Мужчина на асфальте затих и свернулся в комок, поджав колени к подбородку. Он очнется через пару часов, замерзший, болезненно разбитый и не будет помнить ни мгновения из ночного инцидента. Человеческая память слишком коротка и обладает отличным свойством стирать плохие моменты. Филипп знал лучше всех, ведь в чужих глазах он мог прочитать любое воспоминание, даже самое сокровенное и запрятанное.
С противоположного конца улицы показался серебристый автомобиль Максима. Он затормозил, проскользив по асфальту несколько метров. Увидев расслабленного Фила, выстукивавшего по рулю ритм орущей невыносимой песни, Макс выскочил из машины, злобно хлопнув дверцей, и заорал обиженно:
- Да он мухлюет!!! - Синие глаза блеснули нехорошим огоньком. Дождь контуром огибал его фигуру, не портя пиджака в тонкую полоску.
Фил только пожал плечами без особого сожаления. На его кабриолете, проигранном в прошлом марте, сейчас гоняла блондинка Елизавета.
Из тупичка, пряча самодовольную ухмылку, показался Заккери. По красивому лицу с твердым подбородком и черными бровями, резко контрастирующими со светлыми мокрыми волосами, стекали дождевые тонкие ручейки, похожие на слезы.
- Макс, брат, - сочный голос Заккери напитался торжеством, как его футболка льющей с неба водой, - сегодня я все равно не смогу уехать на двух машинах, но завтра жду ключи.
Последняя летняя ночь подходила к концу.
* * *
- Не понимаю, что за профессия - философ? - Ворчал отец, пока я, собираясь в настоящей панике, металась по квартире.
Пунктуальность не являлась моей добродетелью, с какой стороны не посмотри. Выезжая на встречу за час, я обязательно попадала на нее через два.
Кеды отыскались в ящике для обуви под горой туфель и отцовскими резиновыми сапогами. Плащ найти не удалось. Жаль, одежда - не мобильный телефон, и по ее номеру не возможно позвонить, чтобы выяснить местонахождение.
- Папа… - Буркнула я сквозь зубы, смирившись с тем, что придется надеть осеннюю куртку.
С момента поступления на философский факультет прошли почти три летних месяца, а родитель отказывался понимать мой выбор. Впрочем, умом я тоже отказывалась. После автомобильной катастрофы моя жизнь неслась по неизвестному холодному течению, похожая на легкую одинокую щепку в бурных потоках. Я так и не могла заставить себя вернуться в медицинский институт, откуда забрала документы еще в мае.
Наверное, я слишком сильно ударилась головой о руль, практически не получив других увечий, но после меня стали посещать видения. Яркие, четкие, материальные картинки короткими вспышками рассказывали о грядущем. Так в один из майских дней, накаченных бредом успокоительных лекарств и больничными запахами, мне привиделся список имен студентов и название факультета. Подавая документы в толпе вчерашних школьников, я чувствовала себя старухой и искренне не понимала, что творю, но решила не разочаровывать поселившихся во мне демонов. Когда сумасшедший слушает внутренний голос, то становится философом поневоле.
- Костик, мы уже обсуждали это. - Мама оторвалась от документов и осуждающе покосилась на отца через стеклышки лекторских очков. - Не единожды.
Мамаша была готова согласиться на любой сумасшедший проект, памятуя о днях моего безжизненного бездействия. Отец снова чтото буркнул под нос и уткнулся в утреннюю газету.
Я глянула в зеркало, пытаясь пригладить торчащие соломой ярко-рыжие волосы, но расческа оказалась бессильна. Прозрачная бледная кожа на худеньком лице с острым подбородком, выступающими скулами и зелеными глазами была покрыта веселыми сочными веснушками, даже на кончике носа имелась парочка. Быть рыжей в черно-белом мире нелегко, но, глядя на моих рыжих родителей, до странности похожих, будто брат с сестрой, становилось понятно, что у их ребенка шанса родиться темноволосым или черноглазым не имелось изначально.
По небу пронесся гром, наверное, последний в этом году. Лампочка тревожно моргнула, жалобно пискнул, выключаясь, компьютер. Всем семейством мы кисло покосились в окно, отороченное темно-зеленой занавеской с золотыми бабочками. За ночь погода испортилась, став по-осеннему хмурой, небо заволокло тучами, по асфальту забарабанил дождь. Еще зеленые деревья понуро мокли под яростными потоками, по тротуарам, пузырясь, бежали ручьи.
Никто из родителей даже не пытался предложить подвезти меня до метро. После аварии, поездки в троллейбусах проходили для меня терпимо, автобусы выдерживались со сжатыми до боли в челюстях зубами, но легковые автомобили и любая, даже самая медленная скорость, вызывали у меня приступы паники.
- Удачи тебе, Сашенька. - Мамаша оторвалась от текста лекции.
- Возьми с собой надувную лодку. - Предложил папаша любезно. - Или вплавь. Достать спасательный жилет?
- Спасибо, мои дорогие! - Проворчала я, отчего-то раздражаясь. - Вы умеете поддержать дочь.
Подхватив рюкзак, я выскочила на лестничную площадку, заранее понимая, что опоздала. Лифт застрял где-то между этажами, пришлось спускаться пешком, страшно торопясь и перепрыгивая ступеньки.
Ливень истеричные горожане восприняли, как стихийное бедствие.
По дороге до метро от порывов ветра зонт выворачивался противоестественным блином, джинсы промокли до колена, а от быстрой ходьбы бросило в жар, что хотелось окунуться в холодную лужу. У эскалатора толкался народ, вторая бегущая лестница уже год находилась в ремонте. Я решительно ринулась в месиво из людских спин, расталкивая зазевавшихся пассажиров локтями.
Подземка с громыхавшими поездами и сотнями сонных, похожих на недовольных сов людей утопала в духоте, царившей последние дни, и влажности. Стиснутая в наполненном вагоне я мерно покачивалась, повиснув на поручне. Обе ноги в мокрых кедах стояли на чужих туфлях. Куртка в руке, прижатая к боку дородной дамы, вытерла на ее ярко-красном плаще темное влажное пятно. Женщина с презрительно сморщенным носом разглядывала мою татуировку. От запястья до локтевого сгиба тянулась витиеватая строчка по латыни: "мой второй шанс". Рисунки точно повторяли необычный шрам, оставленный, как напоминание о моей невероятной живучести.
За окном мелькали черные похожие на переплетенных змей кабели, едва озаренные тусклым светом переполненного поезда.
Картинка перед глазами вспыхнула неожиданно - яркая, точная и очень живая.
…Бумажный стаканчик с кофе на белой в горох скатерти, стоявший, а потом резко брошенный сам собой в мою сторону. Коричневая обжигающая жидкость, словно в замедленной съемке выплескивающаяся мне на джинсы…
Через короткий миг я вернулась в переполненный вагон, но все равно дернулась от неожиданности, словно меня больно кольнуло разрядом тока. Вновь нахлынула какофония звуков, смесь гудящих голосов и грохота колес…
Если неприятность случается впервые - это случайность, дважды - неудачное стечение обстоятельств, трижды - дурная привычка, на четвертый раз она превращается в традицию. Начало учебного года четвертый раз подряд ожидало меня в деканате. Распаренная и раздраженная, я выбиралась из подземки, когда наручные часы злорадно напомнили, что первокурсникам уже сказали все напутственные речи, заставили спеть по бумажке гимн факультета, раздали студенческие билеты и отправили на первые занятия, не дождавшись меня. Но как любой копуше со стажем мне давно раскрылась простая истина: опоздания на пятнадцать минут и на полчаса мало отличались, поэтому ими стоило насладиться в полной мере. К счастью, дождь закончился, и к институту я шла вразвалочку, старательно перепрыгивая лужи.
Огромное здание философского факультета походило на средневековый замок с остроконечными шпилями, где не хватало только рыцарских стягов. По обе стороны, словно раскинутые для объятий руки, тянулись пристройки с учебными классами. На одном крыле имелся вход в маленькое студенческое кафе с глупой яркой вывеской и облезшими искусственными пальмами. К парадным дверям с помпезными мраморными колоннами вела длинная лестница. С крыши на студентов с укором взирала богиня Фемида, вытягивавшая руку, подобно монументам известного политического деятеля начала прошлого столетия. Фигура, похоже, осталась со времен, когда в здание занимали юристы.
В кармане пискнул мобильный телефон, радуясь полученному сообщению. На экране подмигивал конвертик, подписанный именем "Пашка".
"Уже опоздал, брат?" - писал приятель. Он с самого начала веселился от одной мысли о моей философской карьере.
Я смиренно и стыдливо (как всегда) покосилась на стрелки наручных часов, укоряющих за вопиющее опоздание.
"Не переживай, деканат мне обеспечен", - палец быстро набрал ответное послание. Я не увидела, а скорее почувствовала опасность. По дороге, как умалишенный, пролетел серебристый крошечный Мерседес. От несчастного случая меня спас поспешный, буквально панический шаг назад. Автомобиль промчался всего в десяти сантиметрах, даже не притормозив, и брызнул на джинсы водой из лужи.
- Баран! - В сердцах плюнула я вслед сумасшедшему водителю и, обнаружив на белой футболке сочное грязное пятно, обиженно застонала: - Сказочно!
Яростный взор на серебристое спортивное купе, к сожалению, не мог проколоть ему все четыре колеса. Машинка лихо вкатила на стоянку прямо перед лестницей к главному входу, останавливаясь между двумя скромными седанами преподавателей.
- Чтобы не творили цари-сумасброды - страдают ахейцы. - Услышала я насмешливый девичий голосок и оглянулась.
Рядом со мной зашагала румяная пышка с мелкими кудряшками, торчащими не лучше моей непослушной рыжей шевелюры. На щеках девушки от широкой располагающей улыбки появились ямочки.
- Не плюй в колодец. - Отозвалась я мрачно, пытаясь отскрести ноготком грязь, но только втирая еще глубже в белую ткань.