- "Этот день, этот день подарил Господь, подарил Господь на радость нам, на радость нам и веселие", - завела та своим бархатным, вкрадчивым альтом. Прохожие стали оборачиваться, кое-кто - подходить ближе. Здесь бы Франке самое время было "подпустить колокольчиков", но тут на площадь ввалилось с полдюжины верховых в черном бархате и сукне. У двоих на шляпах было по жемчужной нити, а на груди болтались массивные золотые бляхи - символ знатности в ее предельном воплощении.
- Смотрите, сэр Джейкоб, уже и менестрели завелись в славном граде Дивэйне, - произнес пухлый светловолосый юноша. - Мальчишка из гябров, девчонка - из гебров, а девушка…
- Прехорошенькая, как я погляжу. Ты каких кровей?
Говоря это, сэр Джейкоб сошел с коня и степенно двинулся к ним. Уныл, костляв и черен: натуральная обугленная коряга, - подумал Яхья с неприязнью.
- Я тоже еврейка. Знаете, из таких белокурых, синеглазых и с румянцем во всю щеку, - бойко проговорила Франка.
- Хотел бы я тогда переведаться с твоим папочкой! - ехидно заметил молодой.
- Сэр Эйт, из того, что это племя считает своими всех отпрысков по женской линии, еще ничего не следует, - миролюбиво сказал старший. - И как, многие к тебе липнут, белявка?
- Не так чтобы слишком, почтенный сэр. Я обычно говорю им, что моя любовь обойдется им дороже, чем они хотят.
- Похоже, они так понимают, что у тебя люэс, и с тем отваливают, - блондин громко хихикнул и подобрал повод, так как конь, прядая ушами, затанцевал на месте.
- Но я думаю, это не так, девочка? - задумчиво сказал темноволосый. - Вы бы не осмелились принести сюда с собой французскую болячку, за это у нас плетьми бьют, если не что похуже.
- Не так, конечно, - Франка, говоря это, искоса наблюдала за Ноэминью, которая робко подвинулась к сэру Джейкобу, снизу вверх заглядывая ему в глаза и полуукрадкой поглаживая пояс и оторочку его одежды.
- А тогда что же?
- О, об этом я спою, если господа позволят!
И она, не дожидаясь ответа, начала незнакомую детям мелодию, чуть однообразную, но гибкую и прихотливую, как азиатский орнамент:
"Зейнаб, свежесть очей! Ты - арабский кувшин:
Чем душнее в палатках пустыни,
Чем стремительней дует палящий хамсин,
Тем вода холоднее в кувшине.
Зейнаб, свежесть очей! Ты строга и горда:
Чем безумнее любишь, тем строже.
Но сладка, о, сладка ледяная вода,
А для путника - жизни дороже!"
Голос ее как бы раскрылся, точно бутон в солнечном луче, обрел силу и звучность, и нечто волшебное, чарующее появилось в нем. "Будто не она, а сквозь нее поет", - подумал Яхья.
Когда Франка кончила, сэр Джейкоб, стряхнув оцепенение, отправился было в карман за денежкой, но она, вежливо кланяясь и пятясь, отступила в первый же сквозной проход между домами, таща за собою Яхью и Ноэминь.
- А теперь, ребятки, драла, пока они не опомнились, - скомандовала она одними губами. - Торопимся медленно и степенно.
Они кое-как выбрались к воротам - не тем, которыми вошли сюда - и перешли ров и дамбу.
Позже, уже вечером, все трое сидели за столом в дешевой харчевне. Из очага валил горячий и вкусный дым, на закопченных потолочных балках играли свечные блики, сырная похлебка была душистой, а место в углу - укромным.
- Не пойму, куда мы вечно спешим? - пробормотал Яхья, оперев на ладонь потяжелевшую голову. - И этот чернявый сэр был скорее добр к нам, заплатить собирался.
- Дурень! Он и полез было за кошелем, а кошель - вот, - Франка под столом показала ему тугой замшевый мешочек.
- Ох. Ты украла тоже? Как…
- Не будем переходить на личности. Тем более, что я не договорила. Спохватившись, сэр Джейк сунет лапу поглубже - а там твоя золотая цепочка. Обмен удивительный и, пожалуй, не в нашу пользу: деньги у него сплошь серебряные, для милостыни, что ли. Вот и не нужно нам лишних треволнений, пусть без нас поразмыслит о том, что бы это значило. А мы завтра же купим себе место на корабле до самого Гэдойна!
- Сдался тебе Гэдойн. Только и слышим. Ну и кто ты в нем, спрашивается?
- Как кто? Вольная гэдойнская гражданка!
И уже в конюшне, дождавшись, когда мальчик отлучится по мелкой нужде, Франка сказала Ноэмини:
- Малышка, ну не используй ты свои природные дарования так неосмотрительно. В тот раз с чугунком - ладно, это скорее повод для юмора, немытую посуду тащить. Но нынче… Поимей в виду, я на тебя всякий раз не нафокусничаюсь!
- Франка, я ведь краду только если что без дела валяется и к тому же позарез нам нужно.
- Теперь не нужно больше ничего. Вот обещаю: теперь тебе будет дано всё, что ни попросишь. Верь мне!
- Верю. Как сказке, - Ноэминь крепче прижалась к девушке.
- Так ведь сказки и есть то единственное, что заслуживает веры. Ты еще это поймешь.
Утром вымылись в водопойной колоде, почистились, пытаясь выветрить из волос и одежды благородный запах конского навоза. Вид теперь был у всех троих едва ли не более достойный, чем у простолюдинов, что толкутся на городских окраинах и в порту, пытаясь зашибить деньгу на месте или отправиться за приработком в ближайшие окрестности. И с кораблем им вышло ну чистое везение: их пустили на борт галеры, приписанной к здешнему порту, которая на днях прибыла из самой Великой Британии и не далее как завтра должна была отплыть с остатками товара в Гэдойн, чтобы расторговаться. Это предприятие поглотило всю их расхожую монету и львиную долю пуританского серебра, но Яхья был горд: плывем не на вонючем барке-каботажнике, как-никак, настоящий океанский корабль!
После недельной болтанки - на море был штиль, а гребцы были ленивы - галера бросила якорь в гэдойнских прибрежных водах.
Про Гэдойн часто говорят, что это брат Дивэйна, но брат более северный и суровый. Вода холодней и чище, песок дюн - белее, сосны, которые из него растут - реже и раскидистей. Чтобы войти и стать в портовой гавани, нужен был лоцман: проводник и распорядитель. Поэтому капитан бросил якорь на открытом рейде, откуда видны были редкие дома пригорода. Франка упросила моряков переправить ее туда на шлюпке - с какой стати ее семейству попадаться на глаза таможенникам? Стало это… в общем, сумма была терпимой.
От шлюпки до берега дошлепали босиком, упали на песок чуть ошалелые от качки.
- Какой здесь воздух свежий, - нараспев сказала Ноэминь. - Тихо, только стволы звенят, как арфа. И всегда здесь так мало народу?
- Я такое место выбрала. Неподалеку рыбацкая деревушка, там, конечно, жизнь бурная. А здесь днем пристанище лодырей, ночью - контрабандистов. И того, и другого добра у нас негусто.
- Почему? - спросил Яхья.
- Потому что Гэдойн умеет торговать, и его бургомистр тоже.
- И съестным? - вмешалась девочка.
Франка улыбнулась:
- Ну конечно. Время второго завтрака, а если точней - раннего обеда. Двинемся-ка к моей дорогой столице, поищем кабак поопрятней.
Таверна, куда они зашли, была выдержана в совсем ином стиле, чем дивэйнские. На чисто отмытых полах зала - плетеные циновки, у камина - тряпочный коврик. Тяжеловесные столы и скамьи блестят, как лакированные, и на каждую скатерку водружен ветвистый шандал о пяти рогах, с восковыми, а не сальными свечами. Впрочем, в сам зал их не пустили: узким боковым коридором провели в помещеньице между ним и кухней, отгороженное с обеих сторон занавесками из пестрых бусин и палочек. Сквозь такие ты видишь всё, а тебя никто. Здесь же была и дверь - черный ход для обслуги и торговцев, снабжающих кухарок провиантом.
Народу было пока немного. Город был католический, день постный, пятница; поэтому из кухни волокли для гостей огромные сковороды, где из-под скворчащей яичницы стыдливо выглядывало севрюжье рыльце, мисы, откуда морская мелюзга: гребешки, ежи и огурцы, - испускала тонкие и пряные ароматы, кастрюльки с рыбным супом, густым и прозрачным, а на подносах - целые горы зелени.
Франка оглядела своих питомцев, глотавших слюнки, - и вынула маленький золотой.
- Вот, давайте уж кутнем, раз дороги нас поистерли, да не до конца, море пожевало, но хоть выплюнуло!
Хозяин меланхолично попробовал монету на зуб и удалился. Через минуту стол застелили белейшей скатертью. Еще через две - грохнули на неё охапку ножей, ложек и двузубых вилок (на последние Ноэми покосилась с недоверием, а Яхья - с чувством смутного узнавания: кто-то из послов на его глазах охотился с этой штуковиной на жареного барашка, чем вызвал у шахских придворных пароксизм тайного смеха). Еще через некоторое время перед ними водрузили жаровню на ножках, где внутри мерцали угольки, а сверху стояла накрытая крышкой сковородка. И блюдо, где среди курчавого салата лежало нечто темно-смугло-серое и длинное. И графинчик с золотистым напитком в окружении трех стаканов.
- Ой, это что, змея? - испуганно покосилась на блюдо Ноэминь.
- Змеи, лягушки и толченые в порошок кузнечики считаются мясом, и сегодня вам их даже в китайской харчевне не подадут, - хмыкнула Франка.
- А здесь и суны имеются? - поинтересовался Яхья.
- Восточный квартал. Там и суны, и сыны Ямато, и из земли Чосон, но все вперемешку и понемногу. Да вы попробуйте!
"Змея" была копченой, нежно тающей во рту.
- Это же угорь! - рассмеялась Франка.
- А в жаровне?
- На скаре, - поправила она. - Поглядим. Тресковые битки, наверное.
Но там в жиру шипели розовато-рыжие толстые ломти чего-то плотного в прозрачных прожилках, а рядом вроде бы круглые ягоды, а, может, бусины из сердолика…
- Это как, тоже едят? - снова удивилась Ноэми.