В раннем детстве Аленор воспринял знание об этом Законе как должное, так же, как воспринимали его все живущие от сотворения мира, но когда он узнал, кем считаются глонны - ловкие, трудолюбивые, безропотные существа, похожие на живущих, - его буквально захлестнула волна жалости к этим бессловесным беднягам, искупающим в новых телах домашних животных свои прежние грехи. Как говорили учителя, одному из великих мудрецов было когда-то откровение о глоннах. Оказывается, эти незаменимые помощники живущих в прежней своей жизни наделали немало бед: они были полчищем захватчиков, и с оружием в руках шагали по чужим землям, сжигая дома и топча посевы. Теперь же они стали слугами, делающими все каждодневные бытовые дела. Будучи ребенком, Аленор жалел их - ведь они такие хорошие, внимательные, послушные! - и утешался только тем, что в следующем существовании они избавятся от бремени сотворенных злодеяний и обретут лучшую судьбу.
А еще он как-то раз с ужасом представил себе, что и он, альд Аленор, тоже мог быть одним из тех, воплотившихся потом в глоннов, - мог врываться в чужие дома, крушить все вокруг и издевательски хохотать и - страшно подумать! - одним ударом обрывать чьи-то жизни… "Но ты ведь живущий, ты альд, а не глонн, - успокаивал он себя. - Значит, ты не был таким!"
А если когда-то он все же и грешил, то уже искупил грехи в предыдущих существованиях - иначе не бывать бы ему сейчас альдом Аленором, сыном альда Ламерада!
Он подрастал, узнавал все больше и больше, раз за разом убеждаясь в справедливом устройстве мира, и готов был при необходимости приложить все силы для сохранения этой справедливости. Жизнь текла беспечально, и каждый день приносил что-то новое, каждый день был непохож на прошедший, и прозрачные безбрежные просторы бытия не таили никаких теней…
Внезапная смерть отца черной краской залила все вокруг.
Нелепо… Ужасно… Все родственники съехались на летний праздник Воспевания, долгим и веселым было застолье… А потом альд Ламерад прилег отдохнуть под навесом в тенистом дворике у внешней стены замка - и не проснулся… Укус змеи - так определил лекарь. Через дворик бежал ручей, исчезая в трубе под стеной, - именно по ручью и приплыла та змея, потому что больше ей просто неоткуда было появиться в закрытом со всех сторон небольшом саду. Сделав свое черное дело, тварь скользнула обратно в ручей
- и исчезла. И никто так и не видел ее…
После этой внезапной трагедии глонны наглухо забили обе трубы, и ручью пришлось искать себе другой путь - вдоль внешней стены, в обход замка… но разве это что-то меняло? Не вернуть уже альда Ламерада, не вернуть отца, так любившего возиться с подрастающим сыном…
Путь по болоту - в темноте, и только Всемогущему дано увидеть, что там, впереди… Знать, так было предписано альду Ламераду, так отозвалось совершенное им когда-то в иные времена и под иными небесами…
"Только Всемогущему дано видеть грядущее? - вновь спросил себя согнувшийся в седле Аленор, чувствуя, как неприятный холодок окатывает сердце. - А как же гадалки? А как же Юо?.."
Темно было у него на душе, и тени стелились вокруг, сливаясь в сплошную ночь, и Диола не могла разогнать темноту, потому что ночное светило не в силах рассеять тени в душе живущего.
Вот и еще одна тень выползла откуда-то, подобно той смертоносной змее; имя тени - Дат, сын Океана…
Лес расступился и дорога выплеснулась на поля, раскинувшиеся под звездным небом. Вдалеке виднелись огни - казалось, несколько самых крупных звезд сорвались со своих высот и повисли над землей; возможно, любопытство влекло их сюда, в мир живущих.
"Спустись ко мне, небесная звезда… Согрей мне душу… Ночь мне освети… Позволь притронуться… Останься - до рассвета…"
Это были не звезды. Это светились в ночи окна древнего замка.
Глонн открыл высокие ворота и юноша въехал во двор, вымощенный гладкими белыми каменными плитами. Слез с коня, отвязал от седла легкую дорожную суму из тонкой, но прочной материи. Глонн неподвижно стоял в стороне, в обычной позе, скрестив на груди гибкие лапы; его короткая гладкая шерсть мягко блестела в свете Диолы. Аленор перекинул суму через плечо, потрепал привратника по голове и направился к калитке, ведущей за второе кольцо укреплений. Сзади неторопливо застучали копыта - это глонн повел коня на конюшню.
Второй глонн ожидал юношу за входными дверями, в большом зале, слабо освещенном пятью-шестью настенными светильниками; остальные не горели - зачем понапрасну заливать светом пустынный зал? Глонн взял с круглого столика у массивной каменной колонны сложенный пополам лист бумаги и, тихо фыркнув, протянул его Аленору. Юноша развернул тонкий лист и, прочитав записку, вернул глонну.
- Не терпится нашему Фалиготу! - с усмешкой сказал он. - Сейчас занесу ему табак, только помоюсь с дороги. Ванна готова?
Глонн вновь фыркнул, кивнул и, сняв со стены светильник, направился к двери в дальнем конце зала, неслышно и ловко перебирая лапами по толстому узорчатому ковру. Аленор пошел следом за ним, на ходу отдирая сорочку от порезов, покрытых засохшей кровью.
В меру теплая ванна отвлекла его от неспокойных мыслей, а бокал легкого ароматного вина из цветочных лепестков привел во вполне благодушное настроение. Переодевшись и тщательно расчесав длинные мокрые волосы, юноша отпустил глонна, наказав позаботиться о легком ужине, и со светильником в руке поднялся по лестнице в боковое крыло замка, где находились покои альда Фалигота.
Дядюшка матери до сих пор не спал - закутавшись в длинный темно-синий халат, отороченный белым мехом, он сидел в глубоком кресле под светильником, положив вытянутые ноги в меховых шлепанцах на скамеечку, и листал увесистый фолиант; Аленор узнал книгу - это были забавные любовные истории, сочиненные лет двести тому назад веселым мерийцем Баклином Улатским.
- О-о, вот, наконец-то, и табачок прибыл! - радостно сказал Фалигот, сдвигая на нос огромные очки в белой костяной оправе. - Без табачка-то и читается как-то не так. Не то удовольствие. Хотя книжица - ого-го! - он хохотнул и с хитрецой посмотрел на внучатого племянника. - Оч-чень полезное чтение, особенно на ночь: такие сны потом снятся, что и просыпаться не хочется! Знаешь эту старую историю, как одному то ли альду, то ли долянину приснилось, что он превратился в этакую изящную искусницу-танцовщицу?
- Нет, дядюшка, не знаю, - оживленно ответил Аленор, выкладывая табак на столик, и с любопытством посмотрел на седовласого крепкого бодряка - участника не то трех, не то четырех десятков далеких морских экспедиций. - Что за история?
- История презабавнейшая! - Фалигот вновь хохотнул и потянулся за табаком. - Так вот, приснилось этому альду, что он танцовщица. Проснулся
- чужая постель, вокруг всякая женская одежда развешена и разложена, и главное - разные юбки танцевальные. Вот он лежит и думает: то ли он альд, которому приснилось, что он танцовщица, то ли танцовщица, которой снится, что она - альд. В зеркало на себя смотрит - альд. А все вокруг - не его, женское.
- А потом пришла и танцовщица, - подхватил Аленор. - Он у танцовщицы ночевал, после большой гулянки. Я где-то уже читал.
- А вот и нет! - с довольной улыбкой ответил Фалигот, бережно и осторожно - чтобы, не дай Творец, не просыпать! - перебирая табак на ладони. - Он был дома, просто все эти вещи воплотились из его сна. Вот так! - Он отправил первую порцию в ноздрю, замер, блаженно закрыв глаза, и оглушительно чихнул. - Вот так! Что ни говори, а илонский табак - это илонский табак. Не чета всякой траве.
- Разве бывает, чтобы сны воплощались? - недоверчиво спросил юноша. - Не в книгах, разумеется, а на самом деле.
- Конечно, мой мальчик, конечно! - Фалигот втянул ноздрей новый заряд.
- Ап-чхи! Думаешь, почему это мы сейчас с тобой разговариваем, а я еще вдобавок и балуюсь - спасибо тебе - отличнейшим табачком? - Седовласый альд с хитрецой посмотрел на замершего юношу. - Да потому, что приснились мы с тобой когда-то какому-нибудь глонну. Или ночной летунье.
- Ты это серьезно, дядюшка? Разве сновидения могут воплощаться?
- Кто знает, мой мальчик… - задумчиво протянул Фалигот. - Кое-кто считает, что мир - воплотившееся сновидение Творца. А почему не мое? Вот заснул я где-то когда-то - и приснился сам себе, и все остальное приснилось. Может быть, я где-то там и сейчас продолжаю спать - а мы с тобой вот разговариваем здесь… вместо того, чтобы тоже спать.
- А почему ты думаешь, что это именно твой сон, а не мой? - с вызовом сказал Аленор, слегка задетый словами Фалигота; иногда ему трудно было понять, где дядюшка шутит, а где говорит всерьез. - Может быть, все это и снится именно мне, а вовсе не тебе.
- Возможно, - легко согласился Фалигот. - Главное, чтобы снились только хорошие сны… - Он внезапно остро взглянул на юношу поверх очков, ссыпал остатки табака с ладони обратно в мешочек. - А тебе не кажется, что с твоими или моими снами что-то в последнее время не совсем хорошо?
- Почему? - не понял Аленор.
Фалигот вздохнул и поплотнее запахнулся в халат. Веселые огоньки в его глазах погасли.
- Неладно что-то у нас в замке, не так ли? Я говорю о своей племяннице. О твоей матери, Аленор. И о ее… муже, - последнее слово Фалигот произнес, скривившись и с явной неприязнью.
- Стоит ли об этом, дядюшка? - с досадой сказал Аленор. - Они не дети и сами в состоянии разобраться в своих отношениях. В конце концов, ее ведь никто не заставлял… не тянул насильно под венец… во второй раз…
Фалигот задумчиво покивал.
- Возможно, ты и прав, мой мальчик. Возможно, все женщины одинаковы, и Даутиция поступила бы так же…
К сожалению!!! По просьбе правообладателя доступна только ознакомительная версия...