Говорить все это вслух, да еще родному сыну, было неприятно, но надо. Хотя будь в горнице еще кто-то, киевский князь такого ни за что бы не произнес - кому приятно сознаваться в собственной слабости. Но кроме Андрея, в ней никого не было, поэтому он и выдал все как есть, напрямую. Выдал и с грустью посмотрел на понурое лицо самого младшего из своих сыновей.
Андрея было жалко. Впрочем, не так, ибо жалко ему было всех четырех сыновей, ни один из которых до сих пор не имел своего удела, но Андрея особенно - как-никак самый младшенький, последыш. Вона какой вымахал, а все в княжичах ходит, хотя этой зимой уже двадцать пять годков исполнилось. А уж про старших и вовсе говорить нечего. Разве лишь первенца Святослава удастся посадить на княжение в Великом Новгороде, да и то если Мстислав Удатный сызнова свой взор к Галичу повернет да перед уходом словцо за двухродного сыновца замолвит, а с остальными и вовсе худо.
Чего греха таить, Рязанское княжество и впрямь было бы неплохим выходом, но и то, что предлагал Андрей, не лезло ни в какие ворота. К тому же пока многое было неясно - сколько сил у младшего Ингваря, решится ли он вообще на войну со своим двухродным стрыем. А главное - будет ли просить помощи у соседей? А если будет, то у каких?
По всему выходило, что у владимирцев, поскольку с черниговцами его сближало лишь наличие общего пращура Святослава Ярославича, вот и все, а кроме того, уж больно много там ныне скопилось безудельных княжат или сидящих на таком крохотном уделе, что только смех. Следовательно, обратись Ингварь к ним, - не миновать делиться. И хорошо делиться.
У владимирцев иное. У них своей земли в избытке. А вот захотят ли они подсобить меньшому Ингварю? Зять его, Константин Всеволодович, ныне и носа не высовывает из своего любимого Ростова, опять же хворает шибко, как ему дочь писала. Да и миролюбив он - не только сам не пойдет, а и прочим может воспретить, хотя тут как сказать… Юрий своего старшего брата скорее всего послушается, а вот Ярослав… Этот горяч, может и на запрет наплевать.
Словом, вопросов имелось много, пожалуй, слишком много, а вот ответов на них - ни одного, так что рассуждать обо всем этом можно хоть до бесконечности - все равно без толку. И Мстислав Романович еще раз протяжно вздохнул, тем не менее подтвердив свое окончательное решение, которое в последние годы все чаще и чаще срывалось с его губ:
- Обождем малость. Тут горячку пороть - себе дороже выйдет, а посему отложи эти блины до другого дни. - И как бы в свое оправдание он еще раз напомнил сыну: - Вон, все помалкивают - и черниговцы, и владимирцы. Выжидают. И нам тако же надобно…
- И сколь ждать? - грустно спросил Андрей.
- Сколь? - Мстислав Романович задумался, но ненадолго, почти сразу отыскав единственно правильный ответ. - Так ведь я уже тебе поведал - пока Мстислав Удатный свое слово не огласил. Нынче, как ни крути, все от него зависит.
- Понятно. - Андрей поднялся с лавки и обреченно вздохнул. - Вот тебе, сынок, кукиш, чего хотишь, того и купишь.
Мстислав Романович в ответ развел руками:
- Жизнь, она такая. Не все в ней сбывается, чего желается.
Киевский князь, как умудренный опытом человек - как-никак разменял седьмой десяток, - говорил разумно, взвешенно и толково. Все в его словах было правдой, кроме одного - и в Черниговском, и в Новгород-Северском, и во Владимиро-Суздальском княжествах все было далеко не так тихо, как ему казалось. И там вот уже который день судили и рядили - как быть дальше.
На письмо рязанского князя Константина Владимировича внимания особо не обращали. Да, написано вроде бы потолковее, нежели полученное месяцем ранее от Глеба, но разве в том дело, кто из них прав, а кто виноват? Речь о другом - пользуясь удобным поводом, стоит ли им идти на Рязань или не стоит.
Черниговцы из числа молодых безудельных княжат основной упор делали на то, что все они, равно как и рязанцы, такие же Святославичи, свой род. К тому же женка одного из убиенных под Исадами князей - Кир-Михаила - меньшая дочь недавно умершего Всеволода Чермного, то есть его брату, Глебу Святославичу, который ныне сидел на черниговском столе, она доводилась братаничной, а потому…
Страсти разжигало и то, что уж больно много собралось ныне безудельных княжат в Чернигове и прочих градах. И не просто безудельных, но и без малейших перспектив на будущее - землю на всех не растянешь, а какая есть, уже занята родичами, притом основательно. У усопшего Чермного двое непристроенных сынов, да и у младших братьев черниговского князя потомство будь здоров. Одни Мстиславичи чего стоят - Дмитрий, Андрей, Иван, Гавриил… И куда ему, Глебу, всех братаничей распихать, когда он не ведает, чем родного сына Мстислава наделить.
А по соседству с ними, в Новгород-Северском, говорили примерно так же - и об общем пращуре Святославе Ярославиче, и о родстве с покойными князьями, разве что имя убиенного было иное, а так один в один. Да и как иначе. Заботы-то одинаковы - всем по уделу сыскать, вот только если Черниговское хоть и трещит по швам от обилия княжичей, то Новгород-Северское и вовсе как курица-несушка - что ни десяток лет, так яйцо с новым уделом: Курск, Путивль, Вщиж, Трубчевск, Рыльск…
Потому и разгорелась нешуточная пря что там, что тут. Повсюду щитами гремят, мечами звенят. У наследников неимущих глаза как яхонты горят. Все в один голос кричат: "Подсобить немедля меньшому Ингварю, чтоб справедливость на Рязани восторжествовала!"
А с другой стороны посмотреть - как подсобить, когда он за помощью не шлет? Самозванно-то идти негоже. Опять же неведомо, о чем владимирцы думают. Но главным и тут был вопрос: "А что скажет Мстислав Удатный, который родня всем - и убийцам, и убиенным?"
И как ни горячились молодые княжичи, у которых кроме этого звания да небольшого городишки за душой ничего не имелось, как ни настаивали, все равно старшие порешили не по-ихнему. Уж больно свежи у князя Глеба Святославича воспоминания о раздоре трехлетней давности, когда сводные дружины смолян и новгородцев смерчем пронеслись по черниговской земле… Нет, в таком деле спешка даже не вредна - смертельна. Братаничей понять можно - такой удобный случай, чтобы поживиться за счет соседских междоусобиц, навряд ли представится. Но он, Глеб, в ответе за все княжество в целом, и ему ошибаться нельзя. А посему надобно ждать слова Удатного. Благо, что тот медлить не любит, так что, поди, что-нибудь уже да надумал. А вслед за ним и Изяслав Владимирович тоже решил погодить.
Да и у владимирцев без споров не обошлось. Особенно горячился Ярослав, который жаждал реванша, и неважно, что биться предстоит вовсе не с тем, кто одолел его на Липице. К тому же будущего противника звали точно так же, как и его старшего брата, которого переяславский князь после проигранного сражения ненавидел. Стыдно ему было ехать к брату Юрию - как ни крути, а тот пострадал именно из-за него, Ярослава, - но видел, что своей дружины, уменьшившейся вдвое, для похода на Рязань не хватит, вот и пришлось скрепя сердце катить к нему.
У самого Юрия дружина была тоже невелика, ибо потеряла на Липице еще больше людей, но зато брат, как и погибший Кир-Михаил, был женат на дочке недавно усопшего черниговского князя Всеволода Чермного, только старшей, Агафье. И расчет Ярослава строился на том, что тот сговорится с родичами, а против двойного удара - с запада и севера - рязанскому князю нипочем не устоять.
Однако Юрий, замирившись со своим братом Константином, не хотел выходить из его воли, тем более теперь, когда было ясно, что дни великого владимирского князя из-за его тяжелой болезни сочтены. Об этом доверительно поведал его лекарь, старый Матора. Вот и получалось, что он, Юрий, его ближайший преемник. Да и сам старший Всеволодович, не иначе как чуя скорую кончину, недавно перевел брата из маленького волжского Городца в Суздаль, так что ныне сердить его своим самовольством ни к чему, а потому он предложил Ярославу отправиться вместе с ним в Ростов Великий. Не хотел тот ехать к старшему брату, ох как не хотел, но жажда реванша оказалась сильнее. Коли по-другому никак, то пускай…
Однако миролюбивый Константин ответил точно так же, как и старшие черниговские и новгород-северские князья своим сынам и сыновцам, - мол, не след нам ныне встревать в чужие распри. Неужто мало крови пролилось на Липице, так к чему ее множить.
- Они ить нам не чужие. Тебе усопшие хошь и двухродными, но внуками доводятся, - в тщетной надежде склонить миролюбивого Константина на распрю с южными соседями напомнил Ярослав. - Давай хошь детишкам их заступу дадим.
- Ты ж сам токмо что чел грамотку, кою мне мой рязанский тезка прислал, - парировал Константин.
- А допрежь того Глеб иную выслал, так отчего ты ему веры не даешь, а Константинишке-братоубийце…
Видя, что младший брат не в меру распалился, Юрий решил вмешаться. Успокаивающе положив руку на плечо Ярослава, он остановил его на полуслове и с легкой укоризной, адресованной Константину, произнес:
- Правому помочь - святое дело.
- Правому - да, - не стал спорить тот. - Вот токмо не ведаю я, кто из них прав, а потому, - и далее он чуть ли не слово в слово повторил то, что говорили в Киеве, в Чернигове и в Новгороде-Северском, - пождем, что нам Мстислав Удатный скажет. Он-то, сами ведаете, куда ближе всем рязанцам по крови, нежели мы, одначе покамест молчит. - И Константин, резко поменяв тему, осведомился у Ярослава: - Он, к слову, не надумал еще свою дочку тебе возвернуть?
Тон вопроса был заботливым, даже участливым, но Ярослав прекрасно понял, что это была маленькая месть за "Константинишку-братоубийцу".
- Нет! - отрезал он и, резко развернувшись, даже не вышел - выбежал прочь из покоев брата.