал, весь наш род за него молиться будет! До скончания века! А род немалый!
Аленка опомнилась и побежала наверх, к Дунюшке.
Там творился переполох.
Первой Аленка увидела Сенькину жену, Кулачиху. Та, распихивая сенных девок, металась по углам. В левой руке она держала свечу темного воска, правой трижды закрещивала углы.
- Крест на мне, крест у меня! - не шептала, как полагалось бы, а возглашала она. - Крест надо мной, крестом ограждаю, крестом сатану побеждаю от стен четырех, от углов четырех! Здесь тебе, окаянный, ни чести, ни места, всегда, ныне и присно, и во веки веков, аминь!
Посреди светлицы стояла красавица Дунюшка, в одной рубахе, распояской, и простоволосая, без повязки, темно-русая коса на спину откинута. Глаза у девушки закатились, того гляди - грохнется без чувств.
- Занавески на окна! Суконные! - шумела, перекрикивая Кулачиху, мамка Захарьевна. - Чтоб и солнышку не глянуть! А ты, дитятко, поди, поди сядь, не вертись в ногах!
Она силком усадила на подоконную скамью тоненькую, но уже высокую и круглолицую, как старшая сестра, Аксинью. Девочка шлепнулась, сложила перед собой руки, кулачок к кулачку, и, приоткрыв рот, водила огромными глазами вправо и влево.
- Да где ж вода?! - раздался пронзительный голос постельницы Матрены. - Боярыня обмерла!
И впрямь - в глубине светлицы, так что за углом изразцовой печи и не разглядеть, на постели Дунюшкиной сидела, привалившись к столбцу полога, еще не старая, но уже завидной дородности хозяйка, Наталья Осиповна, а тощая Матрена с немалым трудом ее удерживала.
- Кто мовниц впустил? - вдруг возмутилась Кулачиха. - А ну, пошли, пошли в свою мовню, бабы! Незачем вам тут быть!
- Мы к ручке припасть! К боярыне с боярышней! - попыталась оправдаться старшая из них, Фетинья. - В такой-то день - да не припасть?..
- Идите, идите! Я вас знаю, вы у себя в мовне с нечистой силой знаетесь! Кто Авдотью Ларионовну на святки подговаривал в предмылье ночью в зеркало смотреть, беса тешить? То-то!
Аленка всё еще ничего не понимала.
Наконец яростная Кулачиха и ее заметила.
- Вернулась, богомолица? - накинулась она с ходу на девушку. - А ну, раздевайся и за работу! Сейчас вот углы закрещу, дур этих выставлю - рубашку жениху кроить будем! Ширинки расшивать нужно! Приданое перебирать!
- Разве Дунюшку засватали? - без голоса спросила Аленка.
- Машка! Машка! Беги к боярыне в спальную! Да стой, дура! Вот ключ от сундука! Тащи сюда два кокошника, те, что с острым верхом! В холстины завернуты! Нет, стой! Возьми лучше ты, постница, - она сунула Аленке ключ. - Возьми кокошники, там же спори с них жемчуг! Спори и сочти - другого-то у нас подходящего нет… И на снизку, чтобы не повредить! Как спорешь - рубашку кроить! Машка! Беги в крестовую, тащи сюда образа! В лучших окладах!
- Засватали… - потерянно и уже вслух повторила Аленка.
- Молебен, про молебен забыли! - всполошилась вдруг мамка Захарьевна. - Машка, Машка! Беги скорее на двор, скажи Кулаку - пусть кого пошлет, пусть бы тот холоп до Ивановской обители добежал, молебен заказал во здравие! И ко Всем святым, что на Кулижках! И к Богородицерождественской! Это ему всё по пути выйдет! Да пусть к угоднику Николаю, что в Подкопаях, завернет!
- Да Машка же! - закричала и Матрена. - Принесешь ты воды, проклятая, нечистый тебя забери?
Кулачиха и Захарьевна разом повернулись к Матрене.
- Ты это какие неистовые слова выговариваешь? - грозно на нее наступая, начала Кулачиха. - Да как тебе на ум взбрело нечистого поминать при государевой невесте?
Аленка так и села на скамью рядом с Аксиньюшкой.
- Аксиньюшка, голубушка, да что же это делается? - спросила она, даже не шепотом - так раскричались Кулачиха с Захарьевной на бедную Матрену.
- К нам сама царица приезжала, - округляя черные глаза, отвечала девочка. - Тайно, в простом возке! Государыня! У нее шапочка соболья, не треух - шапочка! Я тоже такую хочу. Дуню во дворец повезут! В царский!.. Она ее всю смотрела!..
- Царица, к нам?..
Аленка помотала головой - такое можно было услышать разве что во сне. Но наваждение не проходило. Женщины, набившиеся в Дунюшкину светлицу, заполошно галдели. Машка металась, вовсе ошалев и ничьих приказов не исполняя.
- Господи Иисусе! - прошептала Аленка.