- И это - когда ты был ранен, служа ему!
- Нет, не ему. Я действовал во исполнение слова, данного мною Амброзию. Он завещал мне некую заботу о своем королевстве. - Больше я ничего не добавил, с Гайдаром не следовало говорить о богах и видениях. Подобно Утеру, он был занят делами плоти. - Перескажи мне, - попросил я, - те слухи, о которых упоминал раньше. Что говорят люди? Как представляют себе события в Тинтагеле?
Он оглянулся через плечо. Дверь была затворена, но он понизил голос:
- Люди рассказывают, будто Утер уже раньше успел побывать в Тинтагеле и был с герцогиней Игрейной, и будто сопровождал его туда ты и ты же помог ему пробраться в замок. Будто бы ты волшебными чарами придал ему обличье герцога, и так он прошел мимо герцогских стражей в спальню к герцогине. Говорят и больше того. Будто бы и сама она, бедняжка, принимала его на своем ложе, думая, что это ее супруг. Бритаэль с Иорданом привезли ей весть о гибели Горлойса, смотрят, а "Горлойс" сидит с ней за завтраком, живой и невредимый. Клянусь Змеей, Мерлин, почему ты смеешься?
- Два дня и две ночи, - ответил я, - и уже создалась легенда. Что ж, наверно, люда ей поверят и будут верить всегда. Может быть даже, она лучше правды.
- А в чем же правда?
- Что нам не понадобились чары, чтобы войти в Тинтагел, - только хитрое переодевание и человеческая измена.
И я рассказал ему, как все было на самом деле и что я наговорил мальчишке-козопасу.
- Так что, как видишь, Гайдар, это семя заронил я сам. Лорды и советники короля должны знать правду, но простому люду будет приятней, да и легче верить рассказу о колдовских чарах и безвинной герцогине.
Он, помолчав, сказал:
- Стало быть, герцогиня знала.
- А иначе разве бы нам удалось войти в замок? Нет, Гайдар, пусть никто не говорит, будто герцогиню взяли силой: она знала.
Он опять помолчал, на этот раз еще дольше. Наконец сумрачно произнес:
- Измена - тяжкое слово.
- Но справедливое. Герцог был другом моего отца и доверял мне. Ему и в голову не могло прийти, что я буду помогать Утеру в ущерб ему. Он знал, как я отношусь к Утеровым вожделениям. Ему неведомо было только, что мои боги повелели мне на этот раз способствовать Утеру в утолении его страсти. Но хоть я и не волен был поступить иначе, все равно это была измена, и нас всех ждет за нее расплата.
- Кроме короля, - твердо сказал Гайдар. - Я его знаю. Он испытает разве что минутное угрызение. Расплачиваться будешь ты один, Мерлин, как ты один нашел в себе мужество назвать вещи своими именами.
- В разговоре с тобой. Для других пусть это останется повестью о колдовских чарах, вроде тех драконов, что по моему велению грызлись друг с другом под Динас Эмрисом, или Хоровода Великанов, который по воздуху и по воде перенесся из Ирландии в Эмсбери. Но ты видел своими глазами, каково пришлось Мерлину Королевскому Магу. - Я помолчал, пошевелил больной рукой, лежащей поверх одеяла, и покачал головой в ответ на его озабоченный взгляд: - Нет, нет, не беспокойся Уже не так больно. И еще одну правду о той ночи я должен тебе открыть. Будет ребенок, Гайдар. Понимай это как надежду или как прорицание, но вот увидишь, на рождество родится мальчик. Утер не говорил, когда он намерен заключить брак?
- Как только это будет пристойно. Пристойно! - повторил он с коротким смешком и сразу закашлялся. - Тело герцога находится здесь, но дня через два его перевезут в Тинтагел и предадут земле. И тогда, после восьмидневного траура, король заключит брак с герцогиней.
Я задумался.
- У Горлойса был сын от первой жены. Его звали Кадор. Сейчас ему должно быть лет пятнадцать. Ты не знаешь, что с ним сталось?
- Он здесь. Он участвовал в последнем бою, сражаясь бок о бок с отцом. О чем договорился с ним Утер, неизвестно, но всем, кто воевал против короля под Димилиоком, даровано прощение и, кроме того, объявлено, что Кадор будет герцогом Корнуолла.
- Да, - подхватил я. - А сын Игрейны и Утера будет королем.
- Когда в Корнуолле сидит герцогом его злейший враг?
- Даже если и злейший враг, разве у него нет на то достаточной причины? За измену, быть может, придется расплачиваться долго и жестоко.
- Ну, это, - вдруг бодро возразил Гайдар, подбирая полы своего длинного одеяния, - покажет время. А теперь, молодой человек, тебе следует еще поспать. Хочешь, я дам тебе снотворного?
- Нет, спасибо.
- Как рука?
- Лучше. Заражения нет, я знаю, как это бывает. Больше я не причиню тебе хлопот, Гайдар, перестань обращаться со мною как с немощным страдальцем. Я выспался и чувствую себя вполне бодро. Ступай ложись спать, обо мне не думай. Покойной ночи.
Он ушел, а я еще долго лежал и прислушивался к шуму прибоя, стараясь обрести в ночной близости богов силу духа для предстоящего мне прощания с мертвым.
* * *
Обрел я силу духа или нет, но все равно прошел еще день, прежде чем я ощутил и в теле довольно силы, чтобы покинуть мою келью. Вечерело, когда я отправился в большую залу замка, где был установлен гроб с телом герцога. Наутро его должны были увезти в Тинтагел и похоронить рядом с предками. Но сейчас он лежал один в высокой гулкой зале, где недавно пировал с пэрами и замышлял последнее сражение.
Было холодно и тихо, только снаружи грохотал прибой и выл ветер. Он переменился и дул теперь с северо-запада, неся с собою холод и влагу близких дождей. Окна зияли без стекол или роговых пластин, и на сквозняке колыхались и распластывались дымные огненные языки факелов в настенных скобах, покрывая свежей копотью древнюю каменную кладку. Голо и неприютно было под темными сводами - ни деревянной резьбы, ни цветных изразцов, ни росписей по стенам; сразу видно, что Димилиок - всего лишь военная крепость; герцогиня Игрейна, быть может, и не бывала здесь никогда. Серый пепел в очаге давно остыл, отсыревшие, полуобгорелые головни блестели каплями влаги.
Тело герцога было уложено на возвышении посередине залы и покрыто его военным плащом: белый вепрь на алом поле с двойной серебряной каймой. Я привык видеть эти цвета в сражении рядом с моим отцом. Видел я их и на Утере, когда вез его, переодетого, в замок Горлойса. Теперь тяжелые складки плаща ниспадали до пола, а тело под ними словно сплющилось, усохло - пустая оболочка, все, что осталось от крупного, могучего мужчины. Лицо было открыто. Плоть на нем посерела и спалась, как бы стекла с костей, подобно свечному салу, и обозначился череп, лишенный почти всякого сходства с Горлойсом, которого я знал. Монеты на веках уже глубоко запали. Волосы скрывал боевой шлем, и только знакомая седая борода была выпростана и лежала поверх белого вепря на груди.
Тихо ступая по каменным плитам, я думал о том, что не знаю, какому богу поклонялся Горлойс при жизни и к какому богу отправился после смерти. По убранству тела этого определить было нельзя. Монеты на глаза клали не только христиане, но и многие другие. Я вспомнил иные смертные ложа, вспомнил, как теснились вокруг них нетерпеливые духи; ничего такого здесь не ощущалось. Но он уже три дня как мертв, его дух, быть может, уже вышел на холод и ветер через проем окна. Быть может, он теперь далеко, и мне уже не настичь его и не получить прощения.
Я стоял над телом человека, которого предал, который был другом моему отцу Амброзию, верховному королю. И вспоминал, как герцог явился ко мне просить подмоги в деле с его молодой женой и как он мне сказал тогда: "Я сейчас не многим мог бы довериться, но тебе доверяю. Ты - сын своего отца". А я молчал в ответ и только смотрел, как от пламени в очаге ложатся красные, будто кровавые, отсветы на его лицо, и только выжидал случая, чтобы привести короля к ложу его герцогини.
Это один и тот же дар: видеть духов и слышать голос богов, слетающихся к нам, когда мы приходим в мир и когда его покидаем, но дар этот столько же от света, сколько и от тьмы. Видения смерти могут являться с такою же отчетливостью, как и видения жизни. Невозможно ведать будущее и быть свободным от призраков прошлого, вкушать славу и довольство, не испытывая мук и угрызений за свои прежние дела. То, чего я искал у тела убитого герцога Корнуолла, не принесло бы мне ни утешения, ни душевного покоя. Такому человеку, как Утер Пендрагон, который убивает в открытом бою под открытым небом, тут и думать было бы нечего: покойник и покойник. Но я, доверившийся богам так же, как герцог доверялся мне, знал, подчиняясь их велению, что должен буду за это расплатиться сполна. Поэтому я шел сюда, даже не питая надежды.
Горели факелы. К моим услугам был и свет, и огонь. И я был Мерлин. И я хотел говорить с ним, мне ведь уже приходилось вступать в общение с умершими. Я неподвижно стоял, следя за мятущимися факелами, и ждал.
Постепенно в крепости смолкли голоса и наступила тишь: все уснули. За окном вздыхало и ударяло в стену море. Под сводами проносился ветер, и папоротники, выросшие вверху из трещин в стене; шелестели и бились о камни. Пробежала, пискнув, крыса. В факелах, пузырясь, кипела смола. Сквозь запах дыма я различал сладковатый смрад смерти. Монеты на глазах мертвого, мигая, тускло отражали свет факелов.