Утром ворота царского дворца снова оказались заблокированными.
Серафима окинула прищуренным полусонным взором переминающуюся и перешептывающуюся в нетерпеливом ожидании толпу горожан, в которой количество мешков, авосек, котомок и прочих средств для переноса добра превышало количество человек, по крайней мере, втрое, и философски изрекла в пространство:
- Теперь я понимаю, почему все нормальные люди добрые дела предпочитают делать анонимно.
- Почему? - ускользнул смысл афоризма от Иванушки, не отрывавшего страдальческого взгляда от изможденных голодных лиц за оградой с того момента, как их увидел.
Она странно покосилась на него, ничего не ответила, и дала сигнал стражникам открывать ворота.
- Доброе утро, граждане Постола! - демонстративно-весело приветствовала она собравшихся.
- Здравствуй, царевна-матушка! - подобострастно ответствовал ей разноголосый хор.
- Рады видеть вас снова здесь, горожане! - преувеличенно бодро улыбнулась им она. - Вижу, хорошие новости в вашем древнем городе перемещаются быстро!
Толпа посчитала это за шутку и сочла необходимым поскорей заискивающе рассмеяться.
- Откровенно говоря, некоторые из нас опасались, что никто не придет сегодня к дворцу, - доверительным тоном сообщила царевна, словно продолжала начатый ранее разговор. - Но я им всем говорила: "Не выдумывайте, народ Постола - не сборище захребетников и бездельников, которые только и ждут, где бы чего на дармовщинку урвать! Они не станут равнодушно смотреть, как погибает их город! Они обязательно предложат свою помощь!" И вот - я оказалась права.
Народ Постола смущенно и встревожено запереглядывался, забормотал, закивал, сам не зная чему, а разнокалиберные кошели и сумки как-то сами по себе стыдливо уползли с первого плана за линию статистов.
- Сень, ты о чем? - шепотом изумился Иван не меньше озадаченных горожан.
- О том, о чем мы вчера не успели поговорить, - исчерпывающе пояснила она.
Толпа колыхнулась.
- Так это… мы ведь ничего… - давешний старик в армяке цвета осеннего болота, стыдливо пряча одной рукой за спиной большущий мешок, развел другой. - Мы ведь поработать не отказываемся…
- Мы ж понимаем, что еда с неба не валится… - запричитала одна женщина, и тут же, едва не хором, вступили остальные:
- И деньги тоже…
- Так ить ежели б была работа, рази ж мы попрошайничали ходили…
- Самим душу воротит, ежели по совести-то…
- Токмо кому мы нужны такие… - поддержал товарок однорукий бородатый мужичок, оправдываясь и лихорадочно заталкивая кошелку в дырявый карман с таким усилием, что она начинала вылезать сквозь дыру.
- Ни два, ни полтора, как говорится… - пожаловался стоявший с ним рядом кривобокий одноглазый.
- А вот об этом мы сейчас и побеседуем, - уже с искренней улыбкой пообещала горожанам царевна. - Проходите, гости дорогие. Сейчас я распоряжусь, и на кухне нам чего-нибудь сообразят. А за накрытым столом и разговоры веселее.
* * *
Чумазый черноволосый мальчишка со злостью выдохнул зловонный холодный воздух и нехотя, словно ловец жемчуга без заветной живой перламутровой коробочки, вынырнул из гулкой полупустой утробы мусорного бака.
Три пары голодных карих глаз, не мигая, уставились на него в немом ожидании чуда, счастья или хотя бы заплесневелой горбушки, что, впрочем, на сегодня было для них абсолютно равнозначно. Хотя, если разобраться, горбушка туманно-абстрактное чудо и расплывчато-непонятное счастье все-таки по важности перевешивала.
- Ну?.. - тихо пискнула худенькая, почти прозрачная девочка, закутанная не то в армейскую палатку, неоднократно побывавшую под обстрелом, не то в поношенную слоновую шкуру.
Нет, она, конечно, понимала, что если Кысь молчит, когда вылез, не улыбается и не показывает добычу, то улыбаться, говорить и показывать нечего, но кто его знает, может, он просто решил сейчас над ними немного подшутить, хотя за ним это раньше и не водилось…
- Нету ничего, - угрюмо бросил мальчишка и стал неуклюже выбираться на свободу.
Самый маленький мальчик утер грязным кулаком нос, недоверчиво поглядел на сумрачного Кыся, страдальчески нахмурился, и вдруг заревел во все горло, словно прорвало дамбу горя и слез, и все беды мира хлынули разом на его чернявую невезучую головушку с оттопыренными холодными ушами.
- Тихо, Векша, тихо, ты чего, охрана прибежит! - испугано зашикала и замахала на него веточками-руками девочка.
- Пусть прибежит!.. - икал и всхлипывал мальчонка.
- Нас поймают! - присел перед ним на корточки мальчишка постарше.
- Пусть поймают!..
- К Вранежу отведут! - пригрозил Кысь и, ухватив пацаненка за рукав дырявого армячка размера на три меньше и лет на сорок старше его обладателя, стал тянуть его к потайному ходу в заборе.
- Пусть отведут!.. - ревел и упирался Векша, и ветхое гнилое сукно трещало и разъезжалось под пальцами брата. - Пусть!.. Пусть!.. Пусть отведут!..
- Он тебя сварит и съест! - прибег к последнему, самому убойному аргументу Кысь.
Такая возможность в голову малышу раньше не приходила.
Он в последний раз икнул, хлюпнул носом, мазнул рукавом по мокрым глазам и умолк, усиленно сосредоточившись. Поразмыслив несколько секунд над угрозой брата, Векша наморщил лоб и упрямо мотнул непокрытой патлатой головой:
- Врешь.
- А вот и не вру!
- У Вранежа на стеклянном блюде требуха баранья с черной кашей горкой навалена!.. и холодец в золотом тазике из ушей свиных!.. и яблоки моченые!.. и рыбы сколько хочешь! Хоть вареной, хоть жареной!.. И… и… - Векша задумался, напрягая всё воображение, представляя неслыханное и невиданное простым смертным изобилие на белой обеденной скатерти небожителя-градоначальника, - и черный хлеб скибками!.. Вот такенными!.. А посредине - молока топленого крынка, а в ней половник серебряный! И будет он тебе после этого меня лопать, как же!..
- Он тебя на десерт съест, с канпотом! - сердито пригрозил средний брат и потянул упрямца за другой рукав. - Пошли скорей!
- С канпотом булки едят узюмные, с… - буркнул Векша, но не успел добавить, с чем конкретно рисовались ему обмакнутые в канпот узюмные булки, как из-за угла выглянула усатая голова в блестящем шлеме и басом радостно воскликнула:
- А тут еще четверо!
- Стража!.. Бежим!.. - отчаянно выкрикнул Кысь, рванулся к тайному лазу под забором, метнулся обратно, чтобы поторопить малышню и оказался прямо в объятьях усатого охранника.
Двое его братьев и прибившаяся к ним полгода назад соседская девочка уже трепыхались словно пойманные воробьи в мощных лапах трех других солдат.
- Пусти, пусти!!!.. - истошно орал и отбивался руками и ногами Кысь, но усатый стражник лишь довольно похохатывал и крепче сжимал обреченного на муки неизвестности мальчишку.
Через несколько минут солдаты доставили панически верещащий и вырывающийся улов в городскую управу и, пройдя по широкому пыльному коридору первого этажа несколько поворотов, внесли детей в небольшую, ярко освещенную разложенными на полках желтыми шарами и очень теплую комнату.
На полу ее кипел и булькал, исходя матовыми клубами пара, огромный котел, хоть огня под ним и не было. Рядом стояли чаны с холодной водой, выводок разнокалиберных ведер и пустое корыто размером с небольшую лодку.
- Принимай, матушка Гуся, еще отловили, на самом нашем заднем дворе паслись, короеды! - доложили стражники, гордо демонстрируя испугано притихших ребятишек сутулой старушке в коричневом платье с закатанными выше локтей рукавами и мокром синем фартуке.
- Вот молодцы, - ободряюще заулыбалась та. - У вас родители есть, детки?
- Сироты мы, - ожесточенно зыркнул на нее искоса Кысь.
- Ну, тогда мы сейчас вами займемся… - нараспев протянула она и махнула рукой отряду женщин, усталой стайкой присевших на длинную скамью у стены.
- Только меня тогда первым, - угрюмо глянул на старушку старший брат. - А их не трогайте. Они еще маленькие.
- Чего тебя первым? - удивился за ее спиной сморщенный старичок в накинутом на плечи заношенном армячке цвета ноябрьского болота и с пустым ведром.
- В-варить… - сглотнул сухим горлом Кысь.