Если кто забыл, то это такая кувшинообразная яма в земле, куда узников спускают на верёвке или лестнице. Стены голые и скользкие, вымазаны глиной и обожжены до крепости кирпича. Бежать некуда. Единственный выход - сверху, но он закрыт решёткой и охраняем бдительной стражей. Я не запугиваю моих уважаемых читателей, но если кто страдает клаустрофобией - не езжайте в постсоветскую Азию, кое-где там до сих пор держат неплатёжеспособных туристов в таких вот антикварных зинданах. Не Африка, от которой с детства оберегал нас Корней Чуковский, но всё-таки пять раз подумайте, прежде чем…
- Мин сине яратан, выходите к воротам! - напевал Насреддин, в ритме танца отчаянно простукивая лбом непробиваемые стены зиндана. - Хватит спать, Лёва-джан, не хочешь спеть со мной напоследок?
- Москва! Звонят колокола! Москва! Златые купола! Москва! По золоту икон… - ещё даже не раскрывая глаз, громко начал мой друг, но вовремя тормознулся. - Что-то я не в ту тему, да?
- О да, мой собрат по несчастью. Как-то не очень. Может, на пару споём что-то более мусульманское, одобренное шариатом и угодное Аллаху?
- "Владимирский централ"?!
- И почему меня терзают смутные сомнения…
- Погоди, погоди, дай вспомнить… О! "Учкудук, три колодца! Защити, защити нас от солнца-а!"
- Это про что?
- Про Учкудук.
- А где это забытое Аллахом место?
- Ну где-то тут у вас, в Средней Азии. Чё ты цепляешься, в песне точного Интернет-адреса не было!
- Я не цепляюсь, милейший, только никаких Учкудуков с тремя колодцами вблизи Бухары нет. Тебя кто-то жестоко обманул…
- Точняк! Никогда не доверял этим узкоглазым из ансамбля "Ялла". Что ж спеть такого тюремно-приблатнённого, подходящего по сюжетной линии, а? "То-о не ветер ветку клонит, не дубравушка шу-ми-и-ит… То моё, моё сердечко стонет, как осенний лист дрожи-ит…"
- Вай мэ, как красиво сказал! Можно запишу? Только мне не на чем и нечем.
- Так запоминай, я повторю.
После третьего повтора они распевно затянули на два голоса:
- Извела-а меня-а кручина. Подколодная-а змея-а! Догорай, гори, моя лучи-ина, догорю-у с тобой и я…
Потом Ходжа так же быстро научил друга жалостливой песне таджичек-мазохисток - "Милый мой, твоя улыбка манит, ранит, об-жи-га-ет…" и нетрезвой киргизской - "Сладострастная отрава - золотая Брич-Мулла…". Причём соучастники спелись так хорошо, что тюремные стражи приподняли решётку зиндана и бесстыже заслушались. А после чуток подредактированного "Ах, Багдад, мой Багдад, ты моя ре-лигия-а…" даже вознаградили исполнителей ещё почти свежей лепёшкой, которую поймал Лев, а поделил Ходжа.
Зиндан уже не вызывал у нашего героя такой паники, как в начале его приключений. В конце концов, все говорят, что после первой отсидки второй раз сидеть уже легче, а после шестого залёта из тюрьмы вообще уходить не хочется. Домулло тоже, по сути дела, не раз короновался на нары и, будь иное время, весь ходил бы в наколках. Но в тот день злодейка судьба коварно строила для них более изощрённую ловушку, чем спокойный и тихий зиндан.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Молодой гражданин из Багдада
Крал что надо и крал что не надо.
Но всем врал, как ханжа,
Мол, виновен Ходжа!
Вот такой наглый вор из Багдада.
Эдвард Лир, лимерики
По приказу человека с властным голосом им спустили лестницу (жердь с набитыми ступеньками) и вытащили вон. Друзей ещё раз обшмонали, забрав всё, что могло представлять хоть какую-то ценность, связали руки и под конвоем повели во дворец.
- Ты узнал его? - шёпотом уточнил Насреддин, показывая взглядом на высокую фигуру начальника стражи.
- Нет, а должен? Хоть признаться, рожа и голосок дюже знакомы! Это не он снимался в массовке второй серии "Властелина Колец"?
- Это высокородный господин Шехмет! Глава городской стражи славного Багдада! После того как твой джинн даровал Гаруну аль-Рашиду чувство юмора, тот не оценил заслуг Шехмета и выгнал его со службы за взятки! И угораздило же нас попасть в его когти здесь, в благородной Бухаре, вай мэ…
- Упс… Думаешь, он нас узнал?
- Твою рожу забудешь, Лёва-джан…
- Я не забыл вас и всё слышу! - на ходу обернулся Шехмет. Его профиль казался ещё более похожим на орлиный, смуглая кожа обтягивала скулы, а в чёрной бороде сверкали нити седины. - О голубоглазый вор и подлый возмутитель спокойствия, мне больше не надо искать виновников своего падения. Вы в моих руках! И я не был изгнан со службы, я ушёл сам, ушёл с гордо поднятой головой, уважаемым человеком, с одной лишь целью - найти вас и…
- Я же говорил тебе, - Ходжа пнул коленом Льва, - не надо было орать на весь Багдад, чем ты напоил высокородного господина Шехмета!
- Я… я не пил! - сорвался начальник стражи, едва не бросаясь душить Насреддина. - Низкий лжец, я не пил, я лишь понюхал и сразу всё понял!
- А что вы не пили, уважаемый? - мигом заинтересовались прочие охранники.
- Молча-а-ать!!! - взревел бывший хозяин багдадских улиц, едва только Оболенский попробовал открыть рот. - Ведите их быстрее к эмиру, и если кто ещё хоть слово скажет - клянусь бородой святого Хызра, я сам отрежу тому его лживый язык!
Дальнейшую часть пути, как вы понимаете, болтать никто уже не рисковал. Правда, Лев пытался беззвучной пантомимой за спиной Шехмета поведать стражам помоложе, в чём прикол, но связанные руки существенно ограничивали его возможности. Однако по губам те поняли, что рассказ впереди и правду не скроешь…
Разумеется, двух закоренелых преступников вели задними дворами. Парадный вход во дворец эмира с садами, фонтанами, павлинами, мозаичными бассейнами и дорожками из чистейшего речного песка был не про их честь. Понятно, что такие красоты создавались не для демонстрации их всяким подозрительным личностям, но ни Лев, ни Ходжа в обиде не были. Они оба в своё время насмотрелись и дворцов, и храмов, и крепостей, и просто богатых домов, так что удивить их архитектурными красотами было сложно. К тому же бывший помощник прокурора успел ещё и поколесить по Европе автобусными турами, а в сравнении с Пражским Градом, базиликой Святого Иштвана в Будапеште или собором Святого Марко в Венеции дворец повелителя Бухары безнадёжно проигрывал. Кто видел все объекты своими глазами, не будет со мной спорить…
- Ты привёл их, о храбрый Шехмет? - Откуда-то из закоулка вынырнул низенький толстячок с красным лицом, короткой бородкой, одетый в парчовые одеяния и увенчанный высоченной, на метр к потолку, чалмой индийского шёлка, украшенной здоровенным сапфиром.
- Да, о великий визирь! - Начальник стражи, сдвинув брови, напряжённо кивнул.
- Наш эмир Сулейман аль-Маруф, да продлит Аллах его дни вечно, давно ждёт этих двух беспросветных грешников, смрадных детей гиены и ехидны, плод запретной любви шакала и удода, грешной связи паршивой верблюдицы и пьяного тушканчика, нарушившего в праздник Рамадан законы шариата, тьфу на них!
Вся колонна, начиная с Ходжи и Льва и заканчивая последним стражем, невольно остановилась послушать.
- Тьфу на этих сынов греха, исчадий вони и скверны, отравляющих мир неароматным дыханием из-под хвоста пьяной ослицы и подмышек укурившегося кальяном утконоса! Да проклянёт их святой Хызр, ибо шайтан уже вытатуировал их имена на своей непристойной ягодице, обрив её ради такого случая!
- Братаны, никто не догадался записать? - завистливо простонал Лев, и все обречённо развели руками.
Визирь смутился, покраснел, чуть было не поблагодарил за комплимент, но быстро опомнился и широким жестом предложил Оболенскому с Ходжой следовать за ним. Грозный Шехмет скрипнул зубами, увязавшись следом, хоть его и не звали.
Опытный в таких вопросах домулло, как бывший царедворец, мысленно сделал пометочку по этому поводу. И, как оказалось, не напрасно, ибо начальник городской стражи был человеком злобным, жестоким, беспринципным, но прямолинейным, а вот визирь правителя Бухары…
Но не будем ставить арбу впереди осла, а лучше назовём эту историю "Сказ о хитроумных проделках Багдадского вора, его наивного друга Насреддина-эфенди, об эмире благородной Бухары и его коварнейшем визире лысом Шарияхе".
Лично я люблю страшные сказки на ночь, поэтому это кошмарно-лживое повествование, трещавшее по всем швам белыми нитками, всё же дослушал до конца. Тем паче что мой восточный гость не допускал ни малейших попыток перебить его уточняющими вопросами.
- Да так не бывает, потому что…
- Но так было, клянусь Аллахом!
- А как же он мог не видеть очевидного…
- Не знаю, но я там был, клянусь Аллахом!
- Так это полный бред, никто не поверит в то, что…
- А ты там был? Поклянись Аллахом! Разумеется, в конце концов я сдался и только слушал.
Великий эмир Бухары, невысокий стройный мужчина с ухоженной бородой, разделённой надвое и закрученной в колечки, разодетый как на парад, с налакированными ногтями и суровым взглядом, нетерпеливо мерил шагами комнату, ожидая их в покоях для недорогих гостей.
Отдельная комнатка в аскетическом стиле, традиционной восточной роскоши никакой, по углам два нубийца с обнажёнными мечами и лицами, скрытыми маской, дешёвый ковёр на полу и одна большущая муха, важно кружащая под потолком. Ни лишних ушей, ни советчиков, ни свидетелей. То есть атмосфера вполне способствовала диалогу на взаимовыгодных условиях. По крайней мере, практичный герой восточных сказок мигом взял нужный тон.
- Что угодно сиятельному повелителю Бухары от его ничтожных рабов?
- Мы не рабы, - гордо рявкнул коренной москвич, коленом в спину выпрямляя склонившегося в поклоне друга. - Рабы не мы. Рабы немы!