Флотер был старым и тихоходным, что особенно проявилось на крутой дороге, он не спеша катил через светлую ночь. Спутники почти не разговаривали. Скандарша вела машину, урун устроился подле нее и время от времени делал замечания о состоянии дороги. В заднем отделении молча сидели оба Баржазида, предоставив Деккерету в одиночестве рассматривать нарастающую мрачность адского пейзажа. Под немилосердными ударами солнца земля казалась взломанной. Влага всосалась в нее давным-давно, оставив после себя угловатые трещины. Поверхность, как морская рябь в местах, где непрерывные ветры перегоняют песок. Низкие и разбросанные растения самой разнообразной формы. Все было исковерканным, скрученным и шишковатым. К жаре Деккерет постепенно привыкал, но омертвелое безобразие всего увиденного, грубая сухая заостренность всеобщей бесплодности заставляла цепенеть душу. Ненавистный пейзаж был для него внове как понятие, почти непостижим. Где бы ни бывал на Маджипуре, видел только красоту. Вспомнил родной город Норморк, распростертый на скалах Горы, с изгибающимися бульварами, удивительно красивыми стенами и мягкими полуночными дождями, украшавшими его. Он подумал о гигантском городе Сти, расположенном выше, где однажды гулял на рассвете в саду с деревьями по колено и листьями ярко-зеленого Цвета, которые слепили глаза. А Верхний Морпин, мерцающее чудо, целиком отданный удовольствиям, раскинувшийся почти в тени внушающего благоговение Замка Венценосца на вершине Горы. Вспомнил о суровой лесной дикости Кантора и ослепительно-белых башнях Ни-мои, о душистых лугах долины Клайга - как прекрасен мир, сколько таит он чудес, и как ужасно место, в котором теперь очутился.
Но тут Деккерет сказал себе, что должен пересмотреть свои критерии и оценить красоту пустыни, пока она не парализовала все его чувства. Отыскать гармонию в угрожающей угловатости окружающего, в истрепанных растениях, сияющих бледно-зеленым светом по ночам, в острой грубой бесплодности. Что такое красота, спросил себя Деккерет, если не познание увиденного? Почему луг гораздо приятнее голой пустыни? Говорят, красота зависит от взгляда смотрящего, поэтому перевоспитывай свои глаза, Деккерет чтобы безобразие этой земли не убило тебя.
Он попытался заставить себя полюбить пустыню. Выбросил из головы такие слова, как "бесплодность", "мрачность", "отталкивающий", словно выдирал когти дикого зверя, и приказал себе смотреть на окружающий пейзаж, как на мягкий и утешительный, принуждая себя восхищаться четкими пластами незащищенных каменных граней, огромными выемками высохших водоемов, вызывая в себе восторг от истрепанного, избитого ветрами кустарника. С уважением поглядывал на небольших зубастых тварей, время от времени перебегавших дорогу. И чем дальше флотер продвигался в ночь, тем менее ненавистной становилась пустыня. И вот он стал равнодушен к ней, и, наконец, поверил, что действительно видит красоту; а за час до рассвета вообще перестал об этом думать.
Утро пришло внезапно: копье оранжевого света пробило стену гор с запада, и ярко-красная огненная ветвь поднялась над противоположным краем горной цепи, а следом солнце, чей желтый лик оказался чуть более окрашенным бронзово-зеленым, чем в северных широтах, вспыхнуло в небе, как взлетевший шар. И в тот же миг Деккерета пронзила острая боль воспоминаний о Колатор Ласгии: ему очень захотелось узнать, где встречает она рассвет, с кем, и, отгоняя эту мысль, он повернулся к Баржазиду.
- Нынче ночь прошла без призраков. Или в этой части пустыни они не появляются?
- Они появляются за Кавагским Проходом,- отозвался маленький человечек,- там, где начинаются настоящие трудности.
Первые ранние часы нарождающегося дня продолжали ехать. Динитак наспех соорудил грубое подобие завтрака из сухарей и кислого вина. Закусив, Деккерет оглянулся назад и увидел величественное зрелище: земля заворачивалась под ними гигантским рыжевато-коричневым фартуком, на котором четко отпечатались поля, трещины и Толигай, еле видимый беспорядочной кучей далеко внизу, на самом дне, с примыкающей к нему обширностью моря. Небо было безоблачным, синеву его усиливал терракотовый оттенок почвы, так что само небо казалось вторым морем над головой. Уже навалилась жара. К середине утра она охватила все, но была еще терпимой, и скандарша бесстрастно продолжала вести флотер дальше, к вершинам гор. Деккерет задремывал время от времени, но в судорожно дергавшемся флотере уснуть было невозможно. Неужели они будут ехать весь день? Он не спрашивал. Но как только усталость сделалась невыносимой, Кэймак Грэп развернула машину влево, к небольшому тупичку дороги, и остановила машину.
- Первая дневка,- объяснил Баржазид.
Там, где кончался тупичок, высокий бок скалы возвышался над дорогой, образуя нечто вроде ниши, перед которой, защищенное тенью в это время дня, находилось довольно обширное песчаное пространство, очевидно, не раз использовавшееся для стоянок. У основания скалы Деккерет заметил небольшое темное пятно - вода в этом месте загадочным образом просачивалась из-под земли. Для ручейка ее было недостаточно, но усталые путники с радостью приветствовали любую воду в этой страшной пустыне. Место было превосходным.
Скандарша и юный Баржазид вытащили соломенные тюфяки из багажного отделения флотера, расстелили на песке. Наступал полдень. Они поели сушеного мяса, кисловатых фруктов и теплых лепешек, после чего, не говоря ни слова, оба Баржазида, урун и скандарша растянулись на тюфяках и мгновенно уснули.
Деккерет остался один; он сидел, очищая зубы зубочисткой от застрявших кусочков мяса. Теперь, когда можно и нужно отдыхать, уснуть не мог. Поднялся и прошел к краю лагеря. Посмотрел на пораженную солнцем пустошь за краем тени. Ни одного зверька не видно, даже растения, бедные и оборванные, казалось, старались вжаться в почву. Горы круто вздымались с юга, до Кавагского Прохода, видимо, оставалось недалеко. А что потом?
Он попробовал уснуть, но досаждали нежелательные образы: Колатор Ласгия парила над его тюфяком так близко, что мог бы схватить ее и прижать к себе, но она вдруг отскочила и растворилась в жарком тумане; в тысячный раз видел себя в лесных болотах Кантора, преследующим добычу, прицеливающимся. Он отогнал и это видение, и обнаружил, что карабкается по громадной стене Норморка, прохладный ветерок наполнял легкие.
Но это были не послания, а болезненные фантасмагорические и просто беглые воспоминания. Сон не шел долго, зато когда пришел, был глубоким, кратким, без сновидений.
Разбудили его странные звуки - напевная звенящая музыка в отдалении, неясные, но отчетливые, шумы каравана со множеством путников. Слышался звон колокольчиков, гул барабанов. Какое-то время он еще лежал, вслушиваясь и стараясь понять. Потом сел, проморгался, огляделся вокруг. Подступали сумерки. Он проспал самую жаркую часть дня, и тени теперь тянулись с противоположной стороны. Четверо его спутников уже поднялись и складывали свои матрацы.
Деккерет напряг слух, пытаясь определить направление, откуда доносились звуки. Но казалось, они исходят отовсюду и ниоткуда. Ему вспомнились слова Колатор Ласгии о поющих призраках пустыни, сбивающих с толку путников и уводящих с дороги музыкой и пением.
- Что это за звуки?- обратился он к Баржазиду.
- Звуки?
- Вы разве не слышите? Голоса, колокольцы, барабаны, шаги…
Баржазид казался удивленным.
- Вы имеете в виду песни пустыни?
- Песни призраков?
- Можно сказать и так. Или просто звуки, идущие с гор. Грохотание цепей, удары гонгов? Похоже?
- Не знаю,- мрачно отозвался Деккерет.- У меня на родине нет никаких призраков. Но это не звуки гор.
- Вы уверены, Инитэйт?
- Что это не звуки гор и не призраки?
- Хм…
Динитак Баржазид, стоивший рядом, вмешался в разговор, обратившись к Деккерету:
- Неведомое всегда тревожит. Но вы, по-моему, чувствуете больше любопытство, чем страх. И могу удовлетворить ваше любопытство. Дневной жар спал. Скальные утесы и пески отдают тепло, порождая шумы,- те колокольцы и барабаны, что вы слышите. Здесь нет призраков.
Старший Баржазид сделал резкий жест. Парень тут же отошел.
- Не хотите, чтоб он объяснил мне?- осведомился Деккерет.- Предпочитаете, чтобы я думал, будто это призраки?
Баржазид ответил с улыбкой:
- А мне все равно. Верьте во что хотите; вы еще встретите предостаточно призраков по ту сторону Прохода, уверяю вас.
Весь вечер Дня Звезды они поднимались по серпантину дороги и к полуночи добрались до Кавагского Прохода. Воздух здесь оказался прохладнее; они находились в нескольких тысячах футов над уровнем моря, и воинственные ветры приносили некое облегчение от зноя и духоты. Проход был широкой и поразительно глубокой выемкой в склоне горы. Приближалось утро Дня Солнца, когда они миновали его и начали спуск к великой пустыне.