* * *
В километре от Хрястова миновали прибившийся к старому колодцу ветошный городок: вонища, кострища, крытые рогожей шалаши, сменившие не одного постояльца. Как вши на голове жирной бабы копошились манагеры, добрый люд и прочая срань Господня. Несло оттуда вонью протухшего на теле тряпья и чем-то невыразимым, невыносимо гадким, что можно встретить лишь в самой Москве, как будто беженцы захватили с собой частичку родины и эта частица легко приживалась на новом месте, укоренялась и расползалась.
Щавель отвернулся от ночлежбища и не поворачивал нос, пока не миновали запомоенное место. Ехавший с ним стремя к стремени Карп растянул губы в высокомерной ухмылке. Начальник каравана побаивался командира и тем паче радовался случаю подметить за ним слабость. Однако Щавель оклемался, страх взял своё, знатный работорговец согнал усмешку и постарался компенсировать иллюзию временного превосходства мнимым подобострастием.
- Знатно ты Москву разнёс, - мотнул он башкой в сторону разлетевшихся по Руси осколков гнилого анклава. - Малой силой, могучим ударом.
- Кто-то должен, - обронил старый лучник. - Они совсем перестали края видеть. Давно пора было навести порядок, вот и навели. Князь - лук, а мы стрелы. Разим в цель, если есть на то воля светлейшего. Лучше было послать меня, чем гнать войско на Москву, неся потери в живой силе и финансовых средствах.
- Как ты узнал, что Лелюд к Статору побежит доносить о нападении, а не сольёт своему непосредственному начальнику Мотвилу?
- А где я Лелюда поймал? - Щавель покачивался на своей смирной кобыле, негодной для боевых действий, но хорошей для долгого пути. На Карпа, громоздившегося в седле вороного тяжеловоза, командир, тем не менее, взирал свысока, а работорговец склонил голову и почтительно внимал. - Возле территории Статора. Он за мной в "Балчуг-Немчиновку" пришёл хабар украсть, который у нас якобы имелся. О том знал только Сан Иналыч, Филипп ему наплёл по моей указке. Остальное мне рассказал Тибурон. Лелюд - сталкер, то есть из переродившихся манагеров и, как манагер, склонен к двурушничеству и крысятничеству. Он ведь у Сан Иналыча в кабаке сидел, на территории врага, а не для Ордена Ленина детей по сёлам воровал. Тибурон давно его подозревал в стукачестве, но доказать не мог. Лелюд об этом прознал и замутил интригу. Там у них в партии гнездо змеиное, жрут друг друга поедом. Вот, под давлением Мотвила, Тибурона и засадили в клетку. Да он не соврал, стервец, про двурушничество. Лелюд о наших планах не только от своих утаил, а постарался заслать гонцов и Статору и манагерам для слаженного нападения.
- А он, эффективный, - буркнул Карп.
- Манагер же! - подтвердил Щавель.
Впереди послышались крики, и Щавель приподнялся на стременах, вглядываясь в направлении головного дозора. У моста через Колокшу рощицу по обеим сторонам дороги оскверняли ночлежбища. Колодца у Хрястово на всех не хватило и многие беженцы, отогнанные более динамичными земляками, прошли на полверсты дальше и встали возле речки. Справа, где деревья росли неохотно, обездоленные разбили бивак на дюжину шалашей, теперь почему-то пустой и порушенный. Зато слева раскинулся настоящий город обездоленных, имеющий упорядоченный вид. Дерюжные хибарки и самые настоящие брезентовые палатки образовывали линию улиц, сходившихся к вытоптанной площадке возле могучей берёзы, под которой высился на бревенчатом каркасе, устеленном жердями, крытыми провощённой холстиной, самый настоящий дом. Назвать его хижиной язык не поворачивался. Козырное пристанище было обложено понизу камнями и дёрном. Из крыши торчала жестяная труба. Кто-то выстроил дом среди пристанища бездомных и явно не собирался трогаться с места, должно быть, извлекая из своего положения немалую выгоду. Сама же площадь сейчас пустовала, а толпа собралась на отшибе у реки. Там высилась вековая осина, а на суку болталось тело. Из осины торчала стрела, пущенная поверх голов. Перед толпой на жеребце метался Жёлудь, размахивая луком.
По приказу Литвина три верховые десятки мигом оцепили толпу. Ещё три спешились, нырнули в рощу и к реке, чтобы выгнать быдло с неположенной ему воли обратно в стадо. Когда общественный порядок был восстановлен, Щавель, сопровождаемый Лузгой и десяткой ратников, подъехал к лобному месту. Дружинники расчистили командиру путь.
- Докладывай, - бросил Щавель, проезжая мимо сына.
Жёлудь тронул поводья, двинулся стремя в стремя. Возле осины валялось бездыханное тело, ещё один, связанный по рукам и ногам, извивался рядом и глядел на верховых безумным взглядом, изо рта его торчала тряпка.
- Вижу, вешают кого-то, - сбивчиво изложил молодой лучник. - Гражданским так нельзя. Подъехал, стрелу пустил, остановил.
- Зачинщика обнаружили? Кто распоряжался?
- Неточно, но… - парень понизил голос. - Были которые поактивней, - он наклонился к отцу, указал на фигуру в толпе. - Вон тот, в светлом. А вот эти трое в зелёном вроде как помогали ему и стояли ближе всех к дереву, должно быть, вешали.
Топ-манагера в светлом Щавель и сам выхватил взглядом из стада беженцев. Уж слишком он был приметен на фоне зачуханного стада. Рослый и осанистый, с наетым прямоугольным рылом и короткими волосами, сохранившими следы мастерства московского стилиста, он, по манагерскому обычаю, бороды и усов не носил. Топ-манагер был одет в пиджак и брюки, малость замаранные сажей и помятые, в бежевую сорочку с расстёгнутым воротом и бордовые офисные туфли, сильно разбитые пешим ходом. Он стоял под осиной, к которой беженцы старались не приближаться, и ждал, нервно кусая губы. Щавель подъехал к нему почти вплотную и спросил, глядя сверху-вниз:
- Ты здесь распоряжаешься?
Секунду на лице топ-манагера честолюбие боролось со страхом. Кивнуть, значит выдать себя головой, принародно отречься от власти… Топ-манагер умел продумывать ситуацию на три шага вперёд и такого позора не допускал. Иначе бы не стал топ-манагером. Как дальше править, если всё обойдётся? Сразу отыщутся желающие занять козырное место, топ-манагер даже знал, кто именно. Малодушие было недопустимо, и офисный лев раскрыл пасть.
- Я здесь мэр.
Спешившиеся ратники из десятки Фомы привели с реки беженцев, загнали за конное оцепление и окружили лобное место с палачами, казнёнными и командиром Щавелем.
- Ты людей вешаешь, - сказал он с ледяным безразличием. - Кто дал тебе право вершить суд и карать смертью?
Манагер сглотнул, но быстро нашёлся.
- По праву главы нового поселения, - он гордо вскинул подбородок и посмотрел Щавелю в лицо.
- Только если это поселение основано на новых землях по велению светлейшего князя, - продолжил искушённый в знании законов Щавель, - а ты разбил палаточный городок в пятнадцати верстах от Владимира.
- У нас самоорганизованное поселение, - набычился топ-манагер. - Я поддерживаю порядок всеми доступными средствами. Этих поймал за убийством, у них кровь на руках.
- Карать смертью, самопровозглашённый глава самоорганизованного пристанища людей без определённого места жительства, ты не можешь, - стылый взгляд старого лучника не сулил ничего хорошего. - Ты должен был отправить убийц во Владимир, на чьей земле они совершили злодеяние, но ты предпочёл умертвить их здесь, дабы запугать население и укрепить авторитет.
- Я поддерживаю порядок, - упрямо повторил топ-манагер.
- Как зовут тебя?
- Любослав Нахальный.
- Я боярин Щавель из Тихвина, - голос командира пронёсся над присмиревшей толпой. - Порядок на Руси волей светлейшего князя Лучезавра навожу я.
Дружинники поставили на ноги уцелевшего душегуба, вынули кляп.
- Убивал? - спросил Щавель.
- Не я, я рядом, - мужик пал на колени, но не удержался на связанных ногах и рухнул под копыта лошади. - Пощади, боярин, не сам я!..
- Лжёшь, - равнодушно бросил Щавель, не питавший доверия к москвичам, и не ошибся, потому что убийца зарыдал во весь голос.
Ратники вернули душегуба в вертикальное положение. Он выл и сучил ногами.
- За что ты лишил жизни человека?
Мужика приморозило. Он стих, на лице появился разум.
- Сапоги украл. У меня сапоги. Без сапогов как же… Все ноги стоптал. Они новые были… почти…
- Это воровство, а за него не убивают. Почему вора не отвели к представителю власти?
- Крыса он… - пробормотал мужик и забубнил под нос. - Крыс топтать надо. Вот мы и затоптали, крысу-то…
Кляп вернули на место.
- Был самосуд, - молвил командир. - И у тебя самосуд, - обратился он к Нахальному. - Ты не мэр здесь, ты никто. Обычный беженец. По какому праву ты сделался старшим? Тебя народ выбрал?
- Хоть бы и народ! - вскинул голову топ-манагер. - Я за честные выборы.
- Никто его не выбирал, - донеслось из толпы. - Как вылез с самого начала, так и сидит у кормушки, аспид. Дворец построил. Жирует на халяве. Хочешь встать - плати налог, баб к себе на ночь таскает.
- За просто так, главное! - взорвался возмущённый женский вопль.
Загомонила толпа.
- Сидит как вошь!
- Отстроился.
- С печкой…
- Ворует, гнида.
- Его бы самого в петлю…
"Москвичам только волю дай, с добром съедят, - прикинул Щавель, пока дружинники охаживали древками копий разбушевавшийся контингент. - Такой они талантливый и энергичный народ. У них там жри собака собаку, а последняя удавись. Века динамичного карьерного роста и рыночной конкуренции не прошли даром. Завернуть бы их обратно в кольцо Мкада, да времени нет, приказ светлейшего надо выполнять".
- Вот он глас народа, - улыбка едва тронула губы командира и утонула в усах, но топ-менеджер всё понял, и лицо его дрогнуло.