* * *
Отпрыск толедских банкиров, европеец до кончика хвоста и богатый белый человек из-за моря, прихвостень оккупационного режима - представитель того типа людей, которых Деметрио терпеть не может, не переносит просто физиологически, аллергия… тем не менее, Рауль де Сандовал ему очень даже нравится. Человек, замечательный во всех отношениях. Всегда готов помочь, если считает дело правильным… и пить умеет так, что к утру практически трезв. Как и сам Деметрио.
А еще он замечательно жарит эту белую рыбную мелочь, которая только на удобрения и годна, а европейцы любят и едят во всех видах. Особенно с чесноком и перцем, особенно к вину. И здорово выходит. Вроде как и не ел, вроде как и закусил. Рауль говорит - это от того, что жиру в рыбке - не меньше четверти рыбки, и из них даже свечки делать можно было бы, если бы не запах…
Хороший человек Рауль берет трубку, слушает секунд пять и звереет на глазах.
- Это вы мне… у меня распоряжаться будете? Кто у вас спятил, ты или Франческо?
- Тшшш, - машет рукой Деметрио. - Это ко мне. Я же их жду. Все так и задумано.
- Как задумано? - это ж надо, сколько злобы просыпается в человеке, какие клыки наружу лезут. "Мое - не тронь!".
- Так и задумано. Ну смотри. Если это все моя самодеятельность, то как должен себя вести твой Франческо, когда его всем этим разбудят? Сначала он откажется просыпаться, правильно? - Рауль кивает. - Потом он не будет понимать и еще наорет на всех, что к нему ночью с бредом каким-то. Потом он поймет, возмутится и потребует мою голову. Потом он вспомнит, что я вообще-то депутат и член правительства и неприкосновенен, и потребует голову вместе с телом. И разбудит Максима…
- Уже. Разбудил, наорал и требует. - Упрямое собственническое существо наклоняет голову, словно собирается бодаться. Именно его собственничество Деметрио совершенно не раздражает. Напротив, вполне уютно. Укрепленный лагерь, надежный командир. Таких мало, все наперечет. - Что за дурацкое шоу?
Командира укрепленного лагеря что-то смущает в происходящем. Он - ярко выраженный человек привычки, сюрпризов и перемен не любит, а тут, кажется, что-то идет не по накатанной колее. Интересно, что.
- Ну и прекрасно. Сейчас на меня наорет… может, уже прессу вызвал. Я, кстати - вызвал. А я на него в ответ наору, что мне ваши белые игры осточертели. Что у вас кому-то вашему вожжа под хвост, а у нас от этого программы останавливаются. - Деметрио откидывается на спинку стула. - Мне даже притворяться не надо. Я вас за это правда ненавижу и всегда ненавидел. У вашего правительства или неправительства, что еще хуже, приступ паранойи - а у нас в результате гражданская война на весь континент. Для тебя это древняя история, как они тут с Сообществом боролись, а потом с "Евангельским государством", а твои детки, которым ты головы на место ставишь - они все из этой древней истории и растут. Только у нас что-то выровняется… и сейчас то же самое. У нас от ваших игр больше народу умерло, чем во всей Европе за весь Великий Голод. Надоело мне. Я бы и сам влез бы, если бы вовремя понял.
Хозяин пожимает плечами, вздыхает - "ну как хочешь, тебе виднее". Это тоже хорошая черта, умение уважать чужие границы и не ломиться дальше, чем надо. Подростки у него с непривычки обалдевают и пробуют директора на зуб, и обламывают зубы-то.
Принял, выслушал и помог, точнее, сразу нашел тех, кто поможет - ловкого по компьютерам парня и преподавателя латыни, и вышла конфетка. Осталось только дождаться результатов, ну вот и результаты проснулись. Сейчас выскажемся, да так, что запомнят надолго и растащат на цитаты.
Слова выбирать не надо. Накопились, отобраны давным-давно.
И своим полезно напомнить, с какой я стороны. И, так сказать, избирателям. Со всех сторон неплохо. Хотя вряд ли достаточно. Но партизанская война, она всегда затяжное дело… можно бы уже привыкнуть.
А как хорошо сидели… некрашеный стол, плетеные кресла, рыба, сыр, вино… И почему всегда по таким дурацким поводам?
- Давай, еще по одной, пока они не доехали. Интересно, как выглядит штраф за управление государством в нетрезвом состоянии?
* * *
- Объясняю, - говорит Максим, стараясь быть очень вежливым. Оделся он тоже из вежливости, было большое желание прийти в том виде, в каком застал звонок. - К полуночи мы с Анольери составили модель, к часу я закончил первую фазу. После этого я пошел в бассейн, потом поужинал и лег спать. В два тридцать примерно. Через час вы меня разбудили, чтобы сообщить, что ваши действия увенчались неожиданным успехом.
Была такая мечта - проспать часов пять-шесть, сбросить напряжение, отоспать весь предшествующий день. Была и накрылась. Медным тазом с двумя именами на нем. Лучше бы вообще не ложился. Еще три тонны стимуляторов, и нервный срыв ваш.
- Вот сколько раз мне повторить, что я этого не делал, чтобы вы мне поверили, да? Я ему жаловался. Жаловался ему я. На вас, на вашего Морана и на весь мир в придачу. Я вашей супруге тоже жаловался, но она почему-то ничего не взорвала и никого не убила. Даже меня. Я и Джастине жаловался. И Анольери. И кому-то на биостанции. И двум кайрам… и из всех из них перемкнуло только вашего Одуванчика.
- Остальные уже привыкли! А мой Одуванчик - еще нет. Вот вас интересует, что мы хотели сделать? Не интересует, и правильно, потому что все пошло к черту. - Тише, тише… в конце концов, хозяин - барин, хочет и портит. - Вы зачем моему Одуванчику - постороннему! - сообщали то, что никому знать не полагается?!
- Ну стоял он тут. - Франческо растекается по креслу и вид у него такой жалобный, что сейчас, кажется, явится статуя командора и унесет его с собой. Из сострадания. - Он стоял и ничего не понимал…
- Редкий случай гармонии народа и власти, - говорит от окна Джастина. За окном еще темно, не рассвело еще, и где-то там везут Деметрио, и охрана ему понадобится совершенно точно: убью. Увижу и убью. Дважды. За вчерашнее и уже сегодняшнее. И держите меня все. - Вы идеально дополняете друг друга.
Ну да. Начальство, гениальное до идиотизма, и подчиненный, трепетный как левретка и неповоротливый как самосвал. Не уследил. Слышал же голоса, но было не до того. Не удосужился выглянуть и послушать, а тем более связать маршрут Одуванчика с разговором. Но предположить подобное?..
- Мне уже все сказали на сей предмет, - отвечает Максим представителю Мирового Совета Управления во Флоресте. - И сказали правильно. Но если кто-то думает, что качество моей работы повысится от того, что в дело влезет гиперактивный дилетант с депутатской неприкосновенностью и комплексом провинциала… простите, как их там называли, камикадзе-провинциала, то здесь произошла ошибка.
Начальство трогательно хлопает глазами… и молчит. Так ему и надо. Может быть, запомнит, что жаловаться нужно в подходящее дупло. Еще бы прямиком господину полковнику Морану позвонил, чтобы ему поплакаться в китель. Или зятю, тоже хорошая идея.
Далее происходит явление бригадира народу. Вот Деметрио не спал вообще. Он сделал свое дело и приятно провел время в ожидании. Губы по внутренней дуге обметаны темным, и пахнет от него вкусно, мысли о завтраке сразу просыпаются в желудке. Хорошее красное вино, много - значит, в обществе Рауля. Особенно замечательно. Одуванчик, впрочем, почти трезв - и слегка демонстративен, словно во время предвыборной агитации. Смотрится, конечно, хорошо, только аудитория маловата.
Открыть рот Максим не успевает. Никто не успевает. Даже Франческо.
- Слушайте, - говорит шустрый сеньор Лим, - до журналистов еще не меньше четверти часа. В трубку я все уже слышал. Можно я пока чаю выпью, если у вас есть, а скандал мы уже при них устроим, чтобы не пропадал?
Джастина хохочет. Как смеются фурии? Долго, с удовольствием, вытирая слезы и начиная под конец кашлять.
- Скажи, my dear, - вкрадчиво интересуется она, отсмеявшись и откашлявшись. - Ты и правда же решил, что тебя… попросили? Практически, обратились к тебе?
- Нет. - улыбается ей бригадир. Это только здесь его могут принимать за ханьца. В Китае его бы сразу определили в уроженцы Синцзяня. В уйгуры или в гуральские казаки. И у тех, и у других репутация такая, что их по слухам в ад не берут… черти не любят, когда их на повороте обходят. - Как я мог такое подумать, если меня никто ни о чем никогда не просил?
- Ну вот, видите. Его теперь можно хоть насквозь просвечивать. Он уверен, что так все и задумано. Безупречная операция. Вы бы что-нибудь такое делали, когда надо.
- Я и делал, - напоминает Максим. - На мне за это новую модель ноута тестировали.
Одуванчик стоит, облокотясь на спинку стула, и разглядывает всех с выражением глубочайшего презрения. "Вы этот спектакль приберегите для посторонних", написано у него на лице.
Ничего. Он тут поварится еще… сам будет свою надутую морду со стыдом вспоминать. Если вы утопнете и ко дну прилипнете, полежите год-другой, а потом привыкнете.
Но бить его здесь и сейчас - бессмысленно.
Не поймет и не поверит. Не поверит, что никто на самом деле от него не хотел решительно ничего, что он в неурочный час оказался в неподходящем месте, и вся эта его бравая инициатива не только полная самодеятельность, но и, по многим параметрам, злостное вредительство. Он хотел как лучше, и ему, и мне.
Господи, спаси меня от благосклонных - с недоброжелателями я как-нибудь сам разберусь.
- Главное в нашей работе - нечеловеческий фактор, - с саркастическим воодушевлением изрекает фурия.
- Главное в нашей работе сейчас, - мрачно говорит Максим, - постараться, чтобы журналисты не сочли нас персонажами телесериала.
И уточняет.
- Ситкома.
И уточняет.
- Плохого.