* * *
Двадцать четвертого декабря капитан Шандор Дебречени повесился.
Какой-то летеха пошел в нужник, через полминуты прискакал назад оглашенный, и: "Шандор! Шандор!" - глаза страшные, кричит, объяснить не может. Побежали, там висит, дергается, дерьмо в сапог стекает. Синий.
Ну, срезали, позвоночник цел оказался.
Выкарабкался. В полку много об этом говорили. То "трус", то "сломался", - то "что же, прав он". Всякое говорили, и злословили, и сочувствовали.
Шандор в это время опять лежал в лазарете. Он твердо решил, что когда его отпустят - убьет себя, только на этот раз будет рассчетливей. После этого, - по его мнению, действительно стыдного, - эпизода он даже в полк возвратиться не мог.
Не срослось. Шандору вообще не сильно везло в реализации его планов. То ли пресловутый хаос войны, то ли наследственное что-то - неумение предвидеть и создавать собственное будущее. Но только никак ему не получалось жить (и умирать) по задумке.
Прямо из госпиталя Шандора под конвоем доставили к генералу от авиации Вальтеру Гофману. Трое сопровождающих были вежливы, корректны, предупредительны, и больше походили не на тюремщиков, а на добрых дурдомовских санитаров. Шандора это задевало, но он делал скидку на то, что по какой-то неведомой причине жизнь его стала цениться в высших эшелонах.
В тряском фургоне до летного поля, затем ночной перелет на транспортном "Хенкеле", поездка по берлинским пригородам в черном "хорьхе" с занавешенными окнами. И вот уж он - почетный пленник либо хранимое сокровище - вступает в скромный кабинет человека, имевшего славу гениального до безумия.
Гофман выглядел отошедшим от дел старичком. Маленький, плешивенький, весь какой-то дрожащий, с мышьим личиком и просительной улыбкой, никак не подобающей генералу непобедимого рейха; военная форма висела на нем мешком, и был он тут совершенно, как сказали бы англичане, out of place.
- Здравствуйте, здравствуйте, капитан! Очень наслышан о вас, очень наслышан! - Гофман с энтузиазмом вскочил из-за письменного стола и подбежал к гостю, виляя, как под пулеметным огнем.
И вот же за этой несерьезной, неловкой даже повадкой Шандор - невеликий знаток душ человеческих - мгновенно и безошибочно угадал настоящего генерала Гофмана.
Да он и не скрывался. Повадка та - так, игрушка, мишура.
Гофман не был полководцем (это искусство вообще его не занимало). Но исключительную свою внутреннюю энергию он направлял на развитие самых разнообразных прожектов - и всегда доводил их до триумфального завершения. Вопреки всем и всяческим прогнозам.
Такое качество принесло ему протекцию человека, противится которому в открытую не смел никто. Что Вальтера Гофмана несказанно радовало, ибо он был рыбой крупной, хищной, но находился в окружении сущих акул, если не левиафанов.
Его прототип сверхтяжелого цеппелина на реактивной тяге произвел настоящий фурор в научно-технических кругах третьего рейха. И хотя на данной стадии технологического развития получить практическую выгоду от такой разработки не представлялось возможным, все соглашались, что в самом недалеком будущем подобные машины будут царить во пятом океане.
- Вальтер, я, право, не понимаю до сих пор, как же вам это удается? - спрашивал Гофмана один из поклонников-соперников-врагов.
- Ах, мой милый Августин! - отвечал тот с несколько ядовитой улыбкой. - Работать, работать и не жалеть никаких сил на достижение поставленной цели.
Августин (а вернее - Герман) тихо ярился и не мог взять в толк - откуда у этого старого сморчка столько пробивной силы?
Друзья (но лишь самые близкие) шутили иногда: "Вальтер, только не вздумайте скакать по люстрам! Вас, увы, не поймут".
Впрочем, злоупотреблять этой шуткой не рекомендовалось, поскольку энергия Вальтера выплескивалась временами в самых странных формах.
Благодаря такой своей живости Гофман - а было ему уже под семьдесят - до сих пор пользовался успехом у женщин, в том числе профессиональных. И если вы знакомы с этой публикой, то понимаете прекрасно, что пользоваться у них успехом совсем непросто; как непросто очаровать мастерством торга опытного багдадского купца.
Одна данцигская шлюха цинично говаривала своей товарке о Вальтере: "Выебать, может, и не выебет, но удовольствия масса".
Хотя давайте же вернемся в кабинет этого живчика, ведь там сейчас происходит одна из ключевых сцен моего рассказа.
- Садитесь, герр Дебречени, - сказал генерал, тряся руку Шандора. - Кофе? Коньяк? Шнапс, быть может?
Шандор отказался.
- Без околичностей, - генерал сделал короткую паузу. - Известно ли вам, дорогой Шандор, об используемой нашими дальневосточными союзниками тактике Kamikaze?
Шандор прочистил горло.
- Kamikaze? Извините, герр генерал, впервые слышу, - он все еще не привык к своему новому голосу. Голосовые связки здорово повредились.
- Это очень интересно. Они берут устаревшие и неисправные самолеты, грузят их взрывчаткой, и… летят в сторону солнца, - генерал лучезарно улыбнулся: "Я вижу вас насквозь, Шандор".
- Простите?
- Представьте себе, один Kamikaze способен уничтожить целый авианосец.
- Точность должна быть невелика, да и выбрасываться с парашютом над морем… попасть в плен почти наверняка… Плюс шанс не успеть - а тогда верная гибель, - Шандор кашлянул. - Это нелепица, извините.
- А они не выбрасываются, Шандор. Понимаете, они не выбрасываются.
- Вот как.
В бункере ватная тишина. Еле слышно нарезают время напольные часы, да за дверью, где-то далеко, раздается невнятное бормотанье.
Шандор потер щеки.
- Фанатики-самоубийцы?
- Вас это не шокирует?
- Нет, пожалуй, нет. Нисколько, герр генерал.
- У нас скопилось множество старья… летающий металлолом. Мы, конечно, передаем его союзникам, но… это неэффективно. Извините, если вас это задевает.
- Не задевает, герр генерал.
- Мы хотели бы создать экспериментальное подразделение. У нас достаточно старых "Ю-87", у нас есть взрывчатка. У нас есть летчики - настоящие патриоты Рейха. И у нас есть опытные пилоты, которые, к сожалению, по тем или иным причинам не могут служить… в обычных частях. Такие как вы.
- Звучит заманчиво, - хмуро сказал Шандор.
- Мы предполагаем использовать вас прежде всего в качестве инструктора. Ну а там… Кто знает? Это будет очень просто для вас, Шандор, - улыбнулся Гофман, - делаете все, как обычно, только из пике не выходите. А дальше - бумм! - и наши враги повержены.
- А мне - почет и слава.
- А вам - почет и слава.
Вальтер тихо смеется. А в бункере - ватная тишина…
- Я согласен, герр генерал, - сказал Шандор.
Он был не дурак - про себя он думал то же самое, что Алексей Корчук любил говаривать своим боевым товарищам на привале. Но что, черт возьми, ему было терять? Да нет, Шандор, быть может, и сам не вполне понимал, отчего он согласился на это странное предложение. То ли действительно Гофману удалось сыграть на его суицидальных настроениях, - даром что замысел этот был очевиден, - то ли что-то иное совсем вынудило его пойти на такой шаг. Он хотел бы считать, что ему просто все равно. А для нас эти рассуждения играют малую роль. Нам важно то, что господа офицеры вполне друг друга поняли, и достигли согласия влет, без колебаний.
И говорить тут больше не о чем.
Гофман кивком отпустил Шандора, и тот направился к выходу.
- Капитан Дебречени, - Шандор уже приотворил дверь, когда голос Гофмана ударил по нему.
- Слушаю, герр генерал! - манера Гофмана переменилась. Он буравил Шандора глазами, а губы его сошлись в тоненькую линию.
- Не вздумайте болтать, капитан. Это мой вам дружеский совет.
- Яволь, герр генерал! - Шандор щелкнул каблуками, пытаясь не показать лицом начавшуюся внутри матерщину.
Никаких шуток. No shit, как сказали бы американеры.
Ебаный параноик.
Абсурд. Абсурд. Абсурд. "Ты сам виноват, болван, ты выбросил себя самого в пространство бреда".
Когда это началось? Со СМЕРШа? С волшебного перехода через линию фронта? В лазарете? С того момента, когда больше всего на свете ему хотелось дышать, когда он чувствовал, как что-то с треском рвется внутри его глаз? С Мышонка Вальтера?
Какая вам разница, Шандор? Здесь не действуют известные вам законы, но кто сказал, что они действовали когда-либо раньше? Война для вас закончилась, и началось безумие, - но была ли вообще та война?
Идите, Шандор, работайте. Делайте то, что не может быть несделанным. Разве вы желали когда-либо иного?
Итак, вот оно, новое назначение. Почетная, блядь, задача. Они стояли в нескольких десятках километров от линии фронта (которая перемещалась с отвратительной быстротой). На грунтовом аэродроме расположились три десятка древних "Штук". Ржавье, хлам. Их переделывали прямо на месте. Снимали оружие, часть навигационных приборов. Урезали кое-как топливные баки (они текли, но кого это волновало?)
В длинном дощатом сарае стояли грузовики с аматолом.
У Ю-87 с "боевым грузом V0a-7d" изменялась центровка. Машина так и норовила задрать нос и свалиться. Летать на этой сволочи было непросто даже для опытного пилота. А опытных пилотов на смерть так просто не посылают; для почетной задачи должны найтись другие - расходный материал в самом прямом значении выраженья.
Шандор вместе с тремя другими инструкторами целыми днями обучал чокнутых югендовцев.
Они снова стояли на Украине: четыре аса и стадо зеленых юнцов, которые быстро продвигались по пути в могилу.