Поклонившись огню, земле и небу, запросив у них силу для доброго дела, Зверев принялся размешивать мазь пальцем, мысленно, как учил Лютобор, разматывая через него в состав серебряную нить из своего живота и мерно наговаривая: "На море-океане, на острове Буяне упыри волос-волосатик оживляли, на людей пущали. Вышел волос в колос, начал суставы ломати, жилы прожигати, кости просверляти, рабу Божью (имя матери) иссушати. А я тебя, волос-волосатик, заклинаю, словом крепким наставляю: иди ты, волос-волосатик, к острову Буяну, к Латырю камню, где живые люди не ходят, живые не бродят; сядь на свое место - к упырям лихим в кресло. Покорись моему приказу, заговору-наказу, нет тебе места ни в этом мире, ни в чужом, ни в зеркальном, ни в видимом, ни в невидимом, ни в живом, ни в мертвом, отныне, присно и во веки веков. Аминь".
- Ты здесь, княже? - постучался в ворота Пахом. Голос своего воспитателя Андрей не мог не узнать.
- Здесь, - кивнул Зверев. - Заходи, дядька, от тебя у меня секретов нет.
- Опять чародействуешь, Андрей Васильевич, - укоризненно покачал головой верный холоп. - Грех на душу берешь.
Рука его несколько раз поднималась, дабы сотворить крестное знамение - но делать это в коровнике Пахом почему-то не решался.
- Разве же это грех - от лихоманки православного человека излечить? - подмигнул ему князь. - бог милостив, такие грехи он нам простит. Ты принес, или сейчас побежишь?
- Да уж догадался, Андрей Васильевич, как хворь князя Друцкого разглядел, - вздохнул холоп и все-таки перекрестился. - Сразу за живой водой и пошел.
Он опустил у стены кожаный бурдюк.
Жидкость, хранившаяся в ней, была настоящей драгоценностью. Ведь для исцеления воду надобно брать из трех разных источников, зачерпывать после поста и молитвы с присказкой: "Царица речная, дай воды живой на леготу, на чистоту, на здоровье", - и более сим источником для лечения не пользоваться. Лютобор пояснял, что силу воды берегиня человеку лишь раз дает, дабы чистоту не потерять. Без силы - как себя самого потом убережешь? Вот и скупится. Может, это и правильно - да только где столько источников в поместье наберешь, коли хворые каждую неделю за помощью являются? У кого ребенок при смерти, у кого кормилец, у кого матушка. Разве откажешь? Вот и приходится набирать сразу, сколько сил снести хватит, а потом делить меж людьми чуть ли не по капельке.
- Давай. - Андрей поставил на пол крынку, закрыл горлышко скрещенными лезвиями ножей. Пахом, выдернув пробку бурдюка, пустил аккуратную струйку точно в перекрестье - сталь отпугивала бесов и нежить, коли те смогли забраться в сосуд. Для укрепления же целебной силы князь быстро нашептал завершающий наговор: - "Матушка-вода, обмываешь берега, желты пески, бел-горюч камень. Унеси все хитки и притки, уроки и призоры, щипоты и ломоты, зобу и худобу, черный глаз, темное слово, худую думу. Унеси, матушка-вода, золотой струей в чисто поле, зимнее море, за топучие грязи, за зыбучие пески, за осиновый тын. Слово мое крепко, дело мое лепко. Аминь".
Зверев осенил себя знамением - не ради заговора, а для успокоения холопа, опасающегося чародейства и чернокнижия. Раз крестится - значит, православие не отринул и безбожия в творимых чарах нет.
- Спасибо, Пахом Можешь прятать. - Он отер клинки о рукав, спрятал в ножны. - А я в баню пойду. Времени уже много, как бы полночь не застать.
В парилке густо пахло хлебом. Любимая женушка на стол пива подавать не стала - пост все-таки, - а вот для бани не пожалела. Пивной пар, знамо дело, самый ядреный и лечебный, кожу очищает и от хрипоты с кашлем спасает.
Холопы Друцкого вид имели весьма соловый. Видать, про Великий пост в дороге подзабыли, и хмельной напиток употребили не только на каменку. Бочонок на пятерых - доза не убийственная, но вполне заметная.
- Хватит с вас, добры молодцы, - скомандовал им Зверев. - Оставьте меня с князем наедине.
- Никак, принес все же снадобье свое? - кряхтя, поднялся гость. - Не дадут старику помереть спокойно.
- Ты еще всех нас переживешь, Юрий Семенович, - отрезал Андрей. - Давай-ка, чуть выше тебя подниму, на второй полок. Нам ведь чем теплее, тем лучше.
Князь Друцкий и вправду выглядел не лучшим образом. И без того никогда не страдавший излишней полнотой, ныне он и вовсе иссох: щеки провалились, нос заострился, кожа стала дряблой и морщинистой, мокрая седая бороденка слиплась и превратилась в подобие растрепанной бечевки. Мышцы на ногах почти исчезли - только кости да жилы остались. Не мудрено, что удержать тяжелые зимние одеяния такие конечности не могли. Тело-то у старика было легоньким, раза в два легче шубы.
- Сейчас, освежу, - пробормотал Андрей, выливая наговоренную воду в шайку, добавил кипятка и плеснул на старика, тут же подсунув под него деревянный тазик: хоть немного смытой воды полагалось выплеснуть на перекрестке дорог: чтобы лихоманка в иные края уходила. Затем он быстрыми, уверенными движениями втер мазь немного выше и ниже колена, ополоснул руки: - Все, Юрий Семенович, готово. Смывать зелье не нужно, пусть впитается.
- Коли не надо, так и не стану, - не стал спорить князь, сел на полке, глубоко вдохнул: - А ведь согрелся я в бане, твоя правда. Однако же валенки все ж одену, не обессудь. Боязно холод обратно в кости пропустить. Тяжко он выгоняется, тяжко. Совсем замучил, покуда я до княжества твого добрался.
- Не бойся, Юрий Семенович, у меня не замерзнешь. Сейчас ради праздника согревающего чего за столом выпьешь - и вовсе любая хворь пропадет. Одевайся, княже, и пойдем. На пустое брюхо лечиться - только снадобья зря переводить.
В трапезной дворня уж заждалась. Без хозяина садиться за стол никто не смел, и все толкались вдоль стен и в коридоре: холопы, в сече проливающие кровь бок о бок с князем, а потому достойные разделить княжескую трапезу, княгиня и ее доверенные ключницы, няньки и приживалки. Обычные смерды уж давно сидели на кухне за угощением - а самые близкие к хозяину слуги, получалось, маялись от голода.
Андрей, решительно пройдя вдоль ряда склоненных голов, занял место во главе стола, приветил гостя, указав место одесную от себя, затем ошуюю, ближе к сердцу, посадил на законное место Полину. Прочие сотрапезники засуетились, тоже усаживаясь. Холопы Друцкого - возле господина, приживалки - слева от княгини. Воины самого Андрея на этот раз оказались отделены от князя нешироким проходом - сидели за отдельным столом напротив него.
- Ну что, откушаем, чем Бог послал? - потер ладони Зверев и тут же получил от жены толчок локтем под ребра.
- Ты чего, батюшка? - округлила глаза Полина. - А молитву?
- Давай в другой раз, - тихо предложил Андрей. - Гости слюной захлебнутся.
- Читай молитву! - решительно потребовала супруга и округлила глаза еще сильнее. - Не позорься перед людьми.
Она перекрестилась, сложила ладони перед лицом и потупила взор. Князь Сакульский, смирившись, последовал ее примеру.
- Отче наш, Иже еси на небесех! - тихо забормотала женщина.
- Отче наш, Иже еси… - громко повторил за ней Андрей.
- Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избави нар от лукавого. Очи всех на Тя, Господи, уповают, и Ты даеши им пищу во благовремении, отверзаеши Ты щедрую руку Твою и исполнявши всякое животное благоволения…
- Аминь! - уже без подсказки закончил Зверев. - Угощайтесь, гости дорогие, чем Бог нас ныне порадовал. Полинушка, за здоровье гостей не мешало бы и бокалы поднять.
- Как у тебя язык поворачивается, батюшка?! - испуганно перекрестилась жена. - Пост же Рождественский! Нечто одного дня с баловством хмельным не перетерпеть?! Одно токмо на уме!
- Они же с дороги, Полюшка. Им поста можно не соблюдать.
- Ужо прибыли, - решительно отрезала жена. - Так ведь, батюшка?
- Верно, Поленька, верно, - послушно кивнул князь Друцкий. - Пост есть пост. От заветов христовых нам отступать невмочно.
- Да, - успокоенная поддержкой родича, гордо глянула на мужа Полина. - Законы Божии в нашем доме завсегда нерушимы будут!
Зверев смирился и стал складывать себе на блюдо угощение со скудного постного стола: немного печеной форели и белорыбицы, заливное из судака, вместо вина плеснул в кубок чуть желтоватого сыта, взял пару пресных лепешек, пропитанных миндальным молоком. На сладкое его не тянуло, а потому кашами с медом и изюмом он оставил баловаться дворне. Немного перекусив, повернулся к гостю:
- Так и не спросил, дядюшка: как ныне дела в княжестве твоем, как здоровье супруги и сына, не доходили ли к вам вести от батюшки моего из Лисьино? Федор, вижу, не приехал. Давно я его уже не видел. Как он?
- В хлопотах Федя по хозяйству мается, - улыбнулся Юрий Семенович. - Мне уж к царю небесному вскорости отправляться, вот на него ныне дела княжеские я и свалил. Пусть вникает, покуда есть у кого совета спросить. Коли меня отпоют, кто же в трудный час подсказку даст? Невесту мы ему присмотрели, Марфу из бояр Кокоревых. Род небогатый, но древний. Тимофей Кокорев ныне в опричную тысячу царскую записан. А девка собой ладная, крепка да румяна. Видел о прошлой Пасхе, к причастию в Софийском соборе ходила. Коли сладится, глядишь, вскорости внуков мне принесут.
- Федор-то невесту уже видел? - задал наивный вопрос Андрей.
- Некогда ему, княже, - небрежно отмахнулся Друцкий. - Служба царская из двух лет на третье к себе зовет, дела хозяйские я на него скинул, да еще охоту с иным баловством никогда не забывает. Куда уж ему по чужим городам на смотрины кататься?