С этого началась моя жизнь в Академии Гартанг. Уроки начались ещё через несколько недель, а пока я предавался праздности, отдыхая после долгой дороги, все обязанности мои заключась в уходе за конём и оружием. Да ещё Ольгот, хоть и ссылался на хромоту и боль в раненной ноге, взялся продолжить моё обучение фехтованию. В академии, как выяснилось не было не только кадетов, но и наставников, также разъехавшихся по домам на время каникул. Лишь изредка Джозефф Рассел, тот самый клирик, что по слухам, умел читать мысли вызывал нас к себе для долгих, задушевных бесед о том, каким должен быть подлинный рыцарь и слуга страны, какая бы власть в ней не была, что особенно важно в наши, весьма смутные времена. Это чем-то напоминало разговоры с отцом и его наставления перед моим поступлением в академию, только клирик раз разом ссылался на догматы Веры, чего отец ни разу на моей памяти не делал, он всё больше упоминал о чести рыцаря и достоинстве истинного нобиля.
Никогда не забыть мне и день, когда я познакомился с Александром - младшим сыном герцога Руанского. Он въехал в академию без какой-либо помпезности, которой можно было ожидать от сына наследника престола. Я бродил по двору Гартанга, заняться было совершенно нечем. Джозефф Рассел оставил меня в покое ненадолго, он с некоторого времени был очень занят своими таинственными изысканиями, о которых также ходили самые мрачные слухи. Альберт же уехал в Престон, пользуясь более широкой свободой выпускника. Мне, как и всякому начинающему кадету, в город до третьего курса ход был закрыт.
Ворота начали открываться без какого-либо предупреждения и от их скрипа и звона поднимаемой решётки, я вздрогнул, повернувшись туда. Порог Академии Гартанг как раз переступали двое конных. Мне сначала показалось, что они - ровесники, но почти сразу я понял, что один старше на несколько лет. Они были похожи друг на друга, как братья и ещё напоминали кого-то, но кого именно я тогда не понял. Старший был среднего роста и полноватого телосложения, явно не привыкший к конной езде и походной жизни. Второй же, выглядевший немного старше своих лет, сидел в седле несколько странно, присмотревшись я понял, что одно плечо у него выше другого, а одна нога - короче второй. Не смотря на это, он легко спрыгнул с коня, придержав его уздцы - жеребец заплясал, нервная оказалась лошадка. А вот его спутник принялся оглядываться, ища глазами слугу, который ему поможет спуститься. Тут же, как из-под земли возник отец Рассел со своей обычной лекцией о взрослой жизни кадета Гартанга.
Тем временем спрыгнувший первым юноша подошёл ко мне и спросил:
- Где стойло, куда бы я мог поставить своего коня?
- Идём, - кивнул я ему. - Я провожу тебя.
Мы зашагали к конюшне и я представился по пути.
- А я Александр Руан, - кивнул он.
Мне стоило больших усилий не оступиться, когда я услышал его имя. Тот самый, младший сын Александра Руана, названный отчего-то его же именем, что считалось очень дурной приметой. Его мать, когда была беременна, вроде бы упала с лошади, однако ребёнок остался жив, вопреки всем Господним законам. Говорят, таким людям предназначена великая судьба.
- Это конюшня? - спросил он, указывая на длинное здание, голос его вывел меня из ступора, в который я загнал себя, услышав имя.
- А-ага, - кивнул я. - Там много свободных стойл.
Мы вместе устроили норовистого жеребца и я проводил Александра - попросил называть его просто Алек - в жилые помещения, попутно показав все достопримечательности Гартанга, как это делал Ольгот сразу после моего прибытия.
- Кто это был с тобой? - спросил я его.
- Филипп, мой брат, - ответил он и в голосе его звучало нечто вроде обиды или даже презрения.
- Он ведь старше тебя, а ведёт себя так будто здесь впервые? - удивился я.
- Он, действительно, тут впервые, - кивнул Алек. - Мать не отпускала нас из Тор-Руана. Она вообще хотела, чтобы я стал монахом, а Филипп не желал быть рыцарем и военным. Ему больше по душе придворная жизнь - балы, пиры и всё в том же духе. Отец с Томасом и Марлоном не любят его за это, почти презирают.
- А ты? - спросил я.
- Мне его жаль, - пожал плечами Алек. - Он - Руан, а это накладывает определённые обязательства и ограничения. От нас ждут чего-то почти сверхъестественного, а Филипп - обычный человек и хочет им оставаться. Он не может выполнить тех требований, что возлагают на него отец и братья. Мне тут легче.
- Как это? - удивился тогда я.
- От меня ничего никогда не ждут, - с горечью произнёс он.
Глава 2
Обучение в Гартанге было совсем не то, чему учили меня старина Джек и Грегори. Первым делом мы поднимались засветло, чтобы вычистить и накормить коней, после почти до полудня наставник по физическим упражнениям - мастер Вигго, могучий потомок северян-завоевателей, пришедших из той земли, где сейчас расположено королевство Эребре; затем он же вместе с Йеном Хольмом - своим соотечественником, уроженцем вечно мятежных провинций, тренировали нас с мечом и секирой в пешем бою и, окончательно вымотанные, мы под вечер попадали в руки Марка Аттрея - едва ли ни единственного дворянина из наставников Гартанга, он обучал нас конной езде и конному же бою. И так каждый день кроме понедельника и среды, когда за нас принимались учителя истории, письма, географии, изящного слова и манер et cetera, et cetera…
Вскоре я стал замечать, что Александр Руан встаёт на полчаса раньше всех и я ни разу не видел его в общей умывальной по утрам, всегда встречая его в конюшне, где он драил скребком своего норовистого воронка. И вот, в одну такую встречу, я в открытую спросил его:
- Где ты проводишь все утра?
- Не смотря на форму, сшитую по заказу, ты, думаю, видишь, каков я из себя. - Его движения стали несколько более резкими, выдавая его волнение.
Действительно, Алеку единственному из всех кадетов форму шили по индивидуальному заказу, причём инициатива исходила не от него или его отца, а, к всеобщему удивлению, от Джозеффа Рассела. Клирик в ультимативной форме заявил, что все кадеты должны быть одинаковы, как пред лицом Господа, не смотря ни на какие физические особенности.
- Так вот, - продолжал Алек, - я с давних пор, как говорит Генри, извожу себя физическими упражнениями. Но для этого здесь времени не предусмотрено, так что я встаю на полчаса раньше, чтобы заниматься.
- Тебе не хватает обычных наших занятий? - удивился я, натягивая на морду своего коня торбу с овсом.
- Они не помогут мне выпрямить спину, - отрезал он глухим голосом, от которого у меня пропало всякое желание задавать ещё вопросы на эту тему.
Вскоре стало видно, что Алек проявляет в несколько раз больше рвения к учёбе и тренировкам, нежели все мы - каюсь, и я тоже, - а уж о его братце лучше молчать. Филипп Руанский был заносчив, горд (от слова "гордыня") и бесконечно ленив. Не раз его вызывал к себе отец Рассел для приватной беседы, но, в отличии от остальных несчастных, третий сын Золотого льва не проявил ни на йоту больше желания учиться. Ходили слухи, что ректор Гартанга сэр Самуэль Вудвил уже составил письмо к наследнику престола с сообщением, что Филипп непригоден к обучению и просьбой забрать его домой, как вежливо называлось отчисление из академии.
Мы же с Алеком постепенно начинали проникаться друг к другу подлинным уважением, там началась наша дружба, продлившаяся, несмотря ни на что, до самой битвы при Кофорте. Я начал вставать вместе с ним на полчаса раньше и проделывать тот же комплекс воистину изнурительных упражнений, что и он, мы часто оказывались противниками в учебных поединках и изводили себя, до седьмого пота носясь вокруг донжона замка Гартанг или едва не загоняя коней в дикой, неистовой скачке по окрестным полям, пугая селян и ворон, за что получили от Марка Аттрея основательный нагоняй. На следующее утро нас вызвал к себе Джозефф Рассел. Он сидел в жёстком кресле с прямой и высокой спинкой, отдалённо напоминающем трон, а на столе перед ним стояла клетчатая, как килт берландера, доска для игры в шахматы с расставленными на ней красивыми резными фигурками, отчего-то белого и золотого цветов.
Жестом пригласив нас садиться, клирик поинтересовался:
- Кто из вас лучше играет?
- Александр, - первым среагировал я. - Я, вообще, ни разу не играл, лишь видел, как играет со старшим братом.
- Ну тогда, пришло время поучиться самому играть, - усмехнулся Джозефф. - Золотые - чёрные, мои. Ещё могу дать фору в три любых фигуры.
- Простите, отец мой, но я вынужден отказаться, - уроки мастера Альберто Филиггатти, преподавателя изящной словесности, при всей моей к ним нелюбви давали знать. - Вы ведь сами учили нас, что жизнь и Господь поблажек не дают.
- Ты отлично усвоил мои уроки, сын мой, - улыбнулся отец Рассел. - Итак, твой ход.
Я решительно поставил пешку с Е2 на Е4, как всегда делали в начале партии и отец, и Майлз. Клирик ответил тем же - со своей стороны. Я надолго задумался, пока Алеку не надоело сидеть рядом и он не обратился к терпеливому, как статуя Джозеффу:
- Отче, могу я помочь?
- Помогать ближнему и дальнему своим - долг каждого истинного сына Матери Церкви.
Однако и вдвоём мы практически ничего не смогли противопоставить клирику, который оказался подлинным виртуозом шахмат. Когда же нам был поставлен окончательный мат, отец Рассел взял одну из золотых фигур, взятых у нас в самом начале партии, это был слон, повертел в пальцах.
- У Гартанга возникла серьёзная проблема с твоим братом, Александр, - задумчиво произнёс он. - Сэр Самуэль не желает оскорблять наследника престола отчислением его третьего сына из академии, однако и продолжать обучение его - нецелесообразно.