* * *
На разбитой грунтовке полуторку отчаянно швыряло из стороны в сторону, и комэск периодически ударялся раненым плечом о стойку кабины, сдавленно шипя от боли. Водитель, немолодой ефрейтор-пехотинец, бросал на капитана короткие виноватые взгляды, но скорости не сбавлял, стремясь как можно скорее преодолеть последние несколько километров и добраться до аэродрома. Да и в чем его вина, ежели дорога такая? Не дорога, а так, направление. Еще и основательно раздолбанное гусеницами недавно прошедших здесь танков.
Впрочем, едущему в кузове Изгарину, которому, чтобы не упасть, приходилось обеими руками держаться за борт, было еще хуже. К тому же несколько загруженных в машину ящиков с неизвестным содержимым постоянно норовили изменить свое местоположение, и приходилось упираться в них сапогами. Нормальные отношения у них с Александром так и не наладились. Нет, волками друг на друга не глядели, конечно, сержант даже руку бывшему подследственному при встрече пожал, но в глаза друг другу так и не смотрели. Захаров – из-за неприязни, что его, боевого пилота-истребителя, приняли за предателя, Изгарин… скорее всего оттого, что никакой вины за собой не чувствовал и искренне не понимал, за что получил неслабую выволочку от начальства (об истинном значении пароля "Брест сорок один" он, разумеется, так и не узнал).
Трофейный автомат вместе с подсумком на три запасных магазина и личные вещи Захарову вернули, равно как и табельный "ТТ", так что ехал он вполне вооруженным. Пожалуй, даже побольше, чем сопровождающие – у сержанта имелся "ППД-40" и "наган", у водилы и вовсе только трехлинейка, закинутая из-за тесноты в кабине в кузов.
Более-менее удобно устроившись на дерматиновой сидушке – дорога пошла поровнее, и грузовик наконец почти перестало раскачивать, – капитан задумался. Что ж, задание погибшего комиссара он, как ни крути, выполнил: и чемодан с секретными документами, и карта с координатами брошенной автомашины уже в столице. А сейчас и он сам довеском к ним полетит. Обидно, конечно, что отправляют в тыл – ему воевать нужно, немцев сбивать, но командованию всяко виднее. Да и не задержится он в Москве надолго – в очередной раз расскажет про обстоятельства гибели Дубинина и сразу вернется в полк. Получит новый самолет – и вперед. Должок у него, за Ваньку Баранова и других ребят эскадрильи отомстить нужно. И он отомстит, и не раз. Еще ни одного фрицевского аса на землю опустит. И то, как выбросившихся с парашютами пилотов расстреливали, забывать нельзя. Сам он до подобной подлости не опустится, разумеется, но бить будет так, чтобы наверняка. Чтобы вниз, суки, сыпались исключительно в виде пылающих обломков! Теперь только по кокпиту бить будет, чтобы остекление кабины красным от крови было!
Предостерегающий крик водителя оторвал капитана от мыслей о скорой расплате с асами Геринга, которая, судя по всему, откладывалась на неопределенный срок. Вывернувшая из-за крутого поворота, скрытого придорожными зарослями, полуторка едва ли не лоб в лоб напоролась на гитлеровцев, до которых оставалось не больше двух сотен метров. Два мотоцикла с колясками и легкий броневик, в точности такой, на котором они ехали вместе с комиссаром. Видимо, передовой дозор, проверяющий шоссе перед основной колонной. Похоже, накаркал-таки контрразведчик, когда относительно безопасности дороги к аэродрому сомневался! И они нарвались на одну из немецких частей, что развивала тактический успех помянутого им прорыва!
Скрипнув тормозами, грузовик вильнул к обочине, и шофер, матерясь во все горло, выкрутил руль, пытаясь развернуться на узкой грунтовке. Возможно, им и удалось бы уйти, свернув на одну из второстепенных лесных дорог, развилку к которой они проехали буквально пять минут назад. Но подвела техника: вставшая поперек дороги полуторка внезапно заглохла. Водила попытался было завестись, но не успел: с немецкой стороны загрохотали пулеметы, и лицо Захарова, боком вываливающегося из распахнувшейся дверцы, оросило чем-то липким и теплым. Последним, что зафиксировало его сознание, прежде чем комэск рухнул в пыль, была неестественно запрокинутая голова ефрейтора, словно бы уменьшившаяся в размерах: тяжелая пулеметная пуля практически снесла ему верхнюю часть черепа. Раненое плечо ответило на удар о землю вспыхнувшей в мозгах дикой болью, но сознания Александр, к счастью, не потерял.
Отметив торопливое тарахтенье "ППД" Изгарина – сержант лупил длинными очередями поверх борта, – капитан торопливо откатился от машины, подтягивая за ремень отлетевший в сторону автомат. Укрывшись от вражеских пуль, ежесекундно вздымающих вокруг машины пыльные султанчики, за задними колесами, пилот снял оружие с предохранителя и вступил в бой. Автомат он, как и советовал батальонный комиссар, теперь держал правильно, за горловину приемника магазинов.
– Беги, летун, я прикрою! – заорал Изгарин.
– Да пошел ты! – огрызнулся Захаров и тихо добавил: – Я сам выберу, где умирать!
В голове было пусто, никаких мыслей, кроме одной: только бы попасть! Лишь бы не сдохнуть зазря, когда его не слишком надежную позицию нащупает вражеский пулеметчик. Или когда взорвется прошитый пулями бензобак полуторки, и автомобиль полыхнет, словно факел. Кто из них попал, он или сержант, Александр не знал, но пулеметчик внезапно несколько раз дернулся и откинулся назад, нелепо запрокинув голову, а водитель боком сполз на дорогу. Третий фриц шустро сиганул головой вперед, укрывшись за мотоциклом. И тут же замолчал автомат Изгарина, и из кузова раздался короткий и страшный вскрик. Вот и все, он снова остался один.
Разозленные гибелью товарищей гитлеровцы обрушили на несчастный грузовик огонь двух пулеметов, со второго мотоцикла и бронетранспортера, и на голову Захарова посыпались щепки, выбитые пулями из бортов. Звонко разлетелось лобовое стекло, с шипением рванулся из пробитых скатов воздух, и полуторка тяжело просела на простреленных колесах. Комэск бросил взгляд в сторону: нет, до леса далековато, живым не добежишь. Нашинкуют в два счета, даже пикнуть не успеет. Значит, придется сражаться до последнего, все равно других вариантов не имеется. И помощи ждать неоткуда, к сожалению. Что ж, погибнуть геройски – тоже неплохой вариант, Дубинин бы оценил. Главное, чтобы не ранили, чтоб сознание не потерять – в плен ему никак нельзя. Когда совсем туго станет, нужно успеть застрелиться.
Перевалившись на бок, Александр сменил магазин. Расстегнул клапан кобуры с пистолетом, большим пальцем взведя курок. Если что, успеет вытащить да пальнуть в висок, патрон в стволе, дослал, как в машину садился, словно чувствовал. Поудобнее уперся в землю локтями и привалился к спущенному колесу. Дал короткую прицельную очередь, следом вторую и третью. Патроны он не экономил – какой смысл? Трех магазинов ему всяко хватит. Как говорится, на всю оставшуюся жизнь…. Так что получайте, суки! Кушайте на здоровье, чтоб вас понос пробрал! Приклад упруго бил в плечо, стреляные гильзы улетали куда-то под днище грузовика.
Ему удалось достать еще одного из мотоциклистов. К сожалению, не пулеметчика, а того, что сидел за рулем – попытавшийся укрыться за броневиком фриц получил несколько пуль в спину и рухнул в дорожную пыль. На этом и без того сомнительная удача закончилась: следующая очередь легла в полуметре, напрочь запорошив глаза. Пока Захаров пытался проморгаться, пулеметчик поправил прицел, и пули ударили в пыльную резину спущенного ската в нескольких сантиметрах от его головы. Все, приехали…
И тут произошло нечто непонятное: раздалось странное ширканье, словно сорвало редуктор у баллона со сжатым воздухом, и в борт бронетранспортера уткнулась дымная струя. Мгновение – и боевая машина взорвалась, разбросав по дороге обломки искореженной брони. Над изуродованным корпусом взметнулся фонтан огня из разорванного бензобака, рванулось кверху полотнище жирного черного дыма. Гулко зарокотал пулемет, расшвыривая в стороны уцелевших мотоциклистов. И наступила тишина. Все заняло не больше пяти секунд.
Капитан ошарашенно помотал головой: это еще что такое?! Откуда помощь? Но, стоит заметить, вовремя, ох вовремя! Чуть бы промедлили – и все, отлетался комэск Захаров…
Глава 5
28 июня 1941 года, окрестности Слуцка
Батоныч, бодрый, словно хлебнувший энергетика, разбудил меня на рассвете. После умывания и оправки мне принесли выстиранную и даже выглаженную форму. А еще кто-то не поленился отдраить до синих искр мои щегольские сапоги и заказать фуражку. Форму для Володи принесли несколько позже, и я мельком удивился оперативности, с которой она была сшита. А то, что это нетиповая форма, было видно сразу – гимнастерка не хэбэшная, а из тонкой шерстяной ткани. И села она на Владимире Петровиче как влитая. Даже с учетом поддетого под нее тонкого бронежилета скрытого ношения. Я от аналогичной защиты отказался – хватило трех предыдущих походов в прошлое, чтобы понять – неведомая сила, раз за разом посылающая меня в прошлое, не даст просто так сдохнуть.
Переодевшись, приступили к сортировке распечатанных Очкариком материалов. Он в кратчайшее время, всего за несколько часов, раздобыл практически всю заказанную по списку информацию. Бумаг набралось столько, что у меня на секунду возникло сомнение – сможем ли мы их утащить. В мой бывший "субарик" такое количество "макулатуры" уж точно бы не влезло. Да и в "уазик", я подозреваю, – тоже. С усмешкой вспомнил чемодан с документами, составлявший мой груз в предыдущую "прогулку". И я ведь тогда считал, что целый чемодан бумаг – это много! Сейчас мы загрузили на заднее сиденье "Гелендвагена", на решетке радиатора которого вместо трехлучевой звезды красовалась латинская буква "В", несколько перемотанных скотчем коробок.