* * *
Конь осёдлан: у Жирного всегда есть наготове осёдланный конь. У меня вообще нет своего коня, поскольку меня послушается любой. Боятся – но слушаются.
Сегодня – гнедой. Красавец, бока начищены, грива причёсана. Бондой зовут.
Партизан выглядывает из соседнего стойла. Его кислая физиономия меня раздражает, но я никогда не наглею с Партизаном. Если что-нибудь с ним сделать, весь день ни одна лошадь слушаться не будет. Партизан им – бог и царь. Я не понимаю, как он это делает, но если он шепнёт Бонде сбросить меня по дороге, Бонда так и сделает, невзирая ни на что.
– Это для Жирного, – говорит Партизан.
– Плевать, – отвечаю я.
Вывожу Бонду из конюшни. Солнце бьёт в глаза. Запрыгиваю в седло. Дробовик больно бьёт по ноге. Морщусь и дёргаю поводья. Бонда трогается.
Спокойным шагом пересекаю двор. Смотрю на быдло сверху вниз. Какая-то девка, незнакомая, видно, недавно совсем появилась, смотрит на меня с интересом. Вернусь – обработаю. На крыльце основного здания стоит один из быков Жирного. Он смотрит на Солнце, не щурясь, точно слепой. Я отвожу глаза.
На воротах сидят Чихарь и Пыхарь, практически близнецы. Они синхронно дёргают за рычаги, створки разъезжаются, пропуская меня наружу.
Деревня Жирного – большая. Много дворов. В отличие от других наместников, Жирный живёт в самом центре, и укрепления у него деревянные. У наместника Тынды по прозвищу Стекляшка четырёхэтажный дворец с лепными украшениями, а деревенька – маленькая и убогая. У наместника Арны по прозвищу Рак – каменный замок в центре большого города. Мне не нравятся города. Я бывал в городах несколько раз, и всегда попадал в переделки. Здесь – лучше.
Пускаю коня в галоп. Быдло пытается уйти с дороги, но не все успевают. Сшибаю какого-то мужика с большой корзиной в руках. В корзине яйца, они плюхаются на землю, разбиваются. Слышу сзади крик.
Деревню проезжаю за несколько минут: вдалеке уже виднеется амфитеатр.
Дорога идёт через поле. По обе стороны – колосья. Навстречу бредёт одинокая фигурка. Женщина с соломенными волосами. Останавливаю коня в нескольких метрах от неё, спрыгиваю.
Женщина смотрит на меня исподлобья. У неё широкое веснушчатое лицо, под рубахой – полная красивая грудь. Иду к ней. Женщина что-то чувствует, начинает отступать. Бегу, она – от меня.
Запутывается в подоле, падает лицом вниз. Сажусь на неё, задираю юбку, сдираю с себя штаны. Ёрзаю на ней несколько минут, она только скулит, глотая пыль. Поднимаюсь, отряхиваюсь. Женщина лежит на земле и тяжело дышит. Иду к коню, неожиданно в глазах мутнеет, затем проясняется. Наверное, это было лишним. Иногда стоит стерпеть.
Запрыгиваю на коня. Женщина тяжело встаёт. Скачу дальше. Оглядываюсь: она смотрит мне вслед.
* * *
Амфитеатр в получасе езды. Он огромный: четыре уровня, широкая овальная арена. Я слышал, что где-то есть такой же, даже больше, но каменный. Когда-нибудь я туда попаду.
Вокруг амфитеатра – тоже деревенька. Тут живёт обслуживающий персонал. На время очередных игр они бросают земледелие и работают на Жирного.
Проезжаю через деревеньку. Тут меня боятся больше, чем около усадьбы Жирного. Тут меня знают лучше. Мужчины склоняются, когда я проезжаю мимо них, женщины тоже. Те, кто покрасивее, прячутся.
Ворота амфитеатра – высотой шесть метров. Они открыты. У ворот стоит Монгол с алебардой наперевес.
– Привет, Монгол, – говорю я.
– Здравствуйте, господин Риггер, – отвечает он, чуть склоняя голову.
По положению он лишь немногим ниже меня. Он не охранник, просто любит стоять и смотреть на людей.
Внутри амфитеатра кипит жизнь. До очередных игр всего неделя, нужно ковать оружие и доспехи, готовить рабов, гладиаторов и зверей, решать прочие вопросы. Я спрыгиваю с коня, чья-то рука тут же хватает поводья и уводит его.
Иду мимо тренирующихся бойцов к широкой лестнице, уходящей под землю. Под ареной – три этажа. Там находятся клетки для зверей и для рабов.
– Риггер!
Ко мне идёт Пантера. Он очень толстый, но грациозный. Его жир – это сила, литые мускулы под слоем мяса. Он двигается с сумасшедшей скоростью. Есть только один человек, который может побить Пантеру, – это я.
– Если ты идёшь смотреть свежих, то они в бестиарии.
– Пошли.
Бестиарий – снаружи. Это клетки с тонкими частыми прутьями: так удобнее рассматривать животных.
– Совсем свежие?
– Утром.
– Им объяснили?
– Да.
Квадратная площадка огорожена высоким частоколом. Около одной из стен – шесть клеток, в каждой по пять человек. Они смотрят настороженно, они напряжены, никто не сидит.
Подхожу к первой клетке.
– Выпускай.
Служитель открывает дверь.
Тот, кого я убью, – не годится. Тот, кого я убью, будет вечным рабом. Он будет выходить на арену, чтобы его сожрали львы. Чтобы его жгли или пытали на глазах у публики. Его не будут учить драться, его будут кормить дерьмом, к нему не будут водить женщин. Нам нужно пушечное мясо.
Тот, над кем я одержу победу, но убить не сумею, – будет гладиатором.
Тот, кто победит меня, – будет свободен.
Последнее произносится с улыбкой, потому что это шутка.
– Выходи.
Они выходят – пятеро. Как на подбор: массивные, широкоплечие, сильные – четверо белых, один чёрный. Они одеты в тряпьё, у одного – тяжёлый браслет на запястье, вероятно, пропустили, когда забирали имущество.
– Все всё знают? – спрашиваю на всякий случай.
Молчание.
– Повторяю вопрос. Все знают, что нужно делать?
– Да, – отвечает негр.
– Ты первый, – я указываю на него.
Он выходит вперёд. Он огромный. В нём нет ни капли жира, только гигантские мышцы. Бритая голова блестит от пота. Солнце отражается в эбеновой коже. Негр улыбается: сверкают белые зубы.
Он тяжелее меня минимум килограммов на пятьдесят.
– Давай, – говорит он хрипло.
Я снимаю кобуру с дробовиком и бросаю её на землю. Кнут и кошка болтаются на поясе. Я жду.
– Ну, давай, – повторяет он.
– Нет, – говорю я. – Ты давай. У тебя есть минута. Если через минуту ты не нападёшь первым, я размозжу тебе череп из дробовика и ты станешь половой тряпкой.
И тогда он бросается. Если бы он врезался в меня, я бы не выдержал. Он бы сломал мне все кости. Но я отскакиваю в сторону и подставляю ему подножку. Он тяжело падает на землю, и я обеими ногами прыгаю ему на шею. Раздаётся хруст.
– В помойку, – говорю я. – Следующий.
Следующий – жилистый, лёгкий. У него чуть раскосые глаза.
Этот умеет драться. Он делает ложный выпад, потом второй, оба раза я увёртываюсь. Потом он взмывает в воздух, пытаясь ударить меня ногой в грудь, я отскакиваю назад и вдруг обнаруживаю, что это движение тоже было обманным: он уже позади меня и его кулак летит мне в лицо. Он попадает. Я чувствую, как ломается нос, но мне плевать: одновременно с этим я бью ногой ему в пах, он сгибается. Следующим ударом я подсекаю ему ноги. Я пытаюсь сломать ему позвоночник, но он откатывается, и моя нога попадает ему по руке. Он воет. Я бью его ногой в висок и вырубаю.
– Сука, а… – говорю я, вытирая кровь с лица.
Этого уносят в другую сторону: он выдержал испытание. Будет драться на арене.
Третий – тот самый, с браслетом на руке. Он очень волосатый, немного похож на обезьяну. Первым делом пытается неуклюже ударить меня в лицо. Я скольжу мимо него, перехватываю руку и ломаю её о своё плечо. Он визжит, как недорезанная свинья. Вторым ударом я вгоняю его кадык поглубже в горло. Этому гладиатором не бывать.
Ко мне выходит невысокий полный человечек с хитрым взглядом. Он долго смотрит на меня, даже не пытаясь напасть, а потом нагибается и набирает с земли камешков.
– И что? – говорю я.
Он бросает их в меня: по одному, с дикой скоростью, мастерски. Явно профессиональный метатель ножей. Я увёртываюсь от нескольких камешков, но затем болезненно получаю по лицу, потом в грудь, потом в живот, по руке. В два прыжка преодолеваю расстояние до метателя, как вдруг один из камешков попадает мне в глаз. Я ничего не вижу, боль дикая, но я знаю, где стоит толстяк. Сцепленные в замок руки врезаются в круглую голову. Я застываю на месте и открываю здоровый глаз. Толстяк оглушён: он лежит на земле и тяжело дышит.
– Прошёл, – говорю я.
Всё лицо в крови, но остался последний, пятый. Остальных – завтра. Редко выпадают такие тяжёлые клетки. Обычно встречается один сильный боец на десять – пятнадцать рабов. Тут – двое на пятерых. Главное, чтобы не трое.
Последний просто бьёт меня в живот. Я выдерживаю удар и выкалываю ему глаза "козой", он не успевает даже увернуться. Вторым ударом я ломаю ему горло. Отхожу. Больно, но я привык.
– Господин Риггер, вам требуется помощь? – женский голос.
Это Катина, прислужница Пантеры.
Я поднимаю кобуру с дробовиком и иду к выходу. Она трусит за мной. Глаз болит страшно, нос тоже. На руке, куда попал камень, рваная рана. Кожаный жилет на груди испорчен. Метатель хорош, да. Это будет интересным номером.
Я останавливаюсь и оборачиваюсь к Катине.
– Иди вперёд.
Теперь она идёт передо мной, я держу руку на её плече. Глаза закрыты.
Мы приходим в помещение, Катина сажает меня на что-то мягкое. Я жду. Она промывает мне глаз и стирает с лица кровь. Обидно, что теперь придётся ходить вот так весь день. Катина бинтует мне руку.
Мы – в комнате Катины.
Открываю здоровый глаз. Если бы я был в порядке, я завалил бы Катину на кровать и сделал своё чёрное дело. Но в таком состоянии я не справлюсь с Пантерой, который наверняка явится на её крики. И тогда будет очень больно – мне.