Вышел указ о децентрализации, и люди поднялись и рассеялись по всей стране без всяких возражений. Представьте себе страну, в которой нет ничего, что могло бы представлять достойную цель для бомбардировки: не осталось городов, нет предприятий, подлежащих полному разрушению. Круг замкнулся. Все вернулось на круги своя. От кочевой жизни - к городу, и теперь опять - к кочевьям. Культура деградировала и стала эквивалентной культуре древних кочевников. Почвой для этого стала жизнь изолированными, небольшими племенами. Появилось много разных талантов совершенно особого свойства. То, что в конце концов произошло, было всего лишь возвращение на тропу, по которой и надлежало Человеку идти по мере своего развития. И даже если бы никакой децентрализации не произошло и прежняя культура оставалась бы незыблемой, рано или поздно это случилось бы.
Саймак Клиффорд Дональд
Круг замкнулся
1
Полученное письмо словно громом поразило Эмби Уилсона, и он вдруг услышал, как рушится вся его жизнь. Письмо было официальное, его имя и звание выделялись - они были, по-видимому, отпечатаны на свежей машинописной ленте. В письме говорилось следующее:
Доктору Амброузу Уилсону
Исторический факультет
С сожалением должен уведомить Вас, что Совет попечителей, собравшись сегодня утром, принял решение по окончании семестра закрыть Университет. Это решение вызвано отсутствием средств и катастрофическим сокращением числа студентов. Вы, разумеется, уже осведомлены о сложившейся ситуации, однако…
Письмо на этом не заканчивалось, но Эмби не стал читать дальше. Он заранее знал, какой набор банальностей содержит оно, и ничего нового не ждал.
Рано или поздно это должно было случиться.
Чудовищные трудности давно донимали попечителей. Университет был практически пуст. А ведь когда-то тут звенела жизнь и пульсировали знания. Теперь он превратился в университет-призрак.
Впрочем, и сам город стал призраком.
А я сам - разве я не стал призраком? - подумал Эмби.
И он признался себе - признался в том, о чем и мысли бы не допустил день или даже час назад: вот уже тридцать лет, а то и больше жил он в призрачном, нереальном мире, всеми силами цепляясь за единственно известный ему старый, смутный образ жизни. И чтобы ощущать хоть какую-то почву под ногами, он лишь изредка позволял себе думать о том мире, который простирался за стенами города.
И на то были веские причины, подумал он, веские и основательные. Все, что находилось за городской чертой, не имело никакого отношения к его собственному, здешнему миру. Кочевой народец - абсолютно чуждые ему люди со своей неокультурой, культурой упадка - наполовину из провинциализмов, наполовину из старых народных поверий.
В такой культуре нет места такому человеку, как я, думал он. Здесь, в университете, я поддерживал слабый огонек старых знаний и старых традиций; теперь свет погас, отныне старые знания и старые традиции канут в Лету.
Как историк, он не мог согласиться с подобным отношением к этим ценностям: история - истина и поиски истины. Скрывать, приукрашивать или пренебрегать каким бы то ни было событием - пусть даже самым отвратительным - не дело историка.
И вот теперь сама история взяла его в плен и поставила перед выбором: либо идти и оказаться лицом к лицу с тем миром, либо остаться, спрятаться от него. Третьего не дано.
Эмби брезгливо, словно какое-то мертвое существо, приподнял двумя пальцами письмо и долго смотрел сквозь него на солнце. Затем осторожно бросил его в корзинку. Потом, взяв старую фетровую шляпу, напялил ее на голову.
2
Подходя к дому, он увидел на ступеньках своего крыльца какое-то пугало. Заметив приближающегося доктора, пугало подобрало конечности и встало.
- Привет, док, - произнесло оно.
- Добрый вечер, Джейк, - поздоровался Эмби.
- Я совсем уж было собрался на рыбалку, - сообщил Джейк.
Эмби не спеша опустился на ступеньку и покачал головой.
- Только не сегодня, не до этого мне. Университет закрыли.
Джейк сел рядом с ним и уставился в пустоту по ту сторону улицы.
- Мне кажется, док, для вас это не такая уж большая неожиданность.
- Я ждал этого, - согласился Эмби. - Кроме отпрысков "пузырей", занятий никто уже не посещает. Все новые ходят в свои университеты, если, конечно, то, куда они ходят, можно так назвать. Сказать по правде, Джейк, представить себе не могу, что за знания могут дать им эти школы.
- Но вы хоть обеспечены, насколько мне известно, - сказал Джейк успокаивающе. - Все эти годы вы работали и, наверно, смогли кое-что отложить. А вот мы всегда перебивались с хлеба на воду, и так оно, видать, и дальше будет.
- Да не так уж много у меня денег, - сказал Эмби, - но в общем-то не пропаду как-нибудь. Не так уж долго осталось - ведь мне почти семьдесят.
- Было время, когда мужчина в шестьдесят пять лет по закону мог выйти на пенсию, - сказал Джейк. - Но эти новые расправились с законами, как и со всем прочим, правда.
Он поднял с земли коротенькую сухую веточку и стал рассеянно ковырять ею в траве.
- Всю жизнь я мечтал - вот скоплю деньжонок и куплю себе трейлер. Без трейлера нынче делать нечего. Теперь, когда времена изменились, без него никуда. Помню, когда я был еще маленький, всякий, у кого был свой дом, мог спокойно доживать свои дни. А ноне и дом не в цене. Ноне нужен трейлер.
Он с трудом распрямил конечности, встал - ветер развевал его лохмотья, - посмотрел на продолжавшего сидеть Эмби.
- Как насчет рыбалки, док? Может, передумали?
- Я чувствую себя совсем разбитым, - ответил Эмби.
- Теперь, раз вы не работаете, - сказал Джейк, - у нас с вами будет куча времени, поохотимся. В округе полно белок, и крольчата скоро подрастут до нужных кондиций. А осенью нас должны порадовать и еноты. Теперь, раз уж вы больше не работаете, я буду делиться с вами шкурками…
- Стоит ли делить шкуру неубитого медведя, - заметил Эмби.
Джейк засунул большие пальцы рук за пояс и сплюнул на землю.
- Можно будет и по лесам побродить - не все ли равно, как убить время? Кто привык быть мужиком в доме, украдет, а деньжат заработает. Правда, теперь уж не резон рыскать по брошенным домам в поисках добычи, только время зря потратишь. Кругом все порушено и рушится дальше, так что не знаешь, где какая ловушка тебя поджидает, стоит войти в дом. Разве угадаешь, что там рухнет на тебя, а то, глядишь, - и пол из-под ног уйдет. - Он поправил подтяжки. - Помните, как мы с вами нашли коробку, полную всяких драгоценностей?
Эмби кивнул.
- Помню. Вам их почти хватило бы на трейлер.
- Правда ведь? Хуже не придумаешь, чем пустить на ветер порядочную-таки сумму. Купил я тогда ружье, патроны к нему, кое-какую одежонку для домашних - видит Бог, как мы в ней тогда нуждались! - и кучу жратвы. Я и опомниться не успел, как у меня осталось с гулькин нос, нечего было и думать о трейлере. Прежде, бывало, можно было купить в кредит. Всего и заплатил бы каких-нибудь десять процентов. Теперь об этом и думать нечего. Не осталось даже банков. И контор, где давали взаймы. Помните, док, сколько их в городе было?
- Все изменилось, - сказал Эмби. - Когда я оглядываюсь назад, все мне кажется неправдоподобным.
И тем не менее, все так и было.
Прекратили свое существование города; фермы превратились в корпорации, а люди больше не жили в своих домах - в них оставались жить только "пузыри" и бродяги.
И такие, как я, подумал Эмби.
3
Это была сумасшедшая идея - по всей видимости, свидетельство старческого слабоумия. Человек в шестьдесят восемь лет, профессор с устоявшимися привычками, не пустился бы в столь дикую авантюру, даже если бы весь мир рушился у него под ногами.
Он пытался не думать об этом, но не мог справиться с собой. Пока он готовил себе ужин, ел, мыл посуду, мысль об этом не покидала его.
Покончив с посудой, он взял кухонную лампу и направился в гостиную. Лампу он поставил на стол рядом с другой лампой, зажег и ее. Когда человеку для чтения нужны две лампы, подумал он, это значит, что со зрением у него дела плохи. Но, с другой стороны, керосиновые лампы дают слабый свет, не то что электрические.
Он достал с полки книгу и принялся за чтение, но не мог читать, не мог сосредоточиться. В конце концов он оставил это занятие.
Взяв одну из ламп, он подошел с ней к камину и поднял так, чтобы свет падал на висевший над ним портрет. А пока поднимал лампу, загадал, улыбнется ли она ему сегодня; он был почти уверен, что улыбнется, потому что всегда, когда он так нуждался в ее улыбке, она с готовностью нежно улыбалась ему.
И все же полной уверенности не было, но вот он увидел - улыбается, и остался стоять, вглядываясь в ее лицо, улыбку.
В последнее время он довольно часто разговаривал с ней, потому что помнил, с каким вниманием она всегда выслушивала его, рассказывал ли он о своих неприятностях или о победах - хотя, по правде говоря, побед у него было не так уж много.
Но сегодня он не мог говорить - она бы его не поняла. Мир, в котором он жил после ее ухода, перевернулся вверх тормашками, ей никогда не понять этого. Если он станет рассказывать ей о нем, она расстроится, встревожится, а он не мог, не смел допустить ничего подобного.
Ты думаешь, сказал он себе с укором, что самое лучшее - все оставить без перемен. Тебе есть где спрятаться. Есть возможность провести остаток дней своих в тепле и безопасности. И он точно знал, что именно такое решение его больше всего устроило бы.