- Гм, - проворчал Адамс, - совсем еще ребенок, только начинаешь. Его трубка погасла, и он ковырял ее пальцем, не выказывая неудовольствия.
- Что ты планируешь делать дальше? - поинтересовался он.
- У меня нет планов.
- Ты хочешь остаться на службе?
- Это будет зависеть от того, как вы к этому отнесетесь, - ответил Саттон. - Я предполагаю, конечно, что буду вам не нужен.
- Мы должны заплатить тебе за двадцать лет, - уточнил Адамс почти ласково. - Деньги тебя ждут. Можешь взять их, когда выйдешь отсюда. Почему бы тебе не взять их сейчас? Можешь еще потребовать три или четыре года отпуска.
Саттон ничего не ответил.
- Приходи еще, - пригласил Адамс, - мы поговорим по-другому.
- Я не изменю своего решения.
- А никто тебя и не просит.
Саттон медленно поднялся.
- Мне жаль, - сказал Адамс, - что ты мне не доверяешь.
- Я летел, чтобы сделать дело, - решительно заявил Саттон, - я его сделал. Я обо всем сообщил.
- Да, это так, - подтвердил Адамс.
- Полагаю, вы не потеряете со мной связь?
В глазах у Адамса мелькнул мрачный огонек:
- Всенепременно, Аш. Я не потеряю с тобой связь.
14
Саттон спокойно сидел в своем кресле, так, как сидел сорок лет назад. Будто ничего не произошло.
Потому что он снова вернулся на сорок лет назад. Даже черные чашки были те же самые. Через открытые окна в кабинете доктора Рэйвена слышались молодые голоса и топот ног студентов, шлепающих по тротуару. В кронах вязов разговаривал ветер, и этот звук был ему тоже знаком. Где-то вдалеке звенел церковный колокол, а прямо через дорогу слышался девичий смех.
Доктор Рэйвен подал ему чашку кофе.
- Думаю, что я прав. - И глаза доктора блеснули. - Три куска и без сливок.
- Да, это точно, - подтвердил Саттон, изумленный тем, что доктор мог помнить. "Но помнить, - сказал он себе, - это легко. Я, кажется, смогу все вспомнить. Как если бы куски старых привычных мыслей начищались и полировались в моем мозгу все эти чуждые годы, ожидая этой встречи, как прибор заботливо хранимого серебра ожидает на полке, когда придет время употребить его снова".
- Я помню мелочи, - усмехнулся доктор Рэйвен, - чепуховые, бессмысленные мелочи, как, например, количество кусков сахара и что сказал человек шестьдесят лет назад, но я, бывает, путаюсь в важном… в том, что, считается, должен помнить человек.
Беломраморный камин был ярко начищен до самого сводчатого потолка, и щит с гербом университета на его полированной поверхности был таким же блестящим, как и в последний день, когда Саттон его видел.
- Я думаю, - обратился к доктору Саттон, - что вы удивитесь, почему я пришел.
- Ничуть, - возразил доктор Рэйвен. - Все мои мальчики возвращаются повидать меня, и я рад их видеть. Это заставляет меня гордиться.
- Я и сам удивляюсь, - улыбнулся Саттон, - и мне кажется, я знаю почему, но это трудно объяснить.
- Тогда давай спокойнее, - проворчал доктор Рэйвен, - помнишь, так, как мы привыкли. Мы сидели и обсуждали вопрос, и, наконец вникнув в него, мы находили суть.
Саттон коротко рассмелся.
- Да, я помню, доктор. Тонкости теологии. Существенные различия в сравнительной религии. Скажите мне вот что. Вы провели за этим всю свою жизнь, вы знаете о религиях земных и других более, чем любой человек на Земле. Были вы способны хранить одну веру? Вы когда-нибудь испытывали искушение уклониться от учения вашей расы?
Доктор Рэйвен поставил чашку.
- Я мог бы заранее предположить, что ты озадачишь меня. Ты делал это все время. У тебя сверхъестественная способность поставить именно тот вопрос, на который человеку трудно ответить.
- Я больше не буду вас озадачивать, - заверил его Саттон. - По-моему, вы нашли какие-то хорошие, можно сказать, даже лучшие черты в глухих религиях.
- Ты нашел новую религию?
- Нет, - ответил Саттон, - не религию.
Церковный колокол все звонил, а девушка, которая смеялась, ушла. Шаги на тротуаре были уже далеко.
- У вас не было когда-нибудь чувства, - спросил Саттон, - как будто вы сидите и слушаете то, что, как вы знали, вам не дано было услышать?
Доктор Рэйвен покачал головой:
- Нет, не уверен, что я когда-нибудь это чувствовал.
- Если бы вы услышали, что бы вы сказали?
- Я думаю, - сказал доктор Рэйвен, - что я был бы так же озадачен этим, как ты сейчас.
- Мы жили одной верой, по крайней мере, восемь тысяч лет, а может, и больше. Наверняка, больше. Потому что то, что заставляло неандертальца красить берцовые кости в красное и ставить черепа к востоку лицом, должно было быть верой, слабым проблеском чего-то вроде веры.
- Вера, - мягко произнес доктор Рэйвен, - это могучая вещь.
- Да, могучая, - согласился Саттон, - но даже в ее силе - признание нашей слабости. Наше собственное признание того, что мы должны иметь посох, чтобы опереться, выражение надежды и убеждения в существовании какой-то высшей власти, которая укажет нам путь и даст руководство.
- Ты не ожесточился, Аш, тем, что нашел?
Где-то громко тикали часы во внезапно воцарившейся тишине.
- Доктор, - внезапно спросил Саттон, - что вы знаете о судьбе?
- Странно слушать, как ты говоришь о судьбе. Ты всегда был человеком, не склонным поклоняться судьбе.
- Я имею в виду документальную судьбу, - пояснил Саттон. - Не абстракцию, а фактически существующую вещь, действительную веру в судьбу. Что говорят записи?
- Всегда были, есть и будут люди, которые верили в судьбу, - сказал доктор Рэйвен. - Некоторые из них, по-видимому, с оговоркой. Но в основном они не называли это судьбой, а считали это счастьем или предчувствием, или вдохновением, или чем-нибудь еще. Существовали историки, которые писали об очевидной судьбе, но это было не более чем слова. Просто сомнительные выверты. Конечно, были и фанатики, и те, кто верил в судьбу, но практиковал фанатизм.
- Но свидетельства нет, - возразил Саттон, - нет фактического доказательства вещи, называемой судьбой. Подлинной силы, живущей, жизненной субстанции. Что-то, до чего можно дотронуться.
Доктор Рэйвен покачал головой.
- Нет, насколько я знаю, Аш. Судьба, в конце концов, всего лишь только слово. Это не то, что можно наколоть на булавку, вера-то тоже могла быть не более чем слова. Но миллионы людей за тысячи лет сделали ее подлинной силой, вещью, которую можно определить в себе. Вещью, которой можно жить.
- Не предчувствие и счастье, - запротестовал Саттон, - это же просто случайности.
- Они могли быть проблесками судьбы, - объяснил доктор Рэйвен, - едва видимыми вспышками. Предвестниками широкого потока режима случайностей. Узнать, конечно, нельзя. Человек может быть невосприимчивым ко множеству факторов до тех пор, пока у него нет фактов. Поворотные пункты в истории зависят от предвидений. Вдохновенная вера в собственные способности меняла течение событий больше, чем это можно представить.
Он поднялся, подошел к книжному шкафу, постоял с откинутой назад головой.
- Где-то, - сказал он, - если смогу ее найти, здесь есть книжка.
Он поискал, но не нашел.
- Неважно. Я наткнусь на нее попозже, если ты будешь еще в ней заинтересован. Там рассказано о старом африканском племени со странной верой. Они верили, что душа, или сознание, или "эго" (по-латыни), или как бы вы ни называли ее, у каждого человека имеет партнера, двойника на какой-то отдаленной планете. Если я правильно помню, они даже знали ее и могли указать на вечернем небе.
Он отвернулся от шкафа и пристально посмотрел на Саттона.
- Это может быть судьба, ты знаешь, это может быть даже очень хорошо.
Он пересек комнату и встал перед холодным камином: руки сцеплены за спиной, серебряная голова отклонена в сторону.
- Почему ты так интересуешься судьбой? - спросил он.
- Потому что я нашел ее, - ответил Саттон.
15
Лицо на экране оказалось в маске, и Адамс с холодным гневом произнес:
- Я не принимаю вызовов в маске.
- А этот вы примете, - возразил голос из-под маски. - Я тот человек, с которым вы говорили в патио. Помните?
- Вызвали меня из будущего, я полагаю? - поинтересовался Адамс.
- Нет, я еще в вашем времени и наблюдаю за вами.
- За Саттоном тоже наблюдали?
Голова в маске кивнула, а затем спросила:
- Вы его видели. Что вы думаете?
- Он что-то скрывает, - ответил Адамс, - и он не совсем человек.
- Вы собираетесь его убрать?
- Нет, - сказал Адамс, - я этого не думаю. Он знает что-то, что должен знать я, что должны знать мы. И убийством мы этого от него не добьемся.
- Тому, что он знает, - резко возразил голос из-под маски, - лучше умереть с человеком, который знает это.
- Возможно, - предположил Адамс, - мы могли бы прийти к соглашению и взаимопониманию, если бы вы сказали мне, что все это такое.
- Я не могу сказать этого вам, Адамс. Хотел бы, но не имею права раскрывать будущего.
- А до тех пор, пока вы этого не сделаете, - огрызнулся Адамс, - я не позволю вам менять прошлое.
А сам при этом думал:
"Этот человек под маской испуган. Он мог убить Саттона, когда хотел, но сам боится это сделать. Саттон должен быть убит человеком его собственного времени… и здесь, на Земле, потому что время может не стерпеть насилия в будущем".
- Между прочим, - услышал он голос человека из будущего.
- Да? - откликнулся Адамс.
- Я собираюсь спросить вас, как дела на Альдебаране XII?
Адамс окаменел в своем кресле. В нем бушевал гнев.