Натурально, о роскошном подарочном издании Филиппова безумства, которым он обусловил существование нашего Верта, мы позаботились заранее. И наклепали с него великое множество электронных копий. Равно как и с других плодов нашего славного беллетристического гения.
Ах, вы не знаете, что у нас появились свои компьютеры? Да ладно, могли бы и догадаться. Где живой байк и высокоразумный шимп, там и высокоаналитичный комп, вестимо.
Ну, я решил больше не выставляться со своим первым лицом и четко вести разговор в третьем. Чтобы не прогибать под свою персону дальнейшее повествование. И чтобы мои ушки не слишком торчали из повести наружу. Уж кому меня не знать, как самому мне!
Итак, начнём, благословясь…
Разгар великолепного зелено-золотого лета. Вовсю цветут липы, наполняя округу мёдом и жужжанием пчёл. Двое сидят у широкого окна со стрельчатым сводом наверху - такие любят в Вестфольде, "серединной доле" Верта, в том ядре, что окружено плотной мякотью других земель, но особенно - в "Вольном Доме". Эта резиденция предков и потомков династии Хельмута в свое время была поставлена на века, будто крепость: фундамент и цоколь каменные, угрюмый нижний этаж поверх кирпича отделан мореным дубом, а светлый верх, где расположены жилые помещения, - весь из лиственницы. Там гостили дети рода и их матери, когда старой королеве Эстрелье хотелось увидеть своих птенцов. Грозная слава палаческого гнезда ушла, растворилась в водах безымянной реки, что протекает неподалеку, "старшие люди" ушли навсегда - не обязательно умерли в обычном смысле слова, в Вертдоме это понятие означает скорее невозможность легкого контакта.
Юноша и девушка, сходно одетые в мягкую рясу наподобие монашеской - светло-серого цвета, из лучшей мериносовой пряжи, с кручёным поясом. Бельгард и Бельгарда, после молодого короля Фрейри - старшие в наследовании короны. Не то что бы они принимали обет или хотели его принять - мама Зигрид четко сказала, что двоих затворников, ее самой и ее супруга Кьярта, в семье достаточно. Ну конечно, эта бывшая королевская пара, Кьяртан и Зигрид, до того поусердствовала в изготовлении царственных отпрысков, что у самих отпрысков начисто отсутствовал стимул. А у второй по старшинству пары детей еще и склонность натур такая: не выделяться ничем, помимо скромности, и не лишать себя никаких удобств во имя роскоши. Ибо ряса с её вольным покроем - самая лучшая одежда на свете.
Итак, оба склонились над огромной книгой, согнутой вперегиб и водруженной на стол.
- "Мои возлюбленные ба-нэсхин, созданные по особливому моему произволу, дабы закрыть пустое место в повествовании, внезапно стали камнем, ставшим в край угла…" - читает сестра.
- Что это покойный Филипп так странно у тебя заговорил? - спрашивает брат. - Он что, тренировался во владении старым рутенским?
- Список духовного завещания безусловно отредактирован, как все дорогие рукописи. Переводил на пергамен безымянный любитель словесного витийства, - отвечает Бельгарда. - Погоди, дальше стиль снова сбивается на оригинальный - видно, он писать устал.
- "Переменчивая Морская Кровь. Кровь Хельмута, в которой не было отвращения к отнятию жизни, взятому само по себе. Кровь Эстрельи и Моргэйна, не подозревающая о сакральном смысле родственных уз. Кровь Фрейра и Юлиана, что возвратила нас к древним смыслам любви. Кровь Армана и Элинара…"
- Про брата и мальчишек - явная приписка на полях.
- Нет, на полупустом листе после первой главы. Слушай!
"Преодолеть пороги беззакония. В Хельмутовом семени на глубинном, ядерном уровне преодолены основные запреты всех религий. Дело не в том, что эти запреты неправедны и несправедливы - но лишь в том, что и нарушение, и следование должны быть свободным выбором, а не заложенной извне холодной схемой. И в том, что никакой грех не должен ломать живую жизнь".
- Странно звучит. Будто современный язык взламывает старую чопорную стилистику. Нет-нет, это не сам старший Фил, скорее его младшенький тезка постарался. В качестве упражнения в эсперанто.
- "Быть может, ненасытная вертская жажда до всего рутенского и привела к истощению Большой Земли. Я спрашиваю себя - не повлияло ли на систему и не приблизило ли конечную точку отсчета то, что мы расхищали и припрятывали некие духовные ценности? Хотя бы и те, о которых не подозревали сами рутенцы?
Да, возможно, мы и нарушили равновесие обоих миров навязчивостью своего существования. Но это было необходимо, чтобы в конечном счете попытаться воплотить - не прежнюю жизнь, но былую память. Ибо единый и властный алгоритм бытия человека, равно как и его созданий, что воспроизводится им в изделиях ремесла, творениях искусства - тех, что поглощают кровь или душу, молоко и семя - сей алгоритм вечен и неистребим. И несёт его лишь плоть рутенских потомков ба-нэсхин, кровь вестфольдских королей. Все прочие рутенцы оказались недолговечны и пали, как лист осенний. Лишь ба-нэсхин были в состоянии преодолеть полуторавековой порог, пережив как последнее поколение чистых, беспримесных рутенцев, так и их печальных отпрысков".
- Вот видишь, явно наш человек пишет, а не сторонний. Фил-старший даже в своих последних дневниках не скатывался до того, чтобы объявить Вертдом своей второй отчизной - тем более первой.
- "Воистину сказано: прах еси и в прах обратишься… Произошла холодная кремация большого мира, и не знаешь теперь, плакать из-за этого или гневаться".
- Когда это написано? - спрашивает Бельгард. - С этим несовпадением здешнего и тамошнего времен легко совсем запутаться.
- Филипп переселился на Поля еще до рождения Арма с Эли.
- Я не про основной текст. Кто его дополнял, скажи мне?
- Уж только не его тезки. Малыши в принципе неспособны на философствование. Вот послушай далее:
"Древние знали, что для повторения и обновления бытия нужна календарная жертва. Чтобы по-прежнему вращалось колесо. Тот, Кто своей всевечной жертвой выпрямил круг и тем вывел человечество из бессмысленного существования, обрек мир на истощение, конец и Суд, а его "владыку" - на необходимость в единый миг и с великим риском преодолевать то, что должно было растянуться на века и тысячелетия: центробежную силу Колеса, что его притягивала и заставляла повторять урок.
Было ли в этом благо для человека? И наказание для Вселенной? Кровь Авеля несла проклятие земле куда более страшное, чем кровь Каина. Первая отравлена, вторая, предваряющая, всего лишь случайна и неуместна. Авель убил по доброй воле - пусть и кажущихся бессмысленными ручных скотов…"
- Да уж, больно это современно по мысли.
- Угм. "А теперь запомните. Насильственно пролитая кровь оскверняет и налагает проклятие. Добровольная, жертвенная - освящает и искупает. Это благословение. Кровь за кровь - отмщение, расплата, но и щедрый дар".
- Я подозреваю, что именно с того рутенское человечество время от времени инстинктивно устраивает себе кровавую баню, чтобы чрезмерно не расплодиться. Моровая популяция, - усмехается Бельгард.
- "И вот вам мой завет, любимые мои дети. Ищите кровь и давайте кровь. Там, где завоеватели и миссионеры древности не находили понятия о первородном грехе, там, где природа и человек заключили если не мир, то перемирие, - именно там вы отыщете свою вертдомскую и одновременно морскую кровь. Я полагаю, что на границе двух сред по-прежнему процветает морская раса - амфибийная, амбивалентная, живущая на суше, как в море: не строя дворцов, не нуждаясь в вещах, не сбиваясь в бессмысленную толпу".
- Вот это да. Сестренка, это ж никак и в самом деле Основатель Филипп.
Бельгарда выпрямляется и смотрит ему в глаза:
- Отец рассказывал, что прадедушка…прапра… Хельмут не один раз с ним говорил. И воплощался однажды. Значит, и писать мог.
Двое - юноша и девушка - поворачиваются друг к другу, оставив книгу в покое. И внезапно, как по наитию, оборачиваются к высокому окну.
И видят иное.
Окон в светлице три: одно, большое, в центре, два других, чуть поуже, по бокам.
Из среднего падает на по-прежнему раскинутые страницы фолианта серебристо-серый, по-зимнему холодный свет. Ветви нагих деревьев - чеканка по вороненой стали. Посреди них возвышаются руины - целый лес полуразрушенных готических соборов, чьи руки в мольбе вздымаются к небесам, чьи очи - розы из множества разноцветных стёкол - взирают на тусклый солнечный диск и на плечах которых лежит некая то ли пыль, то ли пепел. Но что самое странное и страшное - весь этот пейзаж находится почти на одном уровне с подоконником.
А из других окон по-прежнему глядит улыбчивое вертдомское лето.
- Это… - сбивчиво проговаривает Бернард, - это Рутен переплыл реку.
- Да. А на ее берегу сейчас наши племянники, - утвердительно кивает Бельгарда. Отчего-то она куда более спокойна, чем брат. - Арман и Элинар.
…Мальчики любят ловить рыбу с моста рядом с Вольным Домом, где они сейчас гостят в окружении дальней и ближней родни. Пускай они до сих пор не поймали ни одной, даже самой завалящей, пусть вода темна и неподвижна настолько, что облака и ветер в ней не отражаются, - тем лучше: ничто не нарушает здешнего покоя.
Сегодня радужная пелена уже не стоит поперек моста, не затягивает дальние окрестности за ним, как иногда бывало раньше и нередко - при них.
Что там, вдали? Родичи говорили разное: то деревушка или городок наподобие того, что окружает Вольный Дом, то горы по имени Гималаи. Ребята любят обсуждать между собой всякие возможности, но не здесь: спугнуть боятся. Крупную, заповедную рыбу или тишину.
Только здесь на мосту, они соблюдают приличия. Только здесь они становятся по-настоящему похожи.