- Ишь чего захотел! Говорят тебе сами - не слышишь, а не хотят сказать - домогаешься. Да ладно, только ради Беллы скажу. Звать меня Аруана, хотя не только так, а еще на несколько ладов; но тебе всё равно, ты по-взаправдашнему и одно это имя произнести не сможешь. А кот, раз тебе это нужно, - прямой потомок того, что встретился кельту Маль-Дуйну и его друзьям в их плавании, и носит гордое и старинное имя Ирусан.
При этих звуках, очевидно, ласкающих его сердце, кот приосанился, поднял щекастую голову и померялся взглядами с Шэди. Тот отвел глаза - поистине, все кошки прекрасно умеют ставить человека на место!
- Ну вот, - продолжала старуха, - ты удовлетворился? Больше ничего не потребуешь? А то все лопухи и слабоумные, что сначала забредают в эти места, а потом прямым ходом сваливаются мне на голову, - при этих словах Аруана подбоченилась, - всем, буквально всем, представь себе, требуется пить-есть, спать-отдыхать и еще чтоб им девицу пятнадцати лет отроду под бочок положили, как царю Давиду.
- Говоря по чести, и я бы не отказался от всего этого, кроме разве что последнего, - ответил Шэди, - только у меня нет чем заплатить.
- А у меня нету мела, - отрезала Аруана.
- Я ж не мел ем, добрая женщина.
- Да и я им только на черной доске пишу, если кто мне задолжал, - объяснила она, - но вот как раз сегодня кредит хотя и был, да куда-то вышел. И очень надолго. Так что гони наличность!
- Денег у меня нет.
- А откуда ты взял, что я деньгами беру?
- Принято вроде у людей.
- То, что принято, ты за порогом оставь! Да и сам ты непонятно зачем тут околачиваешься, только и кайфу, что на мозги мне капаешь. Спрашиваешь, да все не о том. Эх, кабы не Белянка…
- Тут Белая Собака повернулась к Шэди, деликатно и с некоторой долей отчаяния тронув его за штанину. Он понял.
- А чем у вас платят, госпожа Аруана?
- Таки допер до сути, - хмыкнула она. - Самим собой платят, парень. Да ты не робей, мы ж не каннибалы какие-нибудь, а простые средневековые граждане. Получается так: у каждого человека есть только одна твердая валюта - он сам, при каждом таком ходячем желудке есть мозги, которые хоть чего-нибудь да сообразят, а мозги лучше всего работают, когда человек в отключке: иначе говоря, спит и от себя придуманного отдыхает. Сон у нас, заметь себе, совершенно бесплатный, ибо вся корысть наша в сновидениях. А еще - в сказках, рассказках, притчах, фантазиях, небылицах, стишках и прочей легковесной чепухе, которая в миру почти не имеет веса - как говорится, ни съесть, ни выпить, ни поцеловать. За них мы накрываем на стол: как говорится, один вид информации в обмен на другой.
- Сны я вижу какие-то лоскутные и еще серым-серые, - с печалью произнес Шэди, - писать стихи и фантазировать никогда толком не умел, а небылиц в моей жизни и вовсе не случалось. Вот если рассказать вам, как я здесь очутился? Глядишь, и сам пойму.
- Уж этого мне вовсе не надобно, - сказала хозяйка. - У всех вас одно и то же: возжелали сразу подняться ввысь и ухватить заветное, ан нет - не далось! Но не беда: тому, кто стремится стать выше себя самого, приходится сначала спуститься в свои низы - ведь и чтобы в гору подняться, нужно пройти через глубокое ущелье. Вот только и нового в этом нет ничего.
- Есть у меня история о том, как мои родители встретили друг друга в годы войны. Отец был в армии, и послали его через всю нашу землю укреплять дальнюю границу государства. А маму туда отправили для трудовой повинности - также через всю страну, только с другого ее конца. Хотя нет, пожалуй, с третьего: земля наша, однако, шибко длинная и протяженная! Потом говорили мне они, каждый родитель тайком от другого, что была у отца невеста, а за мамой молодой морячок ухаживал - только не в пору пришлось и то, и другое, а когда настигла их обоих, маму и отца, их главная нужда, никого рядом не оказалось.
- И счастливый был брак? Благоприятный ли для зачатия? - спросила Аруана с двусмысленной улыбкой.
- Да, наверное. Ссор не было, я здоровенький был в младенцах, дом зажиточен, работа радовала. Только вот я, наверное, оттого и пуст, что в благое дело соития ни один из моих родителей не вложил всего себя, а лишь небольшую частицу. Хотя, быть может, не совсем это плохо. Отец в молодости был страшный жизнелюб, но со временем это выродилось в животную страсть к существованию; мать же мечтательна и нежна сердцем - а стала исполнена уныния. Я счастливо избег первого, зато во второе окунулся с головой.
- И в этом нет решительно ничего особенного, - покачала головой хозяйка. - Тем более, не ты сам пережил и их встречу, и влюбленность, и оскудение чувств, которое я вывожу из твоего рассказа, - а тебе о том рассказали. Однако не видится ли тебе некий перст в том, что ради производства тебя на свет понадобилась одна из самых страшных войн в истории? Ради того, чтобы сорвать мужчину и женщину с насиженных мест, вырвать их из обусловившего их контекста и заставить соединиться в тебе, на первый взгляд не стоящем таких хлопот и затрат?
- Я как-то не думал о себе из такого угла зрения, - пожал плечами Шэди. - Разве я такая важная персона?
- А как же иначе? - Аруана уперла руки в боки и перегнулась назад, отчего ее бюст вместе с животом нависли над его тощей плотью подобно уступам скалы. - Да ведь ни один из людей не ведает, кто он есть и какой замысел претворяет в жизнь. Ты - живой символ, буква на обложке никем не прочитанной книги, которая и есть ты истинный: так сказать, книги о настоящем человеке, написанной вовсе не Борисом Полевым. И самое скверное, что так мог бы ты и по жизни пройти, не повстречавшись со своей единоличной и одновременной всеобщей Книгой, не прочтя в ней истории о себе самом, не выпив ее вина и не одев ее своей живой плотью.
- Я ведь вина не пью, почтенная женщина, - отвечал Шэди, - и вообще по необходимости вегетарианец. В городе Полынове все, кроме травы и молока, было нечистое.
Она даже рот раскрыла на такую невиданную тупость - что, впрочем, соседствовала в нем с неслыханной прозорливостью - и с безнадежной миной переглянулась со своим котом. В этот критический момент некто снова налег на дверь снаружи и вышиб ее с громогласным комментарием:
- Как это может статься - вегетарианец в одной твердой форме? Чушь собачья и кошачья.
- Тем более, - вторил другой голосом гораздо более тихим и вежливым, - у нашей милой Арауны большая часть информации записана именно на жидком кристалле. О вине я не могу судить из своего личного опыта, но чай тут есть и крупнолистовой, и мелкий, и из трех верхних зеленых веточек: так сказать, в формате ин-фолио, ин-кварто, ин-октаво и даже со шрифтом бриллиант.
С этими словами на сцене явились сразу три новых персонажа. Широкий в кости верзила, белобрысый с проседью, носил поверх шикарной черно-бурой рясы с пролысинами и подпалинами совершенно удивительный защитный жилет, долгий и многокарманный. Его спутник, казавшийся гораздо его моложе, смуглый и слегка женоподобный красавец с черными кудрями и странно застывшим темным взглядом, держал на жесткой привязи великолепную длинношерстую борзую палевой масти, расчесанную на прямой пробор и с длинными девичьими ресницами. Огнедышащий кот Ирусик снова фыркнул, но вроде как с одобрением, и отступил за кулисы.
Верзила выдвинул из-под ближнего полустола табуреты, сам уселся покрепче и заботливо усадил красавца, показав борзой место у ног последнего. Затем сунул руку в левый верхний карман своей одежки, вытащил оттуда крошечного, длиноногого, как паучок, и совершенно голого щенка (это будет уже номер четыре), поместил на стол прямо перед собой и весело рявкнул:
- Арауна, сей минут кофе со взбитыми сливками! Кофе для меня, сливки для сеньориты. И, смотри, побольше! Потом, две порции блинов с черной икрой - одну Идрису, другую - его исламской псине. Только водки к блинам им не давай - он сам признался, что непьющий.
- У тебя опять новая, брат Леонард, - заметила старуха.
- Прежнюю в люди вывел, - ответил он с гордостью. - Умница такая, что на лету любую науку схватывает. Ну, да и наука моя не больно тяжела, не чета Идрисовой: компаньонка ведь не поводырь.
- А им вы, значит, отпускаете без кредита и предоплаты? - вполголоса заметил Шэди, когда хозяйка харчевни промчалась мимо уже с полным подносом.
- Они, Мастер Лев да Горный Барс, мне самой в свое время кредитов надавали - ввек не расплатиться, - буркнула она. - Вообще-то сие и подавно не твое дело, верно?
Тем временем щенька взахлеб поглощала сливки, куда Леонард искрошил еще и здоровущий собачий сухарь. Борзая кушала из рук хозяина деликатно, как подобает собаке хорошей породы, в то же время с живым интересом наблюдая за хозяином и другими гостями. Странным было, что сам Идрис не пытался встретиться с нею взглядом, как обычно делают заботливые хозяева.
- Он что, слепой, Идрис? - спросил Шэди между делом. - Странно.