Перед ним стоял седой старик. Невысокий, но, по всему видно, крепкий. Кожа вся в синеватых жилках, кое-где одрябла и висит: с косметическими трансформациями старик явно не перебарщивал. Тонкая линия волевого рта, бескровные губы. Высокий лоб. Глаза… не мог разобрать Сомов, что там за глаза – его собеседник смотрел себе под ноги. В голосе не было ничего старческого: негромкий, приятный, отлично поставленный голос. Слова произносились до неестественности внятно. Иностранец, превосходно изучивший язык, говорил бы именно так.
– Добрый день, Виктор Максимович. Рад встрече с вами.
Официальная улыбка Сомова. Крепкое рукопожатие.
– Нам предстоит, Виктор Максимович, долгий и сложный разговор. Я понимаю, вам хочется поскорее увидеть супругу, встретиться с детьми… Однако же… обстоятельства не располагают. Мне придется поговорить с вами о некоторых приятных вещах и о двух вещах крайне неприятных. Все они будут для вас данностью, все они войдут в вашу жизнь и изменят ее. Тем не менее, конечный выбор останется за вами. Мне, правда, пришлось максимально сузить возможности вашего маневра… Простите старика.
Этого человека Сомов знал очень хорошо. Издалека. По новостям. По подписям на некоторых документах. По голографическим изображениям. Но живьем не видел никогда.
Без малого семь лет Андрей Семенович Маслов занимал должность секретаря Объединенной Координирующей Группы Терры-2. А до того пять лет верховодил в Русском секторе. И тогда уже ему было за девяносто. Все эти цивилизованные нововведения: секретарь… координирующая группа… блекли перед вековой терранской традицией – называть вожака планеты старейшиной Совета кланов. Маслов и был старейшиной – в прямом смысле слова. Он входил в список тысячи самых старых людей планеты. И ветхость лет наложила на него свое тавро. Терра до недавнего времени была миром фронтира, вольным и бесшабашным, силушка играла в ней. Люди изъяснялись тут просто, прямо и грубовато. А этот старик отчего-то пожелал витиеватостей. Зачем? Вся Терра знала его биографию. В двадцать он был контрабандистом и даже отбыл год на каторге. В сорок он участвовал в русско-польском конфликте, одной из последних больших драк между секторами на Терре. Поговаривают, будто Маслов брал на абордаж польскую орбитальную станцию и кого-то в пылу боя собственноручно зарезал. В пятьдесят, во время пандемии лунного гриппа на Южном континенте, он высадился в гавани Нового Владимира с первой спасательной экспедицией. Той самой, где выжили двое из каждых пяти. Пятнадцать лет назад он возглавлял объединенные Силы безопасности Терры, методично уничтожавшие десантный корпус Женевской Федерации, который посетил Терру-2 без приглашения. Сильный был человек. И жутковатый – самую малость. Отчего ж понадобились ему сейчас какие-то нелепые витиеватости?
– …Я слушаю вас, господин секретарь…
– Андрей Семенович. Мне удобнее общаться с людьми, которые зовут меня по имени-отчеству.
– Ясно. – Сомов никогда не разговаривал с кем-нибудь выше командующего терранским флотом. Тот был строгим, но веселым мужиком… Этот – на два яруса власти выше, если не на три. Бог знает, как с ним разговаривать. Нужна, наверное, какая-то особенная вежливость, беда только, что никакой особенной вежливости командор Сомов обучен не был.
– Прошу вас, Виктор Максимович, совершенно искренне: потерпите мое старческое многословие. К некоторым… предметам обсуждения… требуется подход издалека.
– Конечно.
– Андрей Семенович…
– Да, конечно, Андрей Семенович.
– Итак, о моей дряхлости. Я, видите ли, отлично понимаю: сорок пять лет – возраст, в котором мужчине удобно считать себя и молодым и немолодым одновременно. Правда такова: это преддверие заката. Но, поверьте мне на слово, закатная пора бывает очень длительной и делится на множество стадий, градаций… На каждой новой стадии ты с чем-нибудь расстаешься. Речь не идет о близких людях, это уж само собой… В пятьдесят ты понимаешь, что здоровье не бездонно. В шестьдесят ты расстаешься с иллюзией, будто можешь полноценно соревноваться с молодыми. В семьдесят уходит желание успеха. В восемьдесят – привязанность к добрым воспоминаниям. В девяносто тебя оставляет самое прочное, что только есть в большинстве людей: жажда иметь собственный дом, пятачок абсолютного комфорта и абсолютной безопасности. Знаете, с чем остаешься после девяноста?
– Нет, Андрей Семенович.
– В активе – сущая мелочь. Желание быть полезным хоть кому-то, хоть как-то. Ну и желание спасти душу от загробных неприятностей, разумеется… Так вот, Виктор Максимович, как бы нечистоплотно ни выглядели мои действия, они продиктованы стариковским желанием угодить Терре. Смешно звучит, не правда ли? Но мне очень хочется быть полезным хотя бы ей. Семье своей, клану, я, по большому счету, уже не нужен. Разве что, как политик…
Сомов ловил его взгляд и все никак не мог поймать. Маслов не смотрел на него, смотрел куда-то вдаль, в сторону, под ноги. Говорил старейшина очень уверенно и двигался несообразно возрасту без стариковской медлительности. Но глаза его не хотели встретиться с глазами собеседника. Наконец, Сомов чуть-чуть обогнал его – настолько, чтобы не нарушить естественных приличий, – и смог на секунду заглянуть…
О! Там был страх.
У главы Терры-2 в глазах стоял одинокий тоскливый страх. Не стоило открывать этого: подобными вещами не делятся.
– Не стоило, Виктор Максимович…
Маслов наперед знал все игры сорокапятилетних юнцов.
– Извините, Андрей Семенович.
– Итак, вам с сегодняшнего дня присваивается внеочередное звание вице-адмирала. Кроме того, вы назначаетесь командующим поисковой эскадры, которая постоянно работает в анклаве Терры-9. Вы смените вице-адмирала Бахнова. Ему, видите ли, за год не удалось добиться успеха… Надеюсь, Виктор Максимович, вы понимаете, о чем я говорю?
– Место для жизни под чужим солнцем?
– Оно самое. Помимо всего сказанного выше, я должен сообщить вам о переводе на ваш счет в Центральном банке Русского сектора Терры-2 пятидесяти миллионов гривен.
За всю долгую семейную жизнь Сомов со своею любезной Катенькой сумели накопить на этом самом счету всего триста сорок семь тысяч гривен…
– …Более того, вам предоставляется право выбрать на новоприобретенной территории Терры-10 любой участок поверхности площадью в двадцать гектаров; он будет предоставлен вам в полную собственность, а дом вам построят на средства из бюджета Независимого государства Терра. Плюс ко всему, ваш служебный оклад увеличивается в три раза. Надбавка вам начисляется с сегодняшнего дня вплоть до окончания… работ… на искомом объекте. Вы понимаете о чем идет речь, Виктор Максимович?
– Конечно, Андрей Семенович. Но я бы сделал все возможное и без такого… поощрения.
У старейшины краешек губ пополз кверху. Пополз и моментально остановился. Человек, который боится чего-нибудь, и боится всерьез, не склонен к иронии.
– Контр-адмирал Мендоса полтора года назад сказал мне то же самое. Слово в слово, командор. Я ничего не предложил ему сверх выполнения служебного долга. И он провалил дело. Вице-адмирал Бахнов сказал мне год назад ровно то же самое. Очень похоже выразился. Я пообещал ему столько же, сколько и вам, Виктор Максимович. Он провалил дело. Теперь я вынужден официально принести вам свои извинения.
– За что, Андрей Семенович?
– Не смей перебивать, щенок!
Этот хладнокровный, вежливый, хитрый старик побелел от гнева. Щеки у него тряслись. Да что с ним такое? Сомов, как и любой прирожденный военный, не любил подчиняться человеку, которому не хватает уверенности и выдержки.
– Простите, мне не стоило кричать, Виктор Максимович… Итак, я приношу свои извинения. Теперь, после провала Бахнова, все обещанное вам больше не является "поощрением". Можете, если угодно, трактовать сумму бонусов как попытку сгладить неприятное… впечатление… от… основного стимула…
"Старику не хватает твердости. Все-таки возраст дает о себе знать".
– Вы внимательно слушаете меня, Виктор Максимович?
– Разумеется, Андрей Семенович!
– Ваша семья взята под арест и вывезена с планеты. Вы больше не увидите ни жену, ни детей, если провалите миссию.
Глава 4. Госпожа Сомова разминается
19 декабря 2140 года.
Орбита планетоида Пушкин в системе звезды Солетты.
Екатерина Сомова, 50 лет.
– Джентльмены… – Екатерина Сомова встала с гордо поднятым подбородком, выдержала паузу, развела руки в легчайшем подобии реверанса и наклонила голову, как бы приветствуя публику. В стандартном кубрике армейского образца, ставшем ее узилищем, никого не было, кроме нее самой, Саши и Вареньки. Но госпожа командорша задумчиво обвела взглядом стены, ибо некто должен был неусыпно бдить у камер слежения…
– Джентльмены, – повторила она, – с вашего позволения мы начинаем.
– Железяка маздай, – угрюмо прокомментировал Саша. Он вообще иногда бывал бирюк-бирюком.
– Я тебя обожаю, мама! – откликнулась Варенька.
– Итак, мон шер… делай раз!
Сын ударом ноги сшиб пластикетовый щиток с блока предохранителей на питьевом синтезаторе. Выдрал пломбу. Вставил в открывшееся гнездо игровой ключ. Нажал одну кнопку, другую, третью… Кашица из игровых программ тоненькой струйкой потекла в плоть корабля.
Тот, кто наблюдал за ними через хитрую оптику, не дремал и успел вырубить питание, – в кубрике погас свет. Но ключ имел автономный биоаккумулятор с емкостью, которой хватит на всю жизнь приборчика.
Где-то вдалеке взвыл сигнал тревоги. Нет, отнюдь не учебной, а такой, при которой только мертвецы не спешат вскочить и понестись на точку, указанную в боевом расписании. Мертвецы в таких случаях передвигаются, не торопясь…