- Это - Граги, - сказал Нэаль и разжал руку Кэвина, освобождая человечка. Существо потерлось о руку Нэаля, несколько раз подпрыгнуло у него за спиной и ринулось за стог сена - вся шерстка у него была в пыли и соломе.
- Злобный, злобный, - прошелестело оно голосом, от которого волосы у человека вставали дыбом.
- Он больше никогда не причинит тебе зла, - пообещал Нэаль. - Мне еще никогда не доводилось слышать его голоса, хотя другие и рассказывали, что он умеет говорить. - Открой дверь, Кэвин, открой ее! Пусть идет!
Кэвин осторожно толкнул дверь, и в амбар хлынул свет. Граги шелохнулся и двинулся по направлению к двери - Нэаль никогда не видел его так близко: морщинистое коричневое бородатое личико, а из-под спутанных волос бесцветные и глубокие как вода глаза. Граги взглянул на Нэаля и подпрыгнул на своих толстеньких ножках, словно кланяясь. Еще мгновение - и его не стало.
Повернувшись к Кэвину, Нэаль увидел на его лице испуг.
- В нем нет ничего дурного.
- Ты уверен? - Кэвин прислонился к двери. - Теперь я знаю, куда исчезают лепешки по ночам и что за добрая судьба благоволит к этому месту. Пойдем, Кервален, пойдем отсюда.
- Я никогда не уйду отсюда. Никогда. Ты еще не знаешь, что это за место. Послушайся меня. Ты всегда мне верил. Оставайся. Ты всегда сможешь уйти, но дороги назад ты уже никогда не найдешь. Разве тебя привела сюда не добрая судьба? Скажи мне. Скажи мне, вдыхал бы ты воздух этого утра или получил бы хороший завтрак и жил бы в ожидании обеда, если бы не пришел сюда. Быть живым не есть бесчестье. Эта война перестала быть нашей. Наша судьба привела нас сюда - это уже победа. Я так считаю. Подумай об этом, Кэвин. И оставайся.
Долго думал Кэвин, потом взглянул на землю и наконец на Нэаля.
- Впереди осень, - промолвил Кэвин, уступая.
- И зима. Впереди зима, Кэвин.
- До весны, - сказал Кэвин. - Весной я уйду.
Яблоки были засыпаны в лари, колбасы коптились, старый дуб сбросил свою листву, и пошел снег. Граги сидел на крыше у трубы и оставлял следы там, где исчезали лепешки и подогретый эль, а по ночам он коротал время в компании волов и пони.
- Расскажи нам сказку, - попросил юный Скага Кэвина, когда все домочадцы собрались у огня. Поразительно, но Скага сам без посторонних просьб заготовил отрубей для скота на зиму, и с лета ни у кого ничего не пропадало. Скага стал задумчивым и рассудительным парнем, сильно привязавшись к Нэалю, а заодно и к Кэвину.
И вот Кэвин принялся рассказывать о зиме в Дауре и о том, как ураган ломал старые деревья; а Скелли припомнил, как однажды заблудился в таком буране. А потом, когда весь дом улегся - каждый в своем укромном уголке, а Барк с Эльфредой на своей огромной кровати на втором этаже, Кэвин сказал Нэалю, соломенный тюфяк которого лежал рядом с ним: - Это зима молодых.
- Это война молодых, - ответил Нэаль.
- Они отняли твои и мои земли, - сказал Кэвин. Нэаль долго молчал.
- У меня нет наследника. И скорее всего не будет.
- Ну что касается этого… - и теперь Кэвин замолчал надолго. - Это тоже дело молодых. Как зима. И война.
И после этого Кэвин уже ничего не говорил. Но на утро он как будто просветлел, словно с него свалилась какая-то тяжесть.
"Он останется, - думал Нэаль, поглядывая на Кэвина. - Хоть один человек из всех последовал за мной". Но потом он отогнал эту тщеславную мысль вместе с "господином" и "Керваленом" и закутался в теплые одежды, ибо надо было идти делать зимние дела. Дети играли в снежки, и Кэвин играл вместе с ними, крадучись обходя амбар вместе со Скагой. Нэаль видел, как Кэвин учит мальчика сноровке и бесшумным движениям. Дрожь пробежала по его телу - но ведь это были всего лишь снежки, а крики и вопли - выражением детской радости.
Граги взгромоздился на крышу, скинул пару охапок снега и, рассмеявшись, убежал прочь.
- Ха! - прокричал он, прячась за трубу. - Ха! Злобный!
- Исчезни! - завопил Кэвин, но засада была раскрыта и битва проиграна.
Посмотрев, Нэаль отвернулся, но шум сражения и еще какие-то звуки продолжали долетать до него. Он обернулся, чтобы убедиться, что не ослышался, и глаза подтвердили ему, что это было именно то, что он слышал. Довольный, Нэаль двинулся но своим делам.
III. Арфист
И снова пришло время сбора урожая. Серпы мелькали взад и вперед, оставляя за собой стерню. А к утру снопы были уже аккуратно связаны и стояли рядами; так что Граги спал весь день напролет и уплетал предложенную пищу за обе щеки. В этот год на хутор пришли две лани, прилетел только что оперившийся сокол, выпь, забрели трое лисят и отощавщая, раненная стрелой пегая кобыла - вот таких беглецов собрал у себя хутор. К осени сокол улетел, да и выпь тоже; лисята уже перестали играть у крыльца и уходили к самым границам хутора, следуя путем возмужавшего волчонка; а кобыла подружилась с пони, растолстела и залоснилась на сочной траве и зерне. Дети обожали ее и вешали ей на шею венки, которые она чаще всего норовила сбросить и съесть: она ела и ела и начала уже резвиться по утрам, словно наступила заря мирозданья и ни о какой войне никто и не слыхивал.
"Вот и еще одна душа излечилась от безумия", - думал Нэаль. Он полюбил эту кобылу за ее мужество, временами он ездил на ней без седла и поводьев, позволяя скакать, куда ей захочется по полям и холмам. Ему нравилось снова ощущать себя наездником, а кобыла задирала хвост и то и дело ржала от радости, несясь куда ее душа желала - от богатых пастбищ к прохладному ручью, от ручья - в холмы на солнцепек или снова домой в конюшню к яслям с зерном. "Банен" - он называл ее - его прекрасная любимица. Ей нравилось возить его и детей, и Граги, который нашептывал ей слова, которые понимают лошади. Иногда она соглашалась, чтобы ее взнуздали, и тогда на ней ездил Кэвин под настроение, и другие, но это случалось редко и получалось не так хорошо, потому что, как утверждал Кэвин, у нее была лишь одна любовь, и никто другой не мог завоевать ее симпатий.
Так что этот год оказался к Нэалю еще добрее, чем предыдущий. Однако с гостями еще было не закончено.
Этот последний пришел с песнями, сияя, словно медный таз, он спустился с пыльной каемки поля по тропе, протоптанной скотом, юнак, бродяга с мешком за плечами, посохом в руке и безоружный, если не считать кинжала. Волосы у него выгорели до белизны и, когда он шел, развевались по плечам от дуновений ветерка. Он пел:
Хэй, дуют ветра,
Хо, листва умирает,
Месяц месяц сменяет,
Скоро придет зима.
Нэаль первым заметил его. Он чинил изгородь вместе с Барком, Кэвином, Лонном и Скагой.
- Смотрите, - сказал Кэвин, и все посмотрели, а потом перевели взгляд на Барка. Барк бросил работу и подбоченившись устремил взор на юношу, весело спускавшегося с холма - казалось, Барка это совершенно не удивило.
- Вот еще один идет сам не зная куда, - сказал Нэаль. В глубине души он чувствовал мелочное раздражение, что на хутор находит дорогу кто-то менее отчаявшийся, чем он сам, не столь израненный, как Кэвин, и не так оголодавший, как Банен или прилетевший сокол. То, что сюда можно было забрести случайно, просто так, разрушало все его представления о мире. Но потом он понял, что это низкие мысли, и в третий раз устыдился себя.
- Верно, кто-нибудь из эльфийского народа, - встревоженно сказал Лонн.
- Нет, - ответил Барк. - Он не из них. За спиной у него арфа и поет он несказанно хорошо, но к колдовскому миру он не имеет отношения.
- Так ты его знаешь? - спросил Нэаль в надежде на то, что Барк укрепит его уверенность.
- Нет, - ответил Барк. - Я не знаю. - Не было среди живых человека с более острым слухом и зрением, чем Барк. Юноша был еще далеко, и голос его был едва слышен. Но пение светлое и радостное звучало все отчетливее, по мере того как он не спеша спускался к ним: на плече его и вправду была арфа. Она звенела в такт его шагам и даже тогда, когда он остановился.
- Жалуют ли здесь странников? - спросил юноша.
- Всегда, - ответил Барк. - Всех, кто находит сюда дорогу. Издалека ли ты?
На мгновение юноша смутился. Он обернулся, словно отыскивая дорогу, по которой пришел.
- Я шел по тропе. Я думал, она сократит мой путь через холмы.
- Ну что ж, - сказал Барк. - Одни тропы бывают короче, другие длиннее. В холмах в наше время неспокойно.
- Я видел там всадников, - рассеянно заметил арфист, указывая на холмы. - Но они проехали своим путем, а я пошел своим, к тому же я пел по дороге, чтобы они меня ни с кем не спутали - или к арфистам теперь не испытывают былого почтения в землях Кер Донна?
- Если ты идешь в Кер Донн, то ты сбился с дороги.
Теперь на лице мальчика появился испуг, не то чтобы сильный, а так, тревога.
- Я пришел из Донна. Значит, это земля Ан Бега? Я не думал, что она простирается так далеко в холмы.
- Это свободный хутор, - сказал Барк и рассмеялся, обводя рукой дом у подножия холма, золотистую стерню, сады и всю широкую долину. - И если попросишь, Эльфреда, моя жена, даст арфисту кружку эля и место у очага. А если ты любишь медовые лепешки, так и их у нас всегда достаточно. Скага, проводи парня.
- Сэр, - промолвил арфист, приходя в себя и становясь очень учтивым, и отвесил Барку поклон, словно тот был настоящим господином. Он поправил ремень своей арфы и, бросив пару тревожных взглядов туда, откуда он пришел, зашагал по склону холма вслед за Скагой, и шаг его снова делался все легче и пружинистей.
- У тебя дурные предчувствия, - сказал Нэаль Барку, когда арфист отошел на достаточное расстояние. - Ты никогда не спрашивал ни о чем ни меня, ни Кэвина. Кто он? И что он за человек?