"Фениксами Гофмана" командовал оберст Герман Хеншель. Типичный солдафон, глыба мяса с сержантским голоском и лицом оттенка "Кровавой Мэри", он питал слабость к контролируемой истерике и рукоприкладству - а прикладывать было что. Летал, впрочем, отменно, хотя и перевалил за пятый десяток.
Молодняком он занимался мало, потому что брезговал.
Кроме него и Шандора, был среди них еще гауптман Эрнст Бах, - отличный бомбер, воевал в Испании и во всех последующих кампаниях, но выдвинуться не сумел, поскольку был аполитичен, подозрительно мягок манерою и вообще совершенно не соответствовал образу неустрашимого и безжалостного арийского война. Чертами лица он сильно напоминал одного великого композитора, но не своего однофамильца, - что было бы, согласитесь, уже немного чересчур, - а не менее прославленного Людвига ван.
И Генрих… Хотя о нем не надо. На восьмой день он полез в машину курсанта на место стрелка. Перспектива эта была для него весьма необычной, и перехватить управление в случае чего он не мог, но: "Все-таки поспокойнее будет за этого болвана безмозглого", - как он сам сказал.
На высоте в пятьсот пятьдесят метров болван безмозглый свалилися в штопор. От паники болван забыл все, чему его учили в летной школе (хотя какая там школа в гитлерюгенде), и впаялся в землю самым премилым образом.
Останки не искали, воронка была метров двадцати в диаметре. Останки; откуда там останки? пыль, все пыль. Прах и тлен.
Хеншель орал:
- У вас что, вообще у всех мозгов нет?! Почему летали с боевой нагрузкой?! Не знаете, что такое балласт?! Не могли воды ему накачать? Кретины! Я командую стадом кретинов!
- Герр оберст, какая разница? Генрих все равно гробанулся бы…
- К дьяволу Генриха!.. - орал Хеншель.
Так что Генриха не будем и упоминать.
"Как вы думаете, Генрих кричал?" - "Не знаю. Но я на его месте точно кричал бы".
Три недели спустя начались первые боевые вылеты. "Штуки" не работали. (Эрнст сказал Шандору: "Полный провал".) Своих истребителей в небе почти что не оставалось, и медлительные пикировщики не успевали даже зайти на цель.
Кто-нибудь из инструкторов иногда сопровождал смертников на стареньком "ФВ-190А". Но если в небе появлялись иваны, то этому драндулету прикрытия приходилось заботиться только о своей сохранности, а о "юнкерсах" и речи не шло.
Пробовали отправляться на задание со стрелками. Однако удвоенный расход человеческого ресурса себя не оправдал - к цели все равно прорывалась одна машина из двенадцати. Получается, вроде бы, не так уж и мало, если учесть, что за несколько месяцев в бой ушло больше двух сотен самолетов.
Но самолетами этими управляли сущие щенки; не так-то и просто врезаться в землю в нужном месте. Удачные операции исчислялись единицами.
Виктор Рау (Z814) успешно уничтожил колонну грузовиков противника (нельзя сказать, что он ее совсем прямо уничтожил, но от трех грузовиков остались только искореженные запчасти, и еще несколько вышли из строя).
Экипаж Клауса Крамера и Эрика Шульца (Z825) нанес серьезные повреждения захваченной иванами железнодорожной станции.
Лейтенант Борх (Z702) подорвал понтонный мост русских.
Прочее - совсем уже мелочь, то танк, то взвод пехоты; даже смешно, ха-ха.
Оберст Хеншель чувствовал себя как-то неловко: успехи есть, но больно они ничтожны. Еще большую неловкость испытывал генерал Гофман. Он, в сущности, только сейчас начал отдавать себе отчет в том, что его не любили. Уж очень голодными глазами смотрели на него окружающие, уж очень неприятны были их выдержанные улыбки.
Хеншель завел обыкновение собирать инструкторов и жаловаться на жизнь с нотками энтузиазма:
- Так воевать, конечно, нельзя! Будущее за реактивными машинами, господа офицеры, - говорил он.
- Так то будущее, герр оберст. А мы не будущее. Мы не настоящее и даже не прошлое. Мы - так, кладбище на обочине войны… - отвечал ему Бах.
- Герр гауптман, от вас я этого не ожидал! Что это за пораженчество? И совершенно зря вы так, э-э… Вот флюг-капитан Ганна Рейч работает над проектом "Райхенберг" - это реактивная машина патриота на основе "Фау-2". Истинное оружие возмездия! Их намерены снабдить секретной боевой частью на основе атомного распада. Говорят, что эта штука может уничтожить два десятка городских кварталов зараз.
- Бог мой, чего только не плетет министр пропаганды…
- И зря вы это, Шандор! - (ему постоянно приходилось повторять "зря вы это") - И вообще, вчера со мной связался наш куратор, генерал Гофман, и он мне с совершенной точностью обещал, что уже со следующего месяца нам будут поставлять реактивные машины для наших целей. Эти, знаете… "Ме-262". Неисправные серийные и отработанные опытные экземпляры. Мы будем их доводить, и, значит…
- Проект "Швяльбе"? Я, кажется, слышал…
- Ну да, и бомбардировочный вариант тоже. "Штурмфогель".
- Да, это хорошо. На этом можно прорваться. Если они, конечно, будут в летной кондиции.
- Именно, мы сможем прорывать заслон ПВО. И превосходно! Вскоре нам доставят реактивные ускорители "Борзиг" - с ними можно будет разогнаться до умопомрачительной скорости.
- А я слышал, что эти "Швяльбе" очень тяжело отрываются от земли. А уж с "Борзигами"? Со взрывчаткой? Эти штуковины будут разбиваться прямо на взлете; попомните мое слово, Герман, - прямо на взлете…
И они действительно разбивались.
Первые три "мессершмитта" прибыли в конце августа. Это были опытные V2 и V4, программа испытаний по которым закончилась, и одна из первых серийных машин. Серийную "Ласточку" Люфтваффе не приняли, сославшись на серьезные дефекты в системе управления. Самолеты сопровождали несколько техников и заводской летчик-испытатель.
- Должны были прислать еще и V3, - сообщил он, - да эта хреновина разбилась. Хотя какая разница, все равно вы их использовать не сможете. Это, вашу мать, истребители, а не бомбы летающие.
Первые полеты все же прошли нормально. Без груза новые "мессеры" летали чертовски неплохо. Но это ничего не давало, потому что кому они здесь были нужны без груза?
Пробный вылет с полной выкладкой доверили Шандору. Тонна балласта и два пятисоткилограммовых ускорителя под крыльями.
Шандору было не по себе. "Ласточка" выглядела так, будто оторвать от земли ее можно только с помощью воздушного шара. Но деваться было некуда - спички тянули честно; только присланный с "мессерами" заводской пилот отказался. Он так и сказал: "В отличие от вас, я точно знаю, что она не взлетит". И спичку тянуть не стал, объяснив, что готов к риску, но не к самоубийству.
Понаблюдать собрались все: Хеншель, Бах и летчик-испытатель стояли вместе у начала взлетной полосы, а рядовые смертники толпой расположились немного поодаль. Новая машина вызывала у них энтузиазм. Смерти они не боялись, но не желали подыхать зазря.
Шандор забрался в кокпит, разогнал обслугу и незаметно перекрестился. Никаких религиозных чувств он, католик лишь по воспитанию, не испытывал; но взлетать хоть без какого-нибудь ритуала на счастье - просто не мог.
Самолет разгонялся еле-еле, и сто девяносто набрал у самого конца дорожки. В этот момент Шандор коротко коснулся тормозов. Машина подняла хвост, заработали рули высоты и "Ласточка" индюком оторвалась от полосы.
Оберст Хеншель следил за идущим над самой землей самолетом, приставя ко лбу ладонь:
- Глядите-ка, полетел! - с радостным изумлением сказал он.
- Невероятно, - буркнул заводской летчик, - этот ваш венгр, он что, левитировать умеет?
- Захочешь жить, - улыбнулся Эрнст, - взлетишь и на кирпиче.
Заводской пилот поморщился.
- Как я понял, вы взлетаете не затем, чтобы жить, - сказал он и пошел к штабному домику.
"Ме-262" был чертовски быстрым истребителем, а уж бомбер из него получился поистине "шнель-". И все же с тонной взрывчатки, с тяжелыми реактивными ускорителями под крыльями… это был настоящий летающий гроб - неповоротливый, незащищенный, обреченный. Он мог разогнаться до семисот десяти километров в час, - а с работающими ускорителями почти до восьмисот, - но едва был способен маневрировать, и очень неторопливо набирал высоту. Новейшие "Фокке-Вульфы-190" развивали семьсот двадцать. Истребители большевиков были лишь немногим медлительнее - но зато они всегда имели преимущество по высоте; а в воздушном бою высота и скорость - валюты конвертируемые между собой.
Шандор потом не мог вспомнить, как он приземлился; воспоминания начинались с того момента, когда он спрыгнул с крыла. Его била мелкая дрожь, одежда промокла насквозь, - хотя в кабине "Швяльбе" и не стояла такая адская жара, как в одномоторных винтовых машинах.
- Ну что? - спросил подошедший Хеншель.
- Это утюг, - сказал Шандор. - Долететь на нем можно. А летать нельзя.
- Долететь - это главное, капитан! Нам ничего больше и не требуется!
- Я себе не представляю, как на этом дерьме будут летать наши солдатики…
- Полетят! Во славу нации, - уверенно ответил Хеншель и ушел, вполне удовлетворенный.
Шандор с некоторым трудом достал папиросу из портсигара.
- Шандор, вы рехнулись? Сейчас рванет же, - с испугом сказал Бах.
- Дорогой Эрнст, мне насрать…
- Что, так паршиво?
Шандор глубоко затянулся и ответил:
- Да.
Вечером они с Эрнстом надрались в два рыла. Шандор в сентиментальном тоне вспоминал о пикировщиках, о Руделе, о небе Украины.
- …и кто это вообще придумал летать без стрелка, в одиночку? - говорил он чуть пьяным голосом.
Эрнст улыбался.
- Без стрелка за спиной я чувствую себя голым, - говорил Шандор.
Эрнст расхохотался:
- Голым, поставленным раком и с приветливо приоткрытой задницей.