Наконец, 22-го января отряд подняли по тревоге, и мы двинулись ускоренным маршем к Уйшуни. Вскоре выяснилось, что генерал Андгуладзе вновь посчитал нас крайними и по требованию Якова Александровича направил к нему лишь один из своих полков, зато усиленный несколькими бездомными отрядами. В Уйшуни мы не задержались и вскоре вместе с Донской конной бригадой генерала Морозова подошли к самому перешейку, остановившись всего лишь в трех верстах от Турецкого вала. Стало ясно, что дело вот-вот начнется.
Официально нам никто ничего не разъяснял, но офицеры Донской бригады, знали обстановку лучше прочих и поведали нам много нового. Прежде всего, у Турецкого вала уже стоят пять красных полков, в том числе два полка конницы; еще одна группировка нацеливается на Чонгар, дабы прорваться к нам в тыл. Но первую атака мы ожидалась именно здесь. Так оно и вышло.
Итак, 23 января. Красные полезли на рассвете, и все утро у вала шел бой. Удивительно, но сотня замерзших за ночь офицеров и нижних чинов Славянского полка, стоявшая в боевом охранении, продержалась до полудня. Правда, их хорошо подкрепили четыре старых крепостных орудия, гремевшие, наверное, на весь Северный Крым. Мы не вмешивались и ждали.
После полудня остатки Славянского полка покатились к югу, и краснопузые стали втягиваться на перешеек, подставляя нам свой левый бок. Мы сидели в старых окопах на небольшом полуострове и, ощетинившись пулеметами, поджидали гостей. В этот день комиссары были настороже и повели себя в общем разумно, предпочтя прежде всего разобраться с нами. Они, однако же, не ожидали нарваться на поручика Голуба, который решил припомнить комиссарам свой отстреленный под Ново-Алексеевкой погон. Вышло это у него красиво. Его пулемет был несколько выдвинут вперед, в небольшом окопе, опутанном ржавой колючкой. Поручик подождал, покуда краснопузые, словно бабуины, полезли на проволоку, и ударил в упор. Поручик Голуб никогда не стрелял, подобно Саше Михальчуку, долгими очередями, предпочитая, по малороссийской привычке, экономить каждый патрон. Зато не промахивался. Да и как промахнуться с десяти шагов! Красные это тут же оценили -резво сделали поворот "все вдруг" и помчались вприпрыжку назад, кроме, само собой, тех, что вороньем повисли на проволоке. Бежавших проводили мы с поручиком Усвятским – наши пулеметы стояли чуть правее и чуть левее.
Красные накатывались еще три раза. Под конец стало особенно горячо: они в свою очередь выставили несколько пулеметов, и у нас появились первые потери. Мой второй номер, белокурый унтер Коля Свиридов, ткнулся носом в бруствер окопа, затем мой пулемет заклинило, а подбежавший связной крикнул, что штабс-капитан Докутович ранен. Я оставил бесполезный "максим" и по ходу сообщения добрался до штабс-капитана, которому в этот момент перевязывали левую руку. Страшного ничего не было, если бы не мороз. Докутовичу помогли перебраться во вторую линию окопов, где мы заранее разожгли пару костров. Тем временем красные полезли вперед, и тут замолчал пулемет поручика Голуба. Я бросился туда и увидел, что его второй номер отползает в сторону, держась на живот, а поручик борется с пулеметной лентой, которая начинает опутывать его, словно Лаокоона. С лентой мы вдвоем разобрались быстро, я лег за второго номера, и бабуины вновь оказались отброшенными назад, тем более, что пулемет поручика Усвятского не смолкал ни на минуту. Я оглянулся. Наши соседи, Виленский полк, также успешно огрызались, краснопузые откатывались от полуострова, и пора было отбить у них охоту лезть сюда еще раз.
А в атаку мы пошли не спеша, чтоб не тратить зря силы на этом морозе. Но доблестная 46-я дивизия красных сочла, что уже получила свое, и штыкового боя не приняла. Мы постояли средь чистого поля, полюбовались зрелищем ретирады и вернулись в окопы.
После этого господа комиссары решили с нами больше не связываться и, оставив заслон, двинулись, но не обратно в Таврию, а прямиком на юг, к Армянску. Мы, таким образом, оказались в тылу, который с каждым часом становился все более глубоким.
Приближался вечер. Мы разожгли прямо в окопах несколько костров и, отогреваясь, ожидали дальнейших событий. План Якова Александровича вступал в решающую стадию: XIII армия красных втянулась в заледеневшие крымские степи навстречу наступавшей тьме.
Ночь стояла превосходная, звездная, мороз трещал вовсю, и настроение было не хуже, чем под Ново-Алексеевкой. Прямо перед нами в чистом поле мерзли красные, и мы время от времени отбивали у них пулеметами охоту погреться у костров. Что творилось южнее, мы не имели понятия, но были уверены, что задумка Якова Александровича удалась. Так и случилось.
Лишь после боя мы узнали подробности всего сражения. Красные без боя заняли Армянск и двинулись к Уйшуни. Тут и застала их ночь. В мертвой и мерзлой северокрымской степи спрятаться от мороза было негде, да и костры из перекати-поле грели плохо. Так же, как и речи комиссаров о мировой коммунии.
А между тем по Крыму шла великая паника. Вся штатская сволочь и тыловые крысы, узнав о падении Перекопа, бросились к причалам, началась погрузка на корабли, и даже сам Антон Иванович Деникин поспешил послать очередной выговор Якову Александровичу.
Приближался рассвет. Еще до первых лучей солнца мы услыхали где-то на юге грохот канонады. Прикинув направление, мы поняли, что бой идет где-то возле Уйшуни. Так оно и было: красные, двинувшись вперед, попали под фланговый огонь артиллерии. Затем загрохотало посильнее – в бой, как стало известно позже, вступила 34-я дивизия, атаковавшая заледеневших большевичков по всему фронту. Пора было шевелиться и нам.
Штабс-капитан Докутович решил, несмотря на рану, лично возглавить атаку. Я вполне его понимал – это куда интереснее, чем скучать у костра во второй линии окопов. Тем временем наши соседи, Виленский полк, тоже оживились, но мы держали форс и вышли из окопов первыми. Они, впрочем, быстро нас догнали.
Шли молча, даже не сняв винтовки с плеч. С этим можно было не спешить, до красных оставалось еще несколько сот метров. Комиссары за ночь очумели (и замерзли!) настолько, что почти не стреляли. Хотя даже если бы и стреляли, это не очень им бы помогло. Итак, мы шли молча, и какой-то капитан Виленского полка, шедший слева, закричал нам вполен генеральским тоном: "Сорокинцы! Па-а-ачему без песни?!"
Сорокинцы в атаке поют. Это всем известно.
Замечание было дельным. Я посмотрел по сторонам. Обычно начинал Володя Огоновский, у него был сильный баритон... И тут невдалеке кто-то запел, несильно, но чисто. Пел поручик Голуб. Мы подхватили, затем запели офицеры Виленского полка, и получилось очень неплохо даже без спевки. Надеюсь, красные успели получить удовольствие от нашего любимого романса, прежде чем штабс-капитан Докутович скомандовал "В штыки!", и мы перешли на быстрый шаг, выбирая себе каждый по мишени.
Бежали они быстро, даже быстрее, чем предыдущим днем. Боюсь, многие на таком морозе простудили себе легкие. Остается надеяться, что в их будущих хамских фалангстерах будет достаточно санаториев. С бесплатной воблой, само собой.
Итак, они драпали во все лопатки, и тут сзади нас послышался топот – это нагоняла нас конница Морозова. Мы пропустили их вперед и немного полюбовались, рубкой лозы в чистом поле. Морозовцы рубят красиво, так, чтобы не загружать большевистские санатории лишней работой. Тут оставалось перекурить и возвращаться к нашим кострам в траншею. Дело было сделано, морозовцы погнали красных героев на юг, навстречу штыкам 34-й дивизии.
К часу дня все было кончено, и несколько сот бабуинов без орудий, пулеметов и даже без винтовок пробежало мимо нас в обратном направлении. Мы просвистели им вслед, и на этом знаменитый теперь бой на перекопском перешейке завершился. Именно тогда весь Крым прочитал легендарную телеграмму Якова Александровича: "Тыловая сволочь может слезать с чемоданов". Тыловая сволочь, конечно, обиделась, но с чемоданов слезла.
Вскоре мы вернулись обратно на наш хутор. Штабс-капитан Докутович несколько раз съездил на перевязку в Мурза-Каяш, но все обошлось, благо его супруга умела создавать необходимый комфорт в любых условиях. У нас радости были поскромнее: мы достали в Таганаше две бутылки spiritus vini, и поручик Усвятский, вспомнив студенческую молодость, приготовил превосходный настой на крымских травах. С удовольствием привел бы тут рецепт, но поручик Усвятский держит его при себе.
Все это было очень приятно, тем более, наступила оперативная пауза, то есть, вновь можно было отдыхать. Красные опять подползли к перешейку, но Перекоп не атаковали, вероятно, перечитывая в эти дни своего Маркса в поисках нужной рекомендации. Господин Маркс, однако, не мог подсказать им ничего более дельного, чем снова атаковать перешеек. В конце концов, они дважды полезли рогами вперед, но по рогам же и получили. Мы в этом деле не участвовали, 34-я дивизия вполне справлялась сама.
31 января я отметил в дневнике резкое похолодание. Мороз и так был хоть куда, но в тот день похолодало круто, мы старались не выходить из натопленных хат, а поручик Усвятский достал где-то гусиного жира и приставал ко всем, требуя, чтобы мазали этой пакостью лица. Впрочем, действительно помогало.