Ба всплеснула руками:
— Зубодробительная логика!
Гаянэ зарделась:
— Ба, скази, я умная? Скази? Как мой папа.
— Молодец твой отец, на полу спал — не упал, — хмыкнула Ба.
* * *
— Нарк, ничего ты в женщинах не понимаешь, — спустя несколько дней отчитывала меня Манька. — Вот смотри, мы с тобой девочки? Девочки, грю? Чего молчишь, как будто воды в рот набрала? Девочки мы или кто?
Мы лежали на ковре в гостиной Маниного дома и листали книгу Памэлы Тревис. За окном лил дождь, и грохотали поздние июньские грозы.
Манюня очень боялась молний и обязательно затыкала себе уши затычками, чтобы приглушить перекаты грозы. Вот и сейчас, лежа пузом на ковре, она остервенело листала книгу, переругивалась со мной, а из ушей у нее воинственно торчали большие куски ваты.
Мы недавно прочли, да что там прочли, проглотили книгу о волшебнице-няне и были по уши в нее влюблены.
— До чего же повезло Майклу и Джейн Бэнкс, — кручинилась я. — Вот бы нам такую прекрасную няню!
— Нам не повезло дважды. Раз — что мы не родились в Англии, — Манька согнула указательным пальцем правой руки мизинец левой, — и два — что мы не Бэнкс. — Она согнула безымянный палец и потрясла у меня перед носом рукой: — Видела?
— Видела, — вздохнула я. — А повезло бы нам родиться в Англии в семье Бэнкс — и была бы у нас молоденькая няня-волшебница… Она летала бы на зонтике и статуи оживляла.
— А с чего ты взяла, что она молоденькая? — удивилась Маня. — Да она совсем взрослая тетечка!
И мы начали спорить о возрасте Мэри Поппинс. Я утверждала, что она молоденькая, а Маня говорила, что чуть ли не пенсионерка.
Ба вполуха прислушивалась к нашей перебранке, но не вмешивалась — считала петли и боялась сбиться со счета.
— Так! Мы с тобой девочки? — повторила Манька свой вопрос.
— Девочки, конечно, — промямлила я.
— Вот! Мы девочки. А твоя двоюродная сестра Алена уже девушка. Потому что ей семнадцать, и она уже совсем взрослая. А преподавательница по игре на фортепиано Инесса Павловна уже почти дряхлая старушка, потому что ей сорок два года! Ты понимаешь это своей дурьей башкой?
Я не успела ответить, потому что Ба наградила Маньку увесистым подзатыльником.
— За что?! — возопила Манька.
— Во-первых, за «дурью башку»! Это еще вопрос, у кого из вас башка дурнее, по мне — так обе балбески. А во-вторых, скажи мне, пожалуйста, если женщина в сорок два уже дряхлая старушка, то я в свои шестьдесят тогда кто?
— Мисс Эндрю, — процедила Манька сквозь зубы.
— Ктооооо? — выпучилась Ба.
Я похолодела. Конечно, моя подруга была отчаянной девочкой и иногда в пылу спора могла обзываться. Но и отчаяние должно иметь какие-то разумные пределы. Согласитесь, одно дело обзывать «дурьей башкой» подругу, и совсем другое — назвать Ба «мисс Эндрю»! Так ведь и до тяжелой контузии недалеко!
Поэтому, когда Ба выпучилась и выдохнула «Чтоо-ооо?», Манюня, смекнув, что перегнула палку, заюлила хвостом:
— Ты моя самая любимая бабушка на свете, Ба, я просто пошутила! Никакая ты не мисс Эндрю, ты настоящая Мэри Поппинс!
— Еще раз такое услышу, немилосердно пошучу в ответ. Откручу уши и повыдергиваю ноги к чертовой матери, понятно? — выдохнула огнем Ба.
Мы молча переглянулись. Не ответить на оскорбление хотя бы фирменным подзатыльником? Неслыханное дело! Ба сегодня была на удивление миролюбива.
Тем временем гроза за окном утихла, кое-где облака рассеялись, и выглянуло июньское жаркое солнце.
— Мань, может, вытащишь из ушей вату? Гроза прошла, — предложила я.
— Не буду вытаскивать, я уже сроднилась с нею, — заупрямилась Манька и затолкала вату глубоко в уши. — Вот так-то лучше.
— Ладно, — мне пришлось смириться с воинственным настроем подруги, — пойдем посмотрим, что во дворе творится.
— Далеко не уходите, — предупредила Ба, — дождь может заново начаться.
— Мы просто прогуляемся вокруг дома, — крикнули мы с порога.
Во дворе вкусно пахло омытым воздухом и мокрой землей. При малейшем дуновении ветра с деревьев градом падали капли воды. Вся земля под тутовым деревом была обсыпана спелыми ягодами.
Мы с Манюней пробрались в сад и сорвали несколько незрелых плодов антоновки. Схрумкали яблочки, обливаясь слюной и отчаянно гримасничая — от кислинки сводило скулы.
Гулять по мокрому саду было скучно.
— Давай лучше пойдем к нам, — предложила я.
— Говори громче, я плохо слышу, — потребовала Манька.
— Давай лучше пойдем к нам домой! — проорала я. — Мама обещала на ужин блинов напечь!
— С чем?
— Ни с чем. Но есть можно с вареньем. Или со сметаной. Можно обсыпать сахарным песочком. Или полить медом.
— Пойдем, — шмыгнула Манька, — я возьму блин, посыплю его сахаром, полью вареньем, медом, солью и съем с брынзой!
— Буэ, — поморщилась я.
— Буэ, — согласилась Манька, — но попробовать-то можно?
Она вытащила из ушей ватные затычки и положила их на грядки с кинзой.
— Чтобы растениям ночью было на что преклонить головки, когда они будут спать, — объяснила она.
Мы уже выходили в калитку, когда вдруг к дому подкатил белый «жигуленок». Из машины вылез дядя Миша, открыл заднюю дверцу и вытащил оттуда какую-то коробку. Обычно дядя Миша возвращался с работы ближе к семи вечера, и о его скором прибытии оповещало далекое кряхтение «ГАЗика» Васи. «Вннн-вннн, — надрывался Вася на подступах к Маниному кварталу, — кха-кха!» Услышав далекий «вннн-вннн», Ба подхватывалась и уносила в свою комнату вязание. И, пока дядя Миша парковал многострадальный «ГАЗик», на плите уже разогревался ужин, а Ба в спешном порядке накрывала на стол.