* * *
Спускаться начали, едва рассвело.
Внизу застали они немыслимую картину. Несмотря на то что солнце поднялось уже на ладонь над восточными отрогами, четверо оставшихся в лагере бойцов бессовестно спали. Не накрытое в ночь кострище остыло и выветрилось. Стреноженные кони разбрелись саженей на сто. Даже вещи лежали в беспорядке, и издалека Ворна решил, что на стоянку напали и люди мертвы.
Когда же оказалось, что все живы… В общем-то Ворне давно уже не приходилось явно вмешиваться в управление отрядом. Но сегодня у него и мысли не возникло доверить выволочку Нехладу. С ревом раненого медведя он разбудил нерадивых пинками и щедро отсыпал им тумаков, только потом снизойдя к их оправданиям.
- Хоть на месте казни - наша вина, - признал за всех Водырь. - А только нечистое тут дело, ей-ей! Я ведь первым на стражу заступил, - пояснил он. - Должен был Кроха разбудить, а как тьма сомкнулась - так и провалился я. Будто околдованный…
- Дурень, кому тут колдовать?!
- Да я же и не отрекаюсь, моя вина! Только объяснить никак не могу.
- А вы так и дрыхли? Обрадовались, увальни, что старших рядом нет? Да в иных походах таких лежебок на второй день хоронили! - напустился Ворна на близнецов, они были моложе и Владимировых ратей не нюхали.
- Словно оцепенение какое нашло… - втягивая голову в плечи, осмелился пискнуть Укром.
- Оцепенение, говоришь? Воин всегда в строю! Кто железо честной рукой держит, того ни морок, ни сглаз не берет! - вновь разбушевался Ворна, однако же вскоре заставил себя утихнуть и отчеканил: - Предрассветная стража теперь за вами всегда, и знайте: кто проспит, того своей рукой удушу, а вернувшись, перед отцами опозорю - все как есть расскажу. Сейчас за лошадьми пойдете… куда сорвались? Бестолочи, про оцепенение верещат, а сами хоть бы на обереги взглянули. Ну!
Воины поспешно полезли под одежду. У каждого славира на груди оберег из побратима - его не обманешь. Сглаз, порча, даже морок если и не отступят перед силой оберега, то отразятся на нем, оставят следы, и потом опытный волхв сумеет по ним найти злоумышленника. Обычно древесина чернеет, если злые чары касаются человека.
Однако обереги четверых бедолаг были чисты. Рассматривая деревянные кругляши, бойцы на глазах наливались краской стыда.
Радиша решил вступиться за них:
- Бывают на свете чары, которые даже славирский оберег обманут. Правда, редко встречаются… - вынужден был прибавить он под суровым взглядом Ворны.
- Некому здесь такие чары наводить. Впрочем, обойдите вокруг стоянки, посмотрите, нет ли чьих следов, - сказал Ворна. - Хотя ничего там конечно же нет… Запомните вот что, запомните крепко: самый главный свой оберег славир не на теле носит, а внутри. - Он стукнул себя по левой стороне груди. - Его сами боги в нас вложили, и нет его сильнее в целом свете. Так-то вот. Ну чего встали? Живо за лошадьми!
Краем глаза Нехлад заметил, как прячет под рубаху свой кругляш Езень. Да он и сам с трудом удерживался от того, чтобы не стиснуть собственный оберег судорожной хваткой. Слова Ворны еще звучали в ушах, и он прислушался к сердцу.
Сердцу было тревожно…
Пока воины осматривали окрестность в бесплодных поисках следов, Кручина взялся перенести наброски на карту. Нехлад, как всегда, помог ему, а потом обратился к Радише: - Смотрел ли ты нынче на звезды? Что сулят они городу в долине?
Звездочет закусил губу.
- Голос неба неясен. У города в долине две судьбы: либо страшное падение, либо невиданный взлет.
- Падение уже было… - произнес Нехлад.
- И взлет тоже! - отрезал Радиша. - Выбрось эти мысли из головы, боярин. Только безумец надумает строиться там вновь. Две судьбы. Но я не знаю, в прошлом они или в будущем.
- Радиша! - окликнул звездочета Езень. - А как насчет снов? Что звезды говорят, сны-то нынешней ночью в руку были?
- Нет. Сны сегодня пустые.
- Ну и слава Весьероду, - тихо сказал Езень, все еще поглаживая оберег.
Провинившиеся походники привели коней. Пора было собираться в путь.
- Как назовем-то место? - спросил Кручина, не торопясь убрать карту.
Нехлад недолго думал.
- А так и назовем. Городище запиши как Хрустальное. Встретим другое - назовем Золотым, не жалко. Перевал же пусть будет перевалом Двух Судеб. Горные пики пометил? Левый, что пониже, пиком Предсказания назовем, а восточный… напиши: Башня Скорби.
Глава 2
Лихские проводники так и не приблизились к древнему городу. Предупрежденные Крохом и Укромом, что поход продолжается, они загодя выехали вперед, по дуге огибая не понравившееся место, и встретили славиров у подножия хребта.
Три дня тянулись справа зеленые склоны, недостаточно пологие, чтобы проникнуть в горы. Видно, помимо Хрустального города, другого пути из равнины на север действительно не существовало.
На третий день редколесье, покрывавшее склоны, шагнуло на равнину, и это почему-то сильно обеспокоило лихских проводников. Но они вспомнили, что в глубине Ашета должно быть озеро Монгеруде. Славирам уже не признать было в этом названии искаженные слова родного языка "много" и "руда". Предки лихов, а может, еще кто-то, чей язык в некоторой степени был сродни славирскому, назвали озеро Много Крови.
Против озера, несмотря на жуткое имя, проводники ничего не имели. Наткнувшись на светлую реку, стекавшую с гор, отряд свернул к югу и достиг Монгеруде через два дня.
Озеро покоилось на ладони равнины - чистое, прозрачное, в обрамлении редких древесных гигантов. Лес остался верст на двадцать позади. Сомкнувшись недреманной стражей вокруг заводей, он отпустил реку на волю, и потянулись вокруг до самого окоема неохватные просторы. Только горная гряда на севере, отсюда видевшаяся дымчатой, пресекала волнение трав.
И еще высился в полуверсте от южного берега огромный курган с неожиданными здесь каменистыми склонами - словно корень горы, выползший на поверхность.
- Как думаешь, Ворна, не задержаться ли здесь на денек? - спросил Нехлад, щурясь на солнечные блики, игравшие на водной глади.
- Оно бы и не стоило, может… - протянул тот. - Но нет, ты прав. Отдых не помешает, да и припасы у нас кончаются. Поохотиться нужно.
После Хрустального города ни скверные сны, ни неведомые чары не тревожили походников. Настроение у всех поднялось, только Ворна, тертый калач, все о чем-то беспокоился и каждую ночь просыпался в предрассветный час. Не всегда вставал, но прислушивался: бдят ли провинившиеся дозорные?
Яромир знал об этом, потому что дважды за последние ночи и сам в этот час невольно пробуждался.
Сон не возвращался… однако и не выветривался из памяти.
А вот настроение лихов после Ашуваута уже не менялось. Это была какая-то загадочная смесь настороженности и восторженности: они ехали по страшной сказке, не менее, но и не более того. Лихи не знали, почему нельзя приближаться к горному перевалу под двумя пиками, не знали, почему озеро называется Много Крови. Они исполняли как могли туманные предначертания, почерпнутые из древних сказаний, и глядели по сторонам с нескрываемым любопытством. История края была им чужой. Страшной, но по-своему притягательной.