- Ребенок, - фыркнула Габи, - каких-то десять лет, и он уже будет не ребенок… а… а жеребенок. Здоровый молодой жеребчик. И что ты тогда скажешь? Тебе двести сорок три, а рассуждаешь, как незрелая девка.
- Я и чувствую себя девочкой. - Селена улыбнулась.
- А должна чувствовать себя дурой. - Габи презрительно сморщилась. Тереса распахнула дверь.
- Он уснул, - сообщила она.
- Что, так сразу? - удивилась Габи. - Как-то это подозрительно.
- Должно быть, устал в дороге, - с заботой в голосе проговорила Селена, - дети так быстро утомляются в этом возрасте…
Я же вовсе не спал, а с интересом подслушивал их разговор. Впрочем, через пару минут ведьмы занимали меня куда меньше. Я вскочил с постели, на которую до этого упал, сделав вид, что засыпаю от усталости, и принялся копаться в ящиках тисового комода, стоявшего в углу. Мне удалось обнаружить в его недрах и прикарманить две баночки с эликсирами, сушеную лягушачью лапку (настоящее сокровище) и серебряное кольцо (можно будет выгодно продать его в Аноре в лавке старьевщика - он никогда не гнушался брать ворованные вещи. Кольцо попыталось укатиться от меня под кровать, но было поймано - от малыша Жака еще никто не уходил. Новообретенные сокровища я спрятал под матрас и тогда, почувствовав уверенность в завтрашнем дне - мне было обеспечено пропитание, я действительно решил вздремнуть. Для ребенка, даже такого бойкого, как я, день оказался слишком насыщен событиями.
На следующее утро меня разбудили очень рано, плотно накормили вкусным завтраком - тарелка манной каши и хлеб с сыром - и стали мучить расспросами, не брал ли я вчера некоторых вещей.
- Конечно нет, - отвечал я как ни в чем не бывало и постарался придать своему лицу выражение кристальной искренности и невинности.
- А давайте съедим его, - предложила Габи, и я ощутил, что в своей короткой жизни никого и никогда так люто не ненавидел, как эту рыжую ведьму, заставлявшую меня снова и снова испытывать страх.
- Оставь, Габи, - Тереса поморщилась, - ты, наверное, сама спрятала куда-то баночки и кольцо, а теперь обвиняешь ребенка.
- Спрятала специально, - поддержала ее Селена, - чтобы извести мальчика, он ей с самого начала не понравился.
Она погладила меня по голове, и я, открыв глаза как можно шире - так мое лицо казалось честнее, я хорошо знал это по опыту, - согласно закивал.
- По поводу "специально" я ничего не говорила. - Тереса строго посмотрела на Селену.
- Где же баночки и кольцо? - задумчиво произнесла она… - Баночки и кольцо… баночки и кольцо…
Ее глаза гипнотизировали меня, проникали в самую душу. "Баночки и кольцо… баночки и кольцо…"
- И лягушачья лапка, - неожиданно вырвалось у меня… Вот уж не думал, что смогу когда-нибудь так глупо проколоться.
…Наказание было чудовищно жестоким. Меня заперли на темном чердаке, где под самым потолком с визгом носились тени летучих мышей. Иногда их перепончатые крылья жестко хлестали меня по лицу и рукам. Не могу сказать, чтобы я когда-то боялся этих отвратительных тварей, но обидно мне было необыкновенно… Я сел, прислонился к стене и горько заплакал. Где моя спокойная жизнь в притоне мадам Агеллы, где каждая из девочек норовила погладить меня по голове и угостить чем-нибудь сладеньким… Я имею в виду настоящие сладости. А вы что подумали? В то время я был еще слишком мал, чтобы думать о сладости женского тепла и ласки… Выпустили меня поздно вечером.
- Ты должен отнестись к нам с уважением, - сказала мне Тереса, - запомни, ты избран. Для тебя это, конечно, сейчас ровным счетом ничего не значит, но запомни, что это очень большое продвижение вверх по социальной лестнице. Хотя ты вряд ли понимаешь меня. Чтобы объяснить тебе лучше, я спрошу тебя вот о чем. Кто были твои папа и мама?
- Мама умерла, когда я только родился, а папа крадет драгоценности и деньги. Он - самый лучший вор в Оссирисе. - Я гордо задрал подбородок. - Самый лучший - мой папа, вот так-то.
Тереса всплеснула руками:
- Селена, что за мальчишку вы приволокли? У него очень нездоровая наследственность.
Если бы они только знали, насколько моя наследственность нездоровая! И кто я такой на самом деле! Но для них мое происхождение и моя истинная природа были совершенно неочевидны. В тот момент их волновал только тот факт, что мой папаша был вором и выпивал за завтраком бутылку красного вина, вторую он уговаривал к обеду и дотянуть до вечера ему никогда не удавалось. Сбросив грязные башмаки, он громко храпел, разбросав руки и ноги. А вокруг него в беспорядке валялись бутылки из-под крепленного эля, к которому он питат предосудительное пристрастие.
Габи неожиданно вступилась за меня:
- Наследственность дурная, ничего не скажешь, зато у него ловкие пальцы. С такими руками ему будет легко созидать знаки.
- Да, это правда, - Тереса улыбнулась, - об этом я не подумала. Что ж…
Она немного встряхнула меня, потому что я заскучал, пока они обсуждали достоинства и недостатки моего происхождения, и уже не слушал их, а предпочитал изучать содержимое своего носа. Я почти целиком запустил туда указательный палец и энергично вращал им внутри.
- Если ты украдешь у нас еще что-то, мы будем вынуждены сделаться очень жестокими, ты понял? - спросила Тереса, аккуратно извлекая мой палец из носа.
- Понял, понял, - проворчал я, - а если вы украдете у меня что-нибудь?
- Этот мальчишка невыносим, - всплеснула руками белоголовая Селена.
- У нас нет такой при-выч-ки, - почти по слогам прошипела Тереса, и я понял, что она едва-едва сдерживается, чтобы не задушить меня.
Мой взгляд невольно остановился на ее изящных руках с длинными ногтями, покрытыми иссиня-черным лаком, и я поспешно закивал. Уже потом я узнал, сколько крови на этих руках. Но тогда мне хватило только мельком посмотреть на них, чтобы согласиться со всем, что скажет Тереса. Вид у красивых ручек был действительно зловещий. Подушечки указательных пальцев едва заметно пульсировали - это рвалась наружу магическая сила, а острые черные ногти отливали такой неподдельной агрессией и готовностью впиться в глаза любому, кто только перейдет Тересе дорогу, что волосы на моей голове вдруг ожили и начали едва заметно шевелиться.
- Ну вот, кажется, мы уладили это небольшое недоразумение, - Тереса вздохнула, - завтра же приступим к обучению.
Сказав "обучение", она выразилась весьма мягко Ей следовало употребить другое более подходящее слово - "эксперименты", потому что они решили подвергнуть мой организм мутации, после которой я не был бы уже человеком, а сделался тем, кем физиологически являюсь по сей день. Кем, кстати сказать, являлись в некотором роде и они сами.
Над нами не властно время. Над нами почти не властны силы природы. У нас есть некоторые способности, которые ужаснут обычного человека. Путем длительных тренировок мы достигаем абсолютной гармонии тела и духа. И дух дает нам многое. Он дает нам возможность черпать из природы энергию и обращать ее в материальные знаки, забирать у элементалей стихий их внутреннюю сущность и делать их своим оружием. Нам дано многое, очень многое. Но… но лучше бы я все-таки оставался человеком. Слишком сильно в ранней юности я ощущал свое отличие от обыкновенных людей. Слишком сложно мне было войти в обыкновенное человеческое сообщество и стать кем-то значимым, занять, так сказать, свое место в обществе. А в ранней юности я был весьма и весьма честолюбив и, конечно, стремился добиться успеха, не понимая, что участь колдуна мне уготована свыше. Она была гарантирована самим фактом существования того, кем являлся я.
Уже потом, много позже, я осознал, что моя непохожесть, оригинальность, неумеренность, удачливость и сила были происхождения куда более высокого, нежели эликсиры и учение ведьм.
И тогда мои устремления, как и мои потребности, сделались настолько глобальными, что расширились до поистине вселенских масштабов…
- Как тебя, кстати, зовут, маленький воришка? - спросила Тереса.
- Жак.
- А как тебя звала ма… звал папа ласково? - Селена улыбнулась.
Всех присутствующих, включая меня, ее материнский инстинкт, проявлявшийся буквально во всем, жутко раздражал.
- Так и звал - "маленький воришка", - ответил я сердито, - а еще он говорил: "Ну ничего, вот вырастешь, будешь большим".
- Хватит этого бреда, - мрачно произнесла Тереса, - забудь о доме и о папе: ни дом, ни папу ты больше не увидишь…
Теперь, по прошествии многих лет, могу сказать, что она ошибалась. Будучи во времена моих долгих странствий проездом в Оссирисе, я встретил вшивого нищего с отрубленными руками, который преследовал меня и клячу, на которой я ехал, не менее двухсот шагов. При этом он беспрестанно выкрикивал, будто я стал бы его слушать: "Подайте несчастному калеке, благородный господин, я потерял свои руки на войне за свободу!" За чью свободу он воевал, оставалось загадкой для всех, кто проезжал по этой дороге: последняя война началась по инициативе безумного короля Оссириса. Всадники на лошадях и уютно устроившиеся за занавесками своих экипажей путники богатого сословия смотрели на него как на сумасшедшего.
А я вдруг, несмотря на то что последний раз видел его много лет назад, распознал в нищем собственного отца, когда-то лучшего вора в здешних местах. Я повернул лошадь и поехал к нему. С надеждой на воспаленном лице он побежал мне навстречу, надеясь на щедрое подаяние. Ветер развевал полы моего черного плаща и пустые рукава его грязной рубашки.
- Ты - вор, приятель? - спросил я, дотрагиваясь до тугого кошеля на поясе.
- Нет, - ответил он испуганно.
- Нет? - переспросил я на всякий случай.
- Нет, - произнес он снова.