Глухие, без единого окна вагоны разительно отличались от красочных поездов междугороднего сообщения; их облезлые борта пестрели многочисленными царапинами, сколами и вмятинами. Оно и понятно: у муниципалитета постоянно не хватало денег на ремонт подвижного состава, а чем интенсивней эксплуатировалась железнодорожная ветка, тем больше собиралось вокруг сущностей и тем агрессивней они себя вели. Некоторые эксцентричные философы даже полагали, будто порождения Вечности на самом деле представляют собой нематериальные прообразы вещей, явлений и даже эмоций, суть - эйдосы, а поскольку подобное тянется к подобному, то к людям и льнули воплощения агрессии, страха, злости и лживости.
Почему не любви и милосердия? Ха, не смешите меня! В переполненной-то подземке?
Это город Осень, так-то…
Погнутые двери с металлическим лязгом распахнулись, я шагнул в пустой вагон, но садиться на протянувшиеся вдоль стен сиденья не стал. Вместо этого развернулся лицом к выходу и покрепче ухватился за поручень. Новый лязг, толчок - и состав, постепенно набирая скорость, тронулся с места.
Приближение Вечности ощущалось подобно сквозняку из открытого подвала, а потом - раз! - и окружающий мир растворился в заполонившем пространство ничто и никогда. Исчезли расстояния, пропало время, реальной осталась лишь дрожь колес, размеренно подрагивавших на стыках рельс.
Будто оказался в заполненном воздухом аквариуме, а кругом лишь мириады и мириады километров воды. И ты - один…
Большинство пассажиров просто не могли осознать этого, по их субъективным ощущениям путешествие длилось не дольше двух-трех ударов сердца, но отдельные индивидуумы оказывались слишком восприимчивыми к безвременью, и для них минутная поездка тянулась целую вечность.
Целая вечность, проведенная в замкнутом помещении вагона, - такое кого угодно с ума сведет, поэтому лечебница Святой Марии не пустовала никогда. Впрочем, убойная доза морфина позволяла при необходимости перебираться из города в город даже подобным уникумам. В спальном вагоне и под присмотром железнодорожного медика, само собой.
В этот момент поезд вылетел на станцию, меня качнуло и сразу стало легче мыслить. Вечность ослабила хватку и перестала давить своей нереальностью, но передышка долго не продлилась. Лязг дверей, толчок тронувшегося вагона - и вновь заполонила душу непонятная маета, принялась рвать сознание тоска, резануло по нервам ощущение собственной беспомощности.
Да, я чувствовал Вечность острее других людей и до конца так для себя и не определился, дар это или проклятие.
Детство мое прошло на крошечном полустанке, где вечно царили сумерки, и тогда у меня было два самых заветных желания: увидеть настоящий рассвет и стать проводником.
Именно поэтому я наперечет знал все проходящие через станцию поезда: синий экспресс, желто-зеленый скорый, желто-красный пассажирский и даже отличавшиеся лишь цифрами на бортах вагонов товарняки. Пока сверстники до дыр зачитывали комиксы, я тратил карманные деньги на журналы о поездах и собирал их масштабные модели. У меня была цель в жизни: я точно знал, кем стану.
Но не срослось. Когда после окончания школы отправился в свою первую поездку через безвременье, то оказался до глубины души поражен, сколь неприятным вышло путешествие. Неприятным, жутким, изматывающим.
Мне и подобным мне, чье внутреннее время слишком сильно проявляло себя, делать в поездах было нечего.
А рассветы… Рассветы в каменных джунглях вечной осени мало чем отличались от тех самых сумерек, из которых я сбежал. Особенно если ложишься за полночь, а по утрам с трудом продираешь глаза, когда начинает мерзко трезвонить заведенный на шесть часов будильник.
Впрочем, я ни о чем не жалел. Что для проводника - признак профнепригодности, для рядового патрульного - возможность претендовать на зачисление в специальный дивизион полиции. Карьерный рост, неплохой оклад, приличный социальный пакет…
Раздавшийся над головой скрежет сбил с мысли и заставил напряженно уставиться на потолок. На всякий случай я даже расстегнул плащ и нашарил рукоять ножа.
Возникло ощущение, будто некая тварь запрыгнула на крышу и запустила в толстый металл призрачные когти, но тут поезд вырвался на станцию, и я поспешно шагнул в распахнувшуюся дверь. Вытащил из кармана серебряный портсигар и коробку спичек, прямо на перроне закурил и почувствовал, как начал отступать холод запертой в туннеле Вечности.
Вот поэтому и не люблю пользоваться подземкой. Такое чувство, словно селедкой в консервную банку закрутили.
Сделав пару глубоких затяжек, я выкинул окурок в урну и поспешил к выходу в город. В полном одиночестве поднялся в вестибюль, а стоило только пройти вращающиеся двери, как вокруг расплескались ядовито-неоновые огни вывесок ресторанов, казино и кинотеатров. По улицам сновали автомобили с черно-желтыми шашечками такси; играла музыка; припозднившиеся гуляки переходили из одного заведения в другое.
Припозднившиеся? Да нет, для них все только начиналось…
Осень - город контрастов, да.
Перебежав через проезжую часть, я распахнул весело звякнувшую колокольчиком дверь парикмахерской и стряхнул шляпу.
- Одну минуту, комиссар, - лишь на миг оторвался при моем появлении от клиента старый мастер. - Присаживайтесь, сейчас освобожусь.
Комиссар!
Я был знаком с владельцем парикмахерской, его детьми и всеми работниками не один год, но полицейский - это всегда полицейский, и только. В прозванном Десяткой районе между городским парком и центральным вокзалом всем заправляли люди традиций, и общение местных обитателей с легавыми ими категорически не приветствовалось.
Люди традиций - так, если кто не понял, себя именовали здешние гангстеры. Но не стоило думать, будто в Десятке царило беззаконие, вовсе нет. На залитых светом неоновых вывесок улицах можно было совершенно безбоязненно разгуливать и днем и ночью. Банды давно поделили между собой окрестные кварталы, и залетные гастролеры обычно отправлялись отсюда либо в больницу Святой Катерины, либо прямиком в муниципальный крематорий.
Повесив плащ и шляпу на вешалку, я уселся в кресло рядом с тихонько бубнившим джазовую мелодию радиоприемником и взял лежавший на журнальном столике утренний выпуск "Осеннего вестника".
Передовица ожидаемо оказалась посвящена грядущим выборам мэра. Ничего из ряда вон: действующий глава города назвал претендента "популистом, несущим левацкий бред", тот, в свою очередь, в долгу не остался и охарактеризовал соперника как "ретрограда, не видящего дальше собственного носа". То ли еще будет.
А вот на второй странице редакция поместила статью Анны о грядущем открытии дома-музея Дэвида Волина, на котором сегодня моя ненаглядная и пропадала. Как оказалось, четверть века назад этот известный предприниматель и меценат распродал все свои активы и вложился в совершенно безумный проект по строительству железной дороги, призванной соединить город Ангелов и Каньон напрямую, в обход Осени. Из-за чрезмерной протяженности железнодорожной ветки все алхимики как один предрекали неминуемый крах проекта, но случилось чудо - прямо посреди Вечности проходчики наткнулись на никем не исследованную до того территорию. И акции Волина взлетели до небес!
Новый город, так и названный - Нова, перспективное железнодорожное направление, значительные инвестиции. История успеха, да и только. Конец, правда, оказался не столь позитивным. Прогрессирующий склероз, медленное угасание и, как итог, смерть в частной клинике полгода назад.
Статью проиллюстрировали парой фотографий: с одной смотрел сурового вида старик, на соседней красовался пижонистого вида франт с тоненькой полоской усиков над верхней губой. Наследник империи, ага.
Ладно, глянем криминальную хронику, пока время есть…
Но в этот момент парикмахер убрал с лица клиента теплое полотенце, тот расплатился и отправился восвояси, а из подсобки, шаркая ногами, вышел уборщик. Медленно и аккуратно двигая шваброй, он начал сметать в одну кучу обрезки волос, нисколько не интересуясь тем, что происходит вокруг.
Тронутый. Человек, навсегда застрявший между жизнью и смертью.
Иногда проникшие в город или вырвавшиеся на волю при выстреле из револьвера сущности не убивали жертву, а вступали с ее организмом в некий противоестественный симбиоз, превращая человека в тронутого. В большинстве случаев такие люди становились апатичными и не слишком сообразительными, но поскольку не имели проблем со здоровьем и алкоголем, их охотно брали грузчиками и подсобными рабочими.
Впрочем, случались и исключения…
Когда пол был подметен, мастер указал на кресло:
- Присаживайтесь, комиссар.
Сам он отошел к радиоприемнику и принялся крутить ручку настройки до тех пор, пока не поймал трансляцию боксерского поединка. Микки Дилон оспаривал титул у Эдди Кука. Точнее - пытался оспорить. Получалось это у него, судя по страдальческим стонам и экспрессивным выкрикам комментатора, из рук вон плохо.
- Опять сами в ночь? - уточнил я, когда парикмахер укрыл меня накидкой.
К этому времени мы остались в одиночестве, и старый мастер позволил себе немного расслабиться.
- Дети! - вздохнул он. - Виктор, ты же понимаешь…
Я усмехнулся:
- Понимаю.
- Тебя только побрить?
- Да.
- Виски подровнять?
- Нет, не стоит.
Прислушиваясь к трансляции, мастер стал помазком намыливать мою щетину и вдруг спросил:
- Помнишь Микки Дилона?
Вкус крови во рту, рассеченная бровь, сбившееся дыхание, острая боль в правом запястье и голоса болельщиков, сливающиеся в сплошной гомон толпы.
Да, я помнил Дилона.