"Это точно", – без задней мысли поддержал я рогатого.
"А знаешь, каким образом лучше всего наказать этого жмота? Чтобы он до самой смерти урок не забыл?" – обрадованно поинтересовался прохвост. И хитро сощурился, намекая, что уж он-то знает.
Но я не стал спрашивать у беса совета, как он того ждал, а вместо этого сказал: "Знаю я, какой урок ему преподать, – сейчас оформим его как контрабандиста, и казначейские потом из него всю душу вынут. Затаскают по судам… А уж сколько сдерут при этом!.."
"Осел ты! Вот ты кто! – Бес с досадой постучал себя по башке кулачком. – Идею правильно уловил, а дальше тупость какую-то измыслил! Не о казначействе тут думать надо, а о себе! Тебе же подвернулся отличный случай срубить сотенку-другую замечательных золотых кругляшей! А ты… Казначейство… Тьфу! Осел, одним словом!" – недовольно засопев, выдал рогатый прохвост.
"На себя посмотри, нечисть поганая, – хладнокровно парировал я. – На осла ты, может, и не похож, а на животное больше меня смахиваешь. Вон и рога и хвост есть".
Непроизвольно ощупав рожки, бес озлился: "А ты, а ты… А ты вообще животное безрогое и бесхвостое! И тупо-ое… Ленивец которое зовется!"
"Сам ты ленивец! – рассердился я. – Особо зловредной породы. Тоже ничего не делаешь, а если и делаешь, то назло, да советы тупые даешь!"
"Тупые?! – оскорбленно вскинулся бес. – Это просто у тебя ума не хватает понять всю гениальность моих советов! – И язвительно фыркнул: – Ну беги, сдавай казначейским контрабандиста. А заодно и меня! Ведь казначейские чинуши обязательно поинтересуются, как же тебе удалось сосчитать овец! И поглядим тогда, кого ты таким способом проучишь, бая Дустума или себя!"
"Да, этот момент я как-то из виду упустил". Я озабоченно потер лоб. Бес правильно толкует: так палиться – не вариант… Дустум штрафом отделается, а меня братья-инквизиторы запросто за ребро на крюк подвесят… Вряд ли они не осведомлены о математических талантах мелкой нечисти. Вот что значит привычка – сжился с бесом и забывать начал, чем мне его присутствие грозит.
"Да ты не только этот момент, а еще и десять других упустил!" – уведомил меня рогатый, недовольно подергивая хвостом.
"Ну это ты загнул", – недоверчиво хмыкнул я.
"И ничего я не загибал, – с досадой буркнул бес. – Да что там говорить, ты же не только мелочи из виду упускаешь, но и самое важное! Перспективу, понимаешь, не чуешь!"
"Какую еще перспективу?" – недоуменно нахмурился я.
"Самую главную! – Бес назидательно воздел пальчик к небу. – Перспективу разжиться средством исполнения всех желаний!"
"Каким еще средством?" – совсем запутался я.
"Вот же осел! – едва слышно пробурчал рогатый, скривившись, как от зубной боли. – О возможности разжиться золотишком я тебе толкую, остолоп!"
"Золотишком, значит, разжиться захотелось, нечисть поганая? – Сощурившись, я поглядел на беса, сообразив вдруг, как с ним можно поквитаться. И, скрыв за радостной улыбкой злую усмешку, сказал: – А что, можно попробовать!"
"Уф! Ну наконец-то! – обрадовался бес. – Дошло-таки, что надо ободрать этого наглого пузана как липку, раз подвернулась такая возможность!"
"Ага", – подтвердил я. И задумался.
Непросто ведь будет вывести бая Дустума на чистую воду. Тут тонкий расчет нужен, чтобы прижать этого жулика и самому не спалиться. На самом деле нужно овец считать… Но это зряшная затея. Если прямо сейчас затеять их пересчет, бай, несомненно, это увидит. И что тогда в итоге помешает ему заявить, что он немного ошибся, и назвать другую цифру? Другое дело, когда он в таможенной декларации распишется… Тут уж не увильнуть. Но тогда подсчетом овец придется всю ночь заниматься. Да еще и на следующий день останется. И у Дустума будет уйма времени, чтобы придумать, как уйти от ответственности. Деньги у него есть, а значит, найдется и способ решения проблемы в моем лице. Поиздержится, конечно, изрядно, но выкрутится. Разве что врасплох его застать…
День выдался длинный. Мне удалось все хорошенько обмозговать и прикинуть различные варианты построения задушевной беседы с баем Дустумом. И на него самого я еще пару раз успел полюбоваться, когда заходил в трактир перекусить. А заодно и на их игру с Лигетом посмотрел. В золоченой коробке, что за баем тащил мальчишка, оказались шахматы. Изумительной работы, надо сказать. Фигурки изящные, отлитые из лунного и черненого серебра, а клетки на доске выложены из квадратиков светлого янтаря и темного малахита. Настоящее произведение искусства по сравнению с грубо вырезанными деревяшками с облупившейся краской, какие были у нас в караулке, в кельмской управе.
Бесу тоже очень понравилась шахматная доска. Всю ее рылом своим слюнявым истыкал: хотел удостовериться, что фигурки полностью из драгоценного металла, а не из меди, покрытой серебром.
Настал вечер. Переправили наконец последних овец. Я отправил Готарда за баем Дустумом, а сам занял свое рабочее место в конторке.
Чуть погодя ко мне заглянул тяжко отдувающийся бай. Он раздвинул губы в радушной улыбке и зачем-то щелкнул пальцами. Вскоре выяснилось зачем. Мальчишка этот, то ли слуга, то ли дальний родственник бая, выметнулся вперед и положил на сиденье стула для посетителей атласную подушку с кистями, расшитую золотом, как и халат Дустума. На эту подушку бай и уселся.
Ничего не сказав по этому поводу, я максимально официальным тоном осведомился:
– Значит, ваша отара насчитывает двадцать одну тысячу восемьсот овец?
Бай, продолжая щериться, кивнул. А я аккуратно вписал указанное количество в таможенную декларацию. Поставил печать и придвинул к пузатому степняку, дабы он прочел и заверил подписью. Что тот быстренько и сделал.
– Вам полагается уплатить пошлину в размере сорока трех золотых и шести серебряных ролдо, – уведомил я Дустума.
Тот опять щелкнул пальцами, и мальчишка подал ему кошель. Взяв его в руки, бай ослабил стягивающий горловину шнур. А затем высыпал все содержимое кошеля на стол. Там как раз была требуемая сумма.
Я удовлетворенно кивнул, сосчитав монеты. Бай поднялся, собравшись уходить. Готард посторонился, пропуская его к двери. Но уход Дустума в мои планы не входил.
– Десятник, – обратился я к Готарду, – потрудитесь отделить от отары уважаемого бая Дустума четыре тысячи шестьсот сорок овец, перед тем как он угонит стадо.
– В смысле? – выпучил глаза Готард.
– В смысле нам повезло, – охотно пояснил я. – На таможенный пост случайно забрели четыре с лишним тысячи овец. Так что бери парней, и загоняйте их в свободный загон. А завтра мы их продадим и деньги поделим на всех!
– Как это случайно забрели? – не поверил Готард.
– Обыкновенно, – усмехнулся я и, взяв в руки заверенную баем Дустумом таможенную декларацию, принялся разъяснять: – Вот смотри. Всего сейчас на территории таможенного поста двадцать шесть тысяч четыреста сорок три овцы. Округляем до десятков, согласно распоряжению казначейства. Остается двадцать шесть тысяч четыреста голов. Из них двадцать одна тысяча восемьсот является собственностью бая Дустума, судя по декларации. И остаются еще четыре тысячи шестьсот сорок лишних овец. Бесхозных. Приблудились, видимо, в пути к отаре уважаемого бая.
– Так… – Готард утратил дар речи и окаменел. Он только и мог что переводить изумленный взгляд с меня на Дустума и обратно.
– Так, может, это мой барашка-то? – быстро сориентировался бай, куда дует ветер. Я смерил его откровенно недоверчивым взглядом, вынудив поперхнуться и растерянно договорить: – Сто барашка туда-сюда… какой разница…
– То есть это все же ваши овцы? И вы признаете, что вами осуществлена попытка переправить часть своей отары без уплаты таможенной пошлины? – сдвинув брови, сурово вопросил я.
Бай было кивнул и тут же отчаянно замотал головой. Дошло. Ведь если сознаться, то от положенного штрафа в размере полной рыночной стоимости контрабанды ему никак не отвертеться. Плюс судебные издержки, само собой, придется оплатить. А уж как над ним будут смеяться другие баи… До самой старости станут припоминать, как он, пытаясь сэкономить пару золотых, потерял в сотню раз больше.
Чтоб подстегнуть размышления бая, я спросил Готарда:
– Десятник, ты не в курсе, почем сейчас на рынке овцы идут?
– По шесть серебрушек и четыре медяка, – мгновенно отчеканил отмерший Готард.
– Это значит, на круг у нас около трех сотен золотом выходит? Неплохо… – задумчиво протянул я, косясь на отчего-то вспотевшего бая, вытирающего кружевным платком лоб. И поинтересовался у Дустума: – Или все же это ваша контрабанда?
– Не мой! – помотал головой бай. Плюхнувшись обратно на стул, он многозначительно указал взглядом на Готарда и предложил мне: – Говорить давай?
– Готард, выйди на минутку, – попросил я десятника. И сказал ему в спину: – И не трепись пока об этом ни с кем.
– Понял, – кивнул тот и вышел, затворив за собой дверь.
Дустум тут же склонился ко мне через столешницу и вопросил без всяких коверканий, на чистом имперском:
– Сколько ты хочешь? Полсотни? Сотню?
– Я взяток не беру! – одернув мундир, разыграл я оскорбленное достоинство и с возмущением посмотрел на бая.
– Ай, зачем взятка?! – немедленно отреагировал Дустум, с экспрессией всплеснув руками. – Подарок!
– Я что, по-твоему, барышня, чтобы мне подарки дарить? – грубо оборвал я наглого степняка.
Раскрыв рот, бай так ничего и не сказал.
Зато бес отреагировал, сердито зашипев мне на ухо: "Ты что творишь, ослоголовый? Что творишь?! Зачем человека, идущего верным путем, с толку сбиваешь?! Не так это делается! Надо намекать, что мало дают, а не что брать не будешь!"
– Зачем барышня?! Друг! – нашел, как выкрутиться, бай.