В эти дни произошла история, прямо связанная с похолоданием. Как-то, намазавшись гусиным жиром, мы втроем – я, поручик Усвятский и штабс-капитан Докутович – отправились в Мурза-Каяш. Штабс-капитану Докутовичу нужно было повидать генерала Андгуладзе, а мы решили составить ему компанию. В Мурза-Каяш мы нос к носу столкнулись с Яковом Александровичем, который как раз выходил из штаба. Мы поздоровались, и поручик Усвятский, никогда не отличавшийся особой скромностью, начал расспрашивать командующего о всякой всячине. Несмотря на мороз, Яков Александрович выглядел бодрым, куда лучше, чем в Мелитополе. Он все отшучивался, а затем предложил нам с поручиком покататься. Мы, ясное дело, согласились, предупредили штабс-капитана Докутовича, и, усевшись в подводу, поехали к Сивашу. На нашем хуторе мы позаимствовали еще одну подводу, нагрузили оба транспорта битым камнем и не спеша потрусили к морю. Заодно поручик Усвятский успел прихватить оставшуюся у нас бутылку настоя.
К Сивашу мы подъехали уже в сумерках, связали обе подводы и пустили их на лед. Тут надо сделать необходимую оговорку. Вообще-то льда на Сиваше не бывает. Не положено ему там быть из-за солености воды. Но то ли вода в эту зиму была не такая соленая, то ли мороз оказался уж очень силен, но мы благополучно прокатались полночи, время от времени пробуя настой из трав. Зрелище со стороны было, наверное, прелюбопытное: командующий обороной Крыма катается по Сивашу под заледеневшим небом, кругом степь, тьма египетская, только на севере, где стоят красные, время от времени в воздух взлетают сигнальные ракеты. Хорошо!
Катались мы долго. Яков Александрович все посмеивался, видно, был в хорошем настроении, и уверял нас, что завтра весь Крым заговорит о том, будто командующий упился до белой горячки и устроил катание с дамами прямо на льду. Ночь была длинная, и постепенно мы перешли на вечную для бывших студентов тему – о том, кто как списывал на экзаменах. Поручик Усвятский категорически заявил, что достиг в этом деле такой виртуозности, что берется списать на экзамене у любого из нас. Яков Александрович и я напрочь отвергли подобное предположение. Но поручик Усвятский не успокаивался, и, в конце концов, все остались при своем мнении.
К утру мы вернулись на наш хутор и легли спать. Проснувшись, я убедился, что Яков Александрович оказался прав: слух о пьяном загуле с катанием по сивашскому льду уже разошелся по всей дивизии, а вскоре, как мы узнали, долетел чуть ли не до Парижа. Чтоб порадовать публику, мы через пару дней прокатились еще разок. Правда, настой уже кончился, но у Якова Александровича оказалась с собой бутылка коньяку.
Вот такие загулы были у нас в ту веселую зиму. Чудил Яков Александрович, чудил! Особенно если учесть, что Сиваш замерз, красные каждый день могли его форсировать, и командующему было совсем не безразлично, смогут ли они протащить по льду тяжелые орудия. А наши ночные катания на груженых телегах показали, что смогут. И теперь мы были настороже.
Тогда же Яков Александрович рассказал, что наш командир, подполковник Сорокин, все еще в госпитале. Вначале его привезли в Карасубазар, но там не нашлось нужных лекарств, и он был переправлен в Симферополь, где лекарств оказалось побольше, а медицинский состав поприличнее. Нам оставалось одно – надеяться на лучшее.
Поручик Усвятский выразил резкий протест по поводу рецепта травяного настоя. Он утверждает, что вовсе не держит его в секрете, но главное не в самом рецепте, а в технологии. А вот технологию могут освоить лишь те, кто слушал в Харьковском Императорском технологическом институте специальный курс, посвященный водочному и коньячному производству.
Что ж, вношу эту важную поправку.
14 апреля.
День сегодня прескверный. С утра похолодало, пошел мелкий противный дождик, палатки промокли, и на нашем Голом Поле стало совсем неуютно. Хорошо штабс-капитану Докутовичу! Он еще в январе поклонился Фельдфебелю, добился у него разрешения и снял поблизости, за холмами, небольшой домик, куда перевез из Истанбула семью. Что и говорить, комфорт он любит, и осуждать его за эту невинную слабость никто не собирается. Ничего, и в палатке жить можно: хоть она и мокнет, но – спасибо американскому красному Кресту – не протекает. Поручик Усвятский утверждает, что всякая крыша хороша, ежели не капает на карты, покуда идет преферансная баталия. С этим вполне можно согласиться.
Есть, правда, новость похуже. Утром мы узнали, что на дуэли убит поручик Сомов, марковец, участник Ледяного похода, очень приличный человек. Он поругался с каким-то алексеевцем из-за сущей ерунды – и вот вам, пожалуйста...
Дуэли – это выдумка Фельдфебеля. Личный состав, видите ли, должен сам поддерживать дисциплину, а заодно и тренироваться в стрельбе. Само собой, архаические дуэльные пистолеты здесь не достать, посему стреляемся на винтовках системы капитана Мосина. Удивительно, что не догадались использовать для этой благородной цели пулеметы и дуэлировать батальон на батальон. Тогда это вполне могло бы заменить маневры.
Я был среди тех, кто с самого начала протестовал против этой несусветной глупости, но Фельдфебель на наши протесты не реагировал. Мне даже намекнули, что мое недворянское происхождение мешает вникнуть в сущность благородной рыцарской традиции. Что верно, то верно, благородными предками похвастать не могу, происхождение имею офицерско-купеческое. Поручик Усвятский, не при нем будь сказано, вообще порода жеребячья, да и не припомню я среди своих сорокинцев ни одного столбового дворянина.
Но дело не в сорокинцах.
По-моему, мы сами клюнули на большевистскую пропаганду, уверяющую российского обывателя в том, что мы, белые, суть дворяне и капиталисты, и, стало быть, интересы дворян и капиталистов защищаем. Лестно, конечно, чувствовать себя дворянами, но, помилуйте, много ли среди нас голубой крови? Бог с нами, с обер-офицерами. Но даже ежели взять наших вождей: генерал Алексеев – из крестьян, Лавр Георгиевич – из простых казаков, генерал Андгуладзе – из крестьян Тифлисской губернии. По-моему, из тех, кто воевал у Чернецова и шел в Ледяной поход, настоящих дворян были единицы, да и тех, признаться, не припомню. О капиталистах, то есть "буржуях", и говорить не приходится: не было с нами ни Путилова, ни Рябушинского, ни нашего харьковского Жевержеева. В общем, нравится это кому-нибудь или нет, но тогда, в декабре 17-го, против большевиков поднялась самая обыкновенная российская интеллигенция, военная и штатская, надевшая шинели. Она и дралась все эти годы против симбирского дворянина господина Ульянова-Бланка.
Да, вспомнил, в белом движении участвовала семья князей Голицыных, но все три брата были расстреляны махновцами еще в 18-м и до нашей армии они даже не добрались.
Так что рыцарские традиции в Голом Поле – это ерунда, и ерунда вредная. Когда у нас у всех за плечами военная и личная катастрофа, когда каждую неделю кто-то пускает себе пулю в лоб, дуэли становятся узаконенным способом самоубийства.
Или – убийства.
Перечитал вчерашние записи и понял, что избрал несколько неверный тон. Тогда, после Перекопского боя, легко было крыть краснопузых и свистеть им вслед. Но теперь свист идет по другому адресу, и приходится быть поскромнее. Я имею в виду не только белое дело вообще, но и зимние бои 20-го в частности.
По чести говоря, мы не должны обвинять ХIII армию красных и лично господина-товарища Геккера в стратегической и оперативной безграмотности. Прежде всего, и я в этом абсолютно уверен, их толкали в спину. Господин Бронштейн спешил занять Крым, и в этом он был абсолютно прав. Красные к январю прошли от Тулы и Орла до Таврии, войска, само собой, устали, в тылу у них крутился Упырь, и после этого ждать от смертельно измотанных частей какого-либо чуда не приходилось. К тому же, они имели все основания надеяться, что три тысячи недобитых офицеров и нижних чинов на Перекопе и Чонгаре – это лишь заслон, необходимый для прикрытия эвакуации Крыма. Интересно, а какие основания были у них думать иначе? Генерал Шиллинг сдал Одессу, имея вдесятеро больше сил да еще союзный флот впридачу. О Добрармии на Кавказе я уже и не говорю. Вот они и сунулись. Да, железная воля и гений Якова Александровича сделали невозможное, но долго так продолжаться, ясное дело, не могло. Красные, подчеркну еще раз, воевать научились, что нам и пришлось почувствовать в самом скором времени.
Я написал о том, что красные научились воевать, и поневоле задумался. Пишу это уже не в первый раз, но следует, очевидно, объясниться подробнее. С самого начала мы воевали лучше с точки зрения тактической и оперативной. Попросту говоря, рядовой, унтер-офицерский и офицерский состав до командира полка у нас был подготовлен лучше. Чему тут удивляться, ежели в Ледяном походе штаб-офицеры шли рядовыми! С точки зрения большой стратегии обе стороны, признаться, воевали скверно. К 20-му году красные догнали нас в тактическом и оперативном отношении, а в стратегии и мы и они явно топтались на месте. Рискну забраться в самые ученые дебри, но, по-моему, беда была в том, что наши генералы, как и их так называемые "спецы", то есть, те же генералы, воевавшие за большевистский паек, не могли забыть опыт Германской войны с ее фронтом, тылом, базами снабжения и Земгором. Смута требовала совсем другого, и первыми это поняли не мы и не они, а такие Стеньки Разины, как Упырь. У него было все наоборот: ни фронта, ни тыла, база снабжения – впереди, ну а остальное – по Суворову. Так вот, Яков Александрович, хотя и разделал махновцев, как Бог черепаху, сам многому у них научился. И не только он, но и его офицеры, к числу которых рискну отнести и нас, сорокинцев, воевали теперь по-махновски. Зимой 20-го это нам очень помогало. Но и красные умели учиться, в том числе у того же Упыря.