- Здорово! А я могу их увидеть?
От нетерпения я принялась подпрыгивать на матрасе, отчего из дыр полезла колкая солома.
- Прямо сейчас? Может, лучше завтра?
- Нет-нет-нет! Если я не увижу их прямо сейчас, то буду бояться и дальше. Потому что я тебе не очень-то поверила.
- Не поверила? Тогда точно не пойдем. Вот еще: ты мне не веришь, а я тебя за это должен с чудесными существами знакомить!
- Поверила-поверила! Давай сейчас.
- Ладно, уговорила. Но мы должны выбраться отсюда тихо-тихо, чтобы баба-тетя не услышала и не застукала нас в коридоре.
- Она сериал смотрит. Не услышит!
- Ладно, двигай за мной!
Переговариваясь шепотом, мы отправились в опасное путешествие на чердак. Нас ждали дремучие дебри коридора, лестница, логово чуткого хищника и, наконец, еще одна лестница, узкая и скрипучая.
Едва мы вышли за дверь, я крепко ухватила брата за руку. Пару раз он попытался выдернуть пальцы из моей потной ладошки, но безуспешно. На подходе к чердаку смирился и не предпринимал больше попыток к освобождению.
- Ну, мы пришли. Ты готова? - едва слышно прошептал он мне на ухо.
Не дожидаясь ответа, толкнул квадратную дверь. Она открылась на удивление беззвучно. За ней простиралась мгла, пахнущая пылью и старым хламом, и всеми детскими страхами.
- Включи свет, - попросила я жалобно.
- Нельзя. Пойдем!
Брат потянул меня в глубь опасной неизвестности, но я забуксовала.
- Мне страшно. Там темно!
Я подвыла в преддверье плача.
- Тихо! - Ринат зажал мне рот ладонью. Она была шершавой, как дощечка, и пахла так же - смолой. - Ну вот, знал же, что девчонкам верить нельзя, тем более, таким мелким! Прекрати сейчас же, иначе явится баба-тетя, и знаешь, как нам с тобой влетит?
Он насильно втащил меня через порог и закрыл дверь. Я принялась брыкаться и вырываться и догадалась наконец укусить зажимавшую рот руку. Брат зашипел от боли и отвесил мне свободной рукой подзатыльник.
- Смотри туда, - он развернул меня в сторону маленького окошка.
Я нарочно зажмурилась и замотала головой. Но когда меня пару раз тряхнули, решилась открыть глаза в надежде, что изверг от меня отстанет и перестанет взбалтывать, словно бутыль с кефиром.
Летняя ночь втекала сквозь мутное стекло, но отчего-то не могла наполнить собой помещение, а топталась, как незваный гость у порога. Нечто пушистое и светящееся шевелилось на полу. Свет был похож на лунный, но не серебристый, а разноцветный. Что-то вроде мерцающего ковра в ладонь высотой. Забыв про слезы, я осторожно шагнула вперед, чтобы поближе рассмотреть это диво. Вблизи "ковер" оказался не однородным, а состоящим из шарообразных комочков, живых и дрожащих. Я протянула к ним руку - и пушистая волна отхлынула от моих пальцев. Дожки (ведь это были именно они!) в панике заметались, карабкаясь друг на друга, стараясь заполнить собой все углы и щели.
- Но почему? - обернулась я к Ринату.
Брат рассматривал дожек с радостным изумлением. Похоже, он видел их в первый раз. Тогда откуда знал?.. Глаза его были во мраке, но по слабым искоркам было ясно, что по радужкам расходятся зеленоватые волны. Он выглядел крайне довольным - как человек, сотворивший нечто такое, чего сам от себя не ожидал.
- Ты кажешься им большой и опасной.
- Но я же маленькая! И добрая.
На это он не ответил. Подойдя, присел на пол, потянув и меня за собой, положил ладонь поверх моей. Его дожки отчего-то не испугались. Принялись стекаться отовсюду к его руке. Правда, забраться на нее решился только один (одна, одно) - лиловый и, как видно, самый отважный. Остальные шевелились возле, светясь и переливаясь, словно большие пушины одуванчика или маленькие персидские котята. Шевелились… а потом стали потихоньку расползаться в разные стороны и вдруг растаяли.
- Спать ушили, - шепотом объяснил брат.
Он осторожно пересадил оставшегося смелого пушистика со своей руки на мое плечо. Тот опасливо дернулся и подрожал с полминуты, а затем притих, смирился. Я скосила глаза и прижала плечо к подбородку, чтобы как следует его рассмотреть. Размером дожка был с теннисный мячик, но гораздо легче. Казалось, он вообще ничего не весил, как птичье перышко или тополиный пух. Тельце было не совсем круглым, а в форме яйца острым концом вверх. Кроме голой розовой макушки, все покрывала шерстка бледно-лилового цвета. Она светилась, но не равномерно, а словно пульсируя. В шерсти поблескивали черные бусинки глаз, как у мышки или хомячка. Лапки - по крайней мере, та их часть, что была видна из-под густой шубки, тоже походили на конечности маленького грызуна - с тонкими пальчиками и коготками.
- А говорить он умеет?
- Умеет. Но не так, как мы.
- А как?
- Если он привыкнет к тебе и начнет доверять, то будет тихонько насвистывать или пощелкивать язычком. А если будет совсем доволен, может даже спеть. Без слов, конечно. Ну что, пошли спать? Ты убедилась, что бояться нечего?
- А можно я возьму его с собой?
- Я бы разрешил, если бы был уверен, что ты никому не скажешь. Но, - он выразительно развел руками, - ты уже подвела меня сегодня.
- Я больше не буду! Никогда-никогда.
Ринат упорствовал, но смешинки не покидали уголков его губ - видимо, для него это было игрой, что я отлично чувствовала. Поэтому, несмотря на непреклонный тон, не теряла надежды. В конце концов, мы сошлись на том, что зверушку я заберу, но если проговорюсь кому-нибудь, то:
- Никаких дожек ты больше никогда не увидишь! Я перестану с тобой разговаривать до конца жизни и до конца жизни буду считать маленькой, глупой и вздорной девчонкой!
Когда мы со всеми предосторожностями вернулись в свою комнату, я пристроила дожку рядом с собой на подушке, вдавив кулаком ямку. Подушка была большой и просторной, и я не рисковала задавить зверька во сне. Он тут же распушился и округлился, засиял особенно ярко и… исчез.
Я горестно охнула.
- Он заснул, - объяснил Ринат. - Когда они спят, они невидимые.
Он сидел на своем матрасе, вытаскивая из дыр соломинки. Глаза стали обычными, только взгляд казался уставшим и взрослым. Мальчишки девяти лет так не смотрят.
- А завтра я его увижу?
- Конечно.
Я тихонько засмеялась и чуть было не подпрыгнула на матрасе, но вовремя осадила себя: дожка мог проснуться и испугаться.
- Знаешь, Ринат, очень здорово, что мы с тобой наконец подружились! Раньше мне часто бывало грустно, а теперь не будет: ведь ты будешь со мной играть.
- А мы подружились?
Я растерялась.
- Не знаю, - я принялась тереть шрам на подбородке, как делала всегда, когда была крайне взволнована. Еще лучше в таких случаях помогало сосание большого пальца, но, если брат увидит меня с пальцем во рту, решит, что я совсем маленькая, и точно не будет дружить. - Я не знаю, но очень хочу, чтобы мы с тобой были друзьями. Мы ведь брат и сестра.
Ринат молчал какое-то время. Я так занервничала, что все-таки засунула палец в рот. Правда, тут же вытащила и спрятала руку под матрас, во избежание соблазна. Брат не обратил никакого внимания на мой маневр.
- Хочешь - значит, будем, - наконец заключил он. - Если ты не проговоришься и не станешь приставать ко мне со всякими девчачьими глупостями.
- Не стану и не проговорюсь!
От радости я взлетела, разметав одеяло. Тут же проявился-показался испуганный дожка. Ринат, засмеявшись, перескочил до меня одним прыжком и взял его в ладони, успокаивая, а я пульнула освободившейся подушкой в потолок. Из нее посыпался снегопад перышек.
Мне казалось, что все теперь пойдет по-другому. Словно кто-то распахнул двери внутри меня и впустил солнце и лето, расцветившее душу яркими красками. А может, я сейчас придумываю мои тогдашние мысли и эмоции. Ведь с тех пор прошло много лет, и я могу анализировать и теоретизировать. А тогда, верно, просто радовалась, как ликовал бы любой одинокий ребенок от забрезжившего счастья не-одиночества.
Когда Ринат сумел меня угомонить, и дожка был устроен с удобствами на прежнем месте, и я уже почти уснула, он заговорил еще раз:
- Слышь, сестра!
- Да?..
- Ты учти: ты больше не Ира. С Ирой я дружить не хочу и не стану.
- Почему?!
- Ир много. Куда ни кинь - обязательно попадешь в Иру. Ты теперь… - он задумался на пять секунд, - ты теперь Рэна, поняла?
- Поняла.
- И я не Ринат. Ринатов, конечно, меньше, чем Ир, но тоже порядочно. Я Рин. Поняла?
- Поняла.
- Повтори. Скажи: поняла, Рин.
- Поняла, Рин.
- Хорошо. Спокойной ночи, Рэна!
Когда я проснулась, дожка уже не спал. Собственно, он меня и разбудил, принявшись поглаживать крошечной когтистой лапкой мою щеку. При этом он тихонько насвистывал, словно птичка - щегол или малиновка. Я решила назвать его Фиолетик, или сокращенно - Филя.
К чести своей, я оказалась стойким партизаном и никому не проговорилась. Хотя искушение было велико. Особенно тянуло рассказать секрет бабе-тете, которая, как я и подозревала, при ближайшем знакомстве оказалась не огромным зубастым хищником, а добродушной - хотя и массивной и гормкоголосой - старушкой, и кладезем интересной информации в придачу. Уже на второй день я называла ее "баба Таня" и с удовольствием помогала в нехитрых домашних делах: выпалывала желтые одуванчики с грядок, рассыпала зерно и хлебные крошки курам, прогоняла со двора прутиком наглых соседских гусей. Выходить за ворота мне было строго-настрого запрещено, и иных развлечений не имелось. Попутно я с интересом выслушивала ее рассказы о том, как хорошо было раньше и никогда уже больше не будет.