Его прозвали Калхасом за умение угадывать. Как-то само собой он определял, сколько камешков зажато в кулаке, чья собака зарезала овцу, куда следует поехать, чтобы выгодно продать шерсть. Естественно, такое случалось не каждый день: Калхас чувствовал сам, когда он в состоянии угадывать, а когда нет; однако и того было достаточно, чтобы его знали в округе. Ему это нравилось, но всерьез свои способности он не воспринимал. Однажды он разговаривал с купцом, который часто ездил в Дельфы. Выпучив глаза, раздувая щеки тот рассказал ему о пифии, о расщелине в скале, о тумане, поднимавшемся ниоткуда, о тьме посреди ясного дня. Да и в Аркадии имелось Килленское святилище, состязаться с прорицателями которого Калхасу даже не пришло бы в голову.
Подобно всем аркадянам он был вполне доволен своей жизнью и только недавно стал раздумывать над ней. Лет двадцать пять назад его подкинули к дверям дома Тимомаха, человека, владевшего самыми большими стадами в долинах южнее Маронеи Аркадской. С тех пор Калхас жил в этом доме то ли на положении слуги, то ли как дальний родственник - пас овец, собирал хворост, стриг шерсть; чем еще он мог заниматься в Аркадии? Часто его брали в Маронею: выученный Тимомахом грамоте, он выполнял роль приказчика, следящего за привезенным товаром, пока сам глава семьи вместе с другими гражданами полиса голосил на агоре за Македонца, или за афинян, или по поводу какого-нибудь налога.
Дети Тимомаха, а у того было трое сыновей, давно обзавелись семьями. Хозяин говорил Калхасу, что тому тоже стоит подыскивать невесту, что он даст ему денег, поможет с хозяйством, но пастуху лень было думать о семейной жизни, и он забирался в горы, развлекаясь приключениями случайными, или постоянными, как этим летом. Ему жилось спокойно и безмятежно. Эти места миновала даже война Агиса Спартанского с македонским наместником Антипатром. Маронейцы ограничились шумом на агоре, да грабежом разбегавшихся по домам спартанских союзников. Конечно, про восточные походы Македонца любили поболтать все, однако далеко не каждый шел наниматься в его войска, когда в Маронею приходили вербовщики.
После смерти Македонца, правда, стало тревожнее. Никто не знал, как повернутся события. Полководцы Александра начали грызть друг другу глотки, а эта грызня грозила докатиться даже сюда. Как и во всей Греции, в Маронее молились богам, продавали лишнее и закапывали вырученные деньги в землю. Калхас, рожденный для предчувствий, ощущал грядущие каверзы судьбы лучше других. Но именно поэтому он всячески бежал от тревог. Не думал о далеких македонских сатрапах и даже нарочито путал в разговоре их имена. Из-за этого над ним посмеивались, но он молчал, пил вино, а иногда вдруг выворачивал по-козьи губы, строил себе большими пальцами рожки и принимался задирать особенных любителей посплетничать про Вавилонские дела. Многозначительный разговор тут же рассыпался и хмель благополучно топил серьезные темы.
В тот день, вернувшись с пастбищ, Калхас увидел, что в конюшне стоят несколько новых лошадей. Поначалу он не придал этому значения: его голова был занята Гермесом и таинственной стекляшкой. Прежде всего Калхас нашел шило, раскалил его и прожег в шарике отверстие. Потом продел сквозь отверстие кожаный шнурок и повесил шарик на шею. Стекляшка приятно холодила кожу, а в груди росло неизвестно откуда взявшееся чувство уверенности. Калхас знал истории о людях, избранных богами. Если хоть половина в этих сказках правда, тогда… Тогда у него начинала кружиться голова. Что-то с ним будет? Как Калхас ни пытался смеяться над своими фантазиями, заглушить их в себе ему не удалось.
В доме Тимомаха были гости. Трое незнакомых людей жевали мелко нарезанную жареную баранину. Перед ними лежали головки лука, чеснока и стоял кувшин с вином. Увидев гостей, Калхас хотел уйти во двор, но Тимомах позвал его и велел сесть рядом с собой.
- Вот и он. Посмотри, какой стал, - сказал хозяин, обращаясь к одному из незнакомцев.
- Вырос. Не узнать, - кивнул тот. - Видишь, как смотрит? Значит, и он меня не узнает.
Калхасу чудилось в его лице что-то знакомое, но он не мог вспомнить, где видел этого человека. Прежде всего в глаза бросалось разрубленное левое ухо. Оно висело, словно лопух, и от этого гость походил на летучую мышь. На левой же руке отсутствовали мизинец и безымянный палец, а во рту - несколько передних зубов. Незнакомец жевал мясо, перекидывая его с боку на бок и наклоняя голову, словно волк. Тем не менее держался он со значением и не испытывал смущения из-за своих увечий.
- Здравствуй, Калхас, - сказал незнакомец. - Тимомах сказал мне, что тебя теперь зовут так.
- Здравствуй, - ответил Калхас. - Но я не знаю, как называть тебя.
- Дотим. Неужели ты не помнишь Дотима?
Дотим? Постепенно Калхас сообразил, кто находится перед ним. Давно, больше десяти лет назад, еще до войны Агиса с Антипатром, Тимомах нанял работника по имени Дотим. Молодого, сильного парня родом из Мантинеи. Он учил Калхаса щелкать кнутом и плести сеть для ловли рыбы. Какое-то время Калхас ходил за ним по пятам, восхищаясь тем, как тот ловко обхаживает девушек и разбивает носы своим соперникам. Но однажды Дотим исчез. Все решили, что он вернулся в Мантинею, однако через несколько месяцев стали поговаривать, что Дотим нанялся на Крит, где воевал против македонян.
- А потом воевал за македонян, - осклабился Дотим. - И очень доволен, что ушел к ним. Они знают, чего хотят и они своего добиваются. У них я никогда не голодал. Вначале они кормят, а уж потом думают, куда тебя послать. И платят. Всегда платят. Свои сидят без денег, но наемникам они платят… Впрочем, считай, что я уже не наемник. Я македонянин! - Дотим гордо вздернул голову и ткнул пальцем в Тимомаха. - Вот так вот, как сейчас с тобой, я говорил с Пердиккой, когда он отвоевывал Каппадокию для Эвмена. С Пердиккой!..
Шамкая и брызгая слюной Дотим славословил по поводу убитого три года назад македонского регента. Калхас смотрел на него одновременно с любопытством и омерзением. К тому, прежнему Дотиму человек, сидящий перед ним, имел очень отдаленное отношение. Если в первую очередь бросалось в глаза его увечье, то теперь Калхас разглядел глубокие морщины на лице, седину в волосах и усталую, дряблую кожу вокруг глаз. Дотим выглядел значительно старше своего возраста. Остальные двое незнакомцев были очень похожи на него, только война отметилась на них более милостиво - шрамами, а не отрубленными пальцами. Они дружно чавкали, дружно макали лук в жирную подливу и засовывали его в рот. Калхас еще не видел, чтобы люди съедали столько лука сразу. Ему казалось, что эти трое выбрались из Аида, а теперь старательно отшибали луком и чесноком мертвенный дух. Дотим, похоже, был главным в этой кампании, поскольку, поедая мясо, остальные не упускали случая одобрить кивком или неразборчивым мычанием его слова. Неожиданно Дотим перестал разглагольствовать о Пердикке и сказал Калхасу:
- Не смотри на меня так. У тебя черные глаза. Ты можешь накликать беду.
- Почему у него черные глаза? - удивился Тимомах. - Откуда же черные?
- Черные, - упрямо повторил Дотим. - Лучше вот что. Скажи, Калхас, сколько денег у меня в переметных сумах?
- Почти талант, - не задумываясь ответил Калхас.
Дотим некоторое время тупо смотрел на него.
- А откуда ты знаешь?
- Ты спросил - я ответил. - Калхас пожал плечами. - Мне самому трудно понять, как это получается.
- Хорошо. Где я ночевал три дня назад?
- В Орхомене.
- Точно! Может быть ты знаешь и то, зачем я сюда приехал?
Калхас наморщил лоб, а потом отрицательно показал головой:
- Нет. Этого я не знаю.
- Ха! А ведь это самое простое. - Дотим в восторге хлопнул себя по колену. - Я нанимаю солдат. Кстати, весьма удачно и выгодно. Считай, что уже нанял. Тот талант - сэкономленные деньги. - Он внимательно посмотрел на Калхаса. - Правду говорил твой хозяин. И все равно удивительно… Тимомах, у тебя в доме сидит настоящее сокровище.
- Э! - Тимомах махнул рукой. - Это все баловство. Такое у него получается редко. Просто сегодня что-то нашло.
- Не прибедняйся. Такое "что-то" на меня не находило ни разу в жизни. - Дотим взял чистую глиняную кружку, наполнил ее до краев вином и протянул Калхасу: - На, пей. Пей за наше с тобой старое знакомство.
Калхас неожиданно обнаружил, что глаза у наемника стали совершенно трезвыми. После первой кружки Дотим налил вторую, опять заставил пастуха пить и внимательно наблюдал за тем, как тот это делает.
- У него крепкая голова, - удовлетворенно произнес он в конце концов. - И хорошее тело. Вот что, Тимомах, отпусти его со мной!
- Не-ет, - вяло протянул хозяин. - Не отпущу.
- Почему? У тебя мало работников? Я дам тебе за него деньги!
- У меня много работников и много денег. Я просто не хочу, чтобы он шел в наемники. Не уговаривай меня. - Тимомах повернулся к Калхасу. - Думаю, ты со мной согласен.
Калхас неопределенно мотнул головой, ощущая, как шарик из прохладного становится щекочуще-теплым.
- Хорошо, не буду уговаривать. Пастух все равно не поймет воина до тех пор, пока им не станет. - Дотим указал пальцем на свои беззубые десны: - Если ты, Тимомах, думаешь, что вот это - слишком большая цена за все, мной увиденное, за все, что я пережил, то страшно ошибаешься. Часто за это платят жизнью, и причем нисколько не жалеют…
Разговор на некоторое время стих. Дотим возмущенно сжал губы и смотрел куда-то поверх Тимомаха, а его спутники, по-видимому, насытившись, впали в дремотное состояние.
- Так для кого ты набираешь солдат? - неожиданно для себя спросил Калхас.
Дотим оживился.