В кулаке Безсонова рюмка превращается в наперсток, но он и его умудряется поднять как-то торжественно. Миша Корнилов стесняется траурно-черных ногтей, но тоже берет напиток. Это и его победа. Это он личным примером, шашкой и допотопным однозарядным пистолем отбил попытку неприятеля влезть с тылу. Тогда-то шальная стрела и поранила невезучего солдатика.
Хлеб есть хлеб. Человечество придумало тысячи коктейлей, сотни способов выпить хмельной напиток и десяток видов идеальной закуски. Только так ничего и нет лучшего, чем занюхать хлебную хлебом. И заесть горячим мясом. Все-таки наши далекие предки были хищниками, что бы там археологи себе ни навыдумывали.
– Вашбродь, пищали туземные куды складывать? – Артемка так и не освоил этикет. А может, и ну его? Кто еще станет меня веселить?
– М-да, – озадачился Принтц. – Действительно – пищали… Ничего полезного…
– Скажи, пусть сюда сначала несут. Посмотрим на чудо китайской технической мысли. – Водка – универсальное лекарство. Вот вроде и выпил-то граммов тридцать – пятьдесят, а уже легче. И усталость куда-то спряталась, и мысли побежали живее.
– Дрянь, – сразу поделился впечатлением о захваченном оружии временный комендант. – Был бы добрый кузнец, куда полезнее было бы стволы во что-то другое перековать.
– Совсем ничего нельзя выбрать?
– Абсолютно. Фитильные фузеи… или, как метко выразился наш юный друг – пищали. Вы, я слышал, большой ценитель оружия. Не желаете взять себе несколько экземпляров? Для коллекции, так сказать…
– О! Отчего же нет?! Почту за честь. И как образцы из прошлого, и в качестве памяти об этих днях.
– Ваше превосходительство, мы тут это… – Степаныч кивнул Мише. Тот резво припустил в сторонку, к какому-то свертку. – Примите от нас подарочек… Для памяти об… об нас, вопчем.
Корнилов откинул попону и вытащил саблю в ножнах. Не слишком кривую, как это предпочитают теленгиты, и украшенную без аляповатой роскоши. Вполне себе милое оружие и со вкусом. Принял, конечно. Поблагодарил. Жаль, с парадным мундиром мне шпага положена…
Похожее, но без серебра на ножнах, оружие казаки презентовали и Принтцу. Тот обрадовался и растрогался, полез целоваться к Безсонову. Вроде и выпили всего рюмки по три.
Потом принесли ружья. А следом за загруженными древними карамультуками солдатами прибежали Гилев с Хабаровым. Поздравили, выпили, закусили и стали требовать отдать допотопный огнестрел им. Я рассказал в качестве анекдота историю про индейскую национальную избу – фигвам. Они посмеялись, переглянулись и предложили выкупить трофеи. Не деньгами, так порохом и съестными припасами. И углем пообещали крепость на год обеспечить. Корнилов на правах офицера, остающегося начальником русского форпоста, согласился.
Я уточнил, что одну аркебузу оставлю себе. Никто не возражал. Всей честной компанией пошли выбирать. Конечно, не сразу. Купцы показались Баркову отвратительно трезвыми, а Безсонову очень захотелось выпить с Гилевым за победу. Подозреваю, ему все равно было, с кем и за что пить. Три или четыре малюсеньких рюмочки не оказали никакого влияния на богатыря, и он этим обстоятельством был всерьез опечален.
– Иди, Василий, выпей со мной, – приказал он купцу. – За нашу славную баталию и за господ Андрея Густавочича и Германа Густавочича.
Судя по неловкому языку, сотник все-таки недооценил коварство хлебного вина. А заодно здорово повеселил нас с Принтцем.
Шустрый Хабаров метнулся к импровизированному столу и набулькал "лекарства". Серебряные походные стаканчики совершенно не впечатлили инородца, и ничтоже сумняшеся он выбрал оловянные солдатские кружки. Безсонов даже крякнул в знак согласия.
Солдаты так и стояли, рты пораскрыв, возле относительно аккуратно сложенных пищалей. Причем даже пытались принять стойку "смирно". И все потому, что с другой стороны кучи, порозовев от смущения, вытянулся, пожирая глазами капитана, фельдфебель Цам. А вот сам Принтц на иудейского унтера никакого внимания не обращал.
– Взгляните, Герман Густавович, вот на этот экземпляр, – тыкал кончиком дареных ножен Андрей Густавович. – Чудная! Не побоюсь этого слова – чудесная схема спускового устройства. Насколько же прихотливо должен действовать разум неведомого китайского мастера, выдумавшего этакую… гм… бесполезную бессмыслицу.
– Зато каков ствол! – уже догадываясь о причине заинтересованности томского фельдфебеля, не мог не заметить я. – Это же настоящая ручная пушка! Вы лишь представьте, любезный Андрей Густавович, сколь много в этакую-то мортирку можно пуль шомполом забить!
Я отгадал. Щеки Цама побагровели, а глаза стали из просто грустных – несчастными.
– Тем не менее, ваше превосходительство, сколько же труда было вложено в украшение этого сомнительной военной ценности приспособления. Полагаю, приобретение сей аркебузы в коллекцию спасет не одну жизнь. Избави вас, уважаемый Герман Густавович, от попыток выстрелить из этого…
– Ваше благородие! – вклинившись в паузу, пропищал провинившийся унтер-офицер. – Господин штабс-капитан…
Мимо пробежал Артемка с новой порцией жареного мяса. А за ним, дергая казачка за рукав и рассерженно шипя, – отец Павел. Видимо, что-то очень уж интересное священник пытался втолковать отмахивающемуся от приставаний Артемке, что в их разговор немедленно ввязался врач.
– Ну, за фузею-то грех не выпить! – зычно объявил Безсонов, запихивая под мышку выбранный мной экземпляр. – Фадейка, ирод! Где ты там? Господа пищаль выбрать изволили, а ты вина не разлил ищще? А ну как передумают батюшки наши начальники, на твое невежество глядючи!?
– Чичас, чичас, – засуетился Хабаров.
Между тем иеромонах оставил в покое моего денщика и направился прямиком к Цаму. К моему удивлению, за ним последовал и Барков.
Пока низкорослый купец разливал, явились мужички. Собрали разложенные на траве ружья и потащили упаковывать добычу для перевозки.
– Василий Алексеевич! – позвал Гилева Принтц. – Поделитесь соображениями. Вам это железо для каких целей понадобилось?
– Так для торговых, ваше благородие, – оскалил зубы прирожденный первопроходец. – Туземные калмыки жену готовы продать за самую плохонькую фузею. Так что знатный торг у нас выйдет!
– Избави боже, – шутливо перекрестился капитан. – Под страхом смертной казни не решился бы огонь вести из этого… Только и пользы, если в качестве экспоната в музеум.
– Ура! – с чего-то воодушевился сильно охмелевший сотник, поднимая свою кружку.
Выпили. Лук кончился – как всегда, когда именно его и захотелось. Правда, мяса на бочке было уже так много, что куски стали валиться на землю.
Отец Павел и от томского фельдфебеля своего не добился. Стоял там, огорченно и растерянно хлопая небесно-голубыми глазами, и не знал, кого еще побеспокоить. Да на пьяненьких нас посматривал укоризненно.
– Андрей Густавович, а что это солдаты тут столбами выстроились? – наконец решился я удовлетворить свое любопытство.
– Солдаты? – делано удивился капитан. – Где же вы, ваше превосходительство, здесь солдат видите?
– А эти? В мундирах…
– Только что в мундирах, – поморщился жестокий командир. – Еще могут ямы рыть. Или тяжести носить. А вот служить… Разве солдат русской императорской армии может по горсти пуль в ружье шомполом забить? Так что…
– Да полноте вам, – вступился я за молодых евреев. – И на старуху бывает проруха. Назначили бы им урок, а унтер и исполнит… Пока же в дозор их, что ли, отправить…
– Кого-то еще ожидаем? – блеснул глазами Принтц.
– Ну… О циньской крепости все размышляю…
– Разумно, – мгновенно понял суть проблемы разведчик. – Цам? Слышал распоряжение господина генерал-майора? Исполнять! Об уроке этим… криворуким после поговорим.
– Точно так, ваше благородие! – обрадовался фельдфебель. – Спасибо, ваше превосходительство!
– Отличным офицером мог бы стать, – поморщился Принтц. – В бою голову не теряет и разумом не обижен. Жаль, иудей. Ему бы учиться…
– Составьте список отличившихся, – посоветовал я. – Постараюсь представить к награде. Быть может, кавалеру будет позволено…
– Непременно, – улыбнулся офицер. – И в своем докладе особо отмечу. Эй, доктор! Что там у вас?
Барков охотно подошел. И попа чуть ли не силой притащил.
– Отче вот наш скандалит, – поделился с хитрым прищуром врач и икнул. – Утверждает, что среди погибших инородцев были христиане.
– Земля им пухом, – всовывая новые рюмки нам с капитаном в руку, прошелестел Хабаров. – За царствие небесное!
– И что с того?
– Желал бы обряд совершить. Отпеть, значит.
– И что же ему мешает?
– Так там шаманы туземные камлают. Он опасается, что теленгиты возражать станут. Просит отделить тела христиан…
– Да ну что вы, в самом деле, – всплеснул руками Андрей Густавович. – Честный отче! Их там никак не меньше трех рот. Что же это! Прикажете всех переворошить?!
– Так и я говорю, ваше благородие, – обрадовался Барков. – Говорю, бросьте вы, отец Павел, ерундой-то маяться. Отпевайте всех сразу. Господь всемогущий и сам агнцев от козлищ отделит!
– И то верно. А казаки присмотрят, чтобы инородцы не посмели вас обидеть.
– А-а-а хде это наши боевые товарищи? – заревел обиженным медведем Безсонов, распугав рассевшихся на бастионах ворон. – Хде, итить, доблестные засра… зайсанцы?! Что же это?! Они с нами чашу за победу русского оружия да за отцов командиров поднять брезгуют?
При этом распоясавшийся сотник размахивал десятикилограммовым фальконетом так, словно это была дирижерская палочка.
– А-а-р-ртемка! А ну тащи этих союзникав сюды! Счас-то мы их поспр-р-рашаем, повыпы-ы-ытывам, че это они, мать, нас игрируют!