- К Ч это все! Я буду спать одетым. Так ты называешь себя "женой"? Хозяйкой? Почему же ты не отдала белье в стирку хотя бы к соседям?
- Ты прекрасно знаешь почему! Нет у нас денег на то, чтобы заплатить за использование их стиралки. Подобную роскошь мы сможем себе позволить, лишь когда ты наконец повысишь свой Моральный Рейтинг!
- Да как же я его повышу, если ты из-за каждой мелочи на всех парусах несешься к иоаху!
- Вот это уже не моя вина. - Мэри снова встала в позу оскорбленной добродетели. - Хорошей бы я была сигмениткой, если бы лгала своему доброму аббе, что ты достоин более высокого МР. Да если бы я погрязла в подобной многоложности, я бы жить не смогла! Сигмен все видит! Когда я стою перед иоахом, я чувствую невидимый взгляд Предтечи: он зрит меня насквозь, ему доступны все мои тайные мысли! Нет, я не сумею солгать! И тебе должно быть стыдно даже говорить со мной об этом.
- Ну и пошла ты к Ч! - он круто развернулся и скрылся в неупоминаемой.
Там он сорвал с себя одежду и ступил под душ - на положенные ему тридцать секунд. Потом обсох под сушилкой и принялся яростно драить зубы, словно пытаясь содрать с них все ужасные слова, вырвавшиеся у него в пылу ссоры: они словно жгли ему рот своей скверной. Он уже начал раскаиваться в своем поведении - как обычно. Кроме того, он заранее трусил от мысли о том, что должна будет Мэри рассказать своему иоаху, и что придется говорить ему самому, и что за этим всем может последовать. А последовать может то, что его МР упадет настолько низко, что его оштрафуют, и тогда их и без того дырявый бюджет лопнет окончательно. А значит, придется залезать в новые, еще большие долги, не говоря уже о том, что никакое повышение ему светить не будет.
Размышляя об этом, он машинально оделся и вернулся в спальню. Мэри, увидев, что он снова полностью одет, закаменела на полпути в неупоминаемую:
- Хэл, ты же не собираешься…
- Собираюсь, - ответил он. - Я не буду спать в барахле, от которого смердит Олафом.
- Прошу тебя, Хэл, - умоляюще сложила она руки, - не заставляй меня выслушивать свои ужасающие вульгарности. Я не хочу больше слышать этих гадостей.
- Приношу вам свои извинения, - отвесил он шутовской поклон, - может, вы предпочтете, чтобы я впредь использовал в подобных случаях аналогичные выражения на исландском языке? А может, вы предпочитаете язык Новых Гебридов? Но на каком бы языке я ни говорил, смысл будет тот же: пот - естественное физиологическое выделение человека, и он, совершенно естественно, - воняет!
Мэри заткнула уши и стремглав понеслась в неупоминаемую, с силой хлопнув за собой дверью.
Хэл бросился на тощий матрас и, чтобы свет не бил в глаза, закрыл лицо руками. Через пять минут он услышал, как скрипнула дверь - она давно уже нуждалась в смазке, но их бюджет (как, впрочем, и бюджет Олафа Маркониса) не включал в себя масло для смазки дверных петель. А если его МР упадет еще ниже, Марконисы могут подать петицию о его переводе в другую квартиру. Если только сумеют найти более неприхотливую пару (разве что из новопереведенных в высший профессиональный класс), которая согласится переехать к ним.
"Сигмен правый! - думал Хэл. - Ну почему я не умею удовлетворяться жизнью, какая она есть? Почему я не умею принять верносущность полностью? Откуда во мне столько от Противотечи? Ответь мне! Просвети меня!"
- Сколько ты будешь упорствовать в нешибе, Хэл? - раздался голос Мэри, укладывающейся рядом с ним.
- В каком это нешибе? - спросил он, уже догадываясь, к чему она клонит.
- Я говорю о том, что ты собираешься спать в верхней одежде.
- А почему бы и нет?
- Хэл! - зашипела она. - Ты прекрасно знаешь почему - нет.
- He-а, понятия не имею, - невинно ответил он. Она, как и предписано, прежде чем лечь в постель, погасила свет, и теперь он смог открыть глаза.
Хэл лежал, глядя в надвигавшуюся на него кромешную тьму.
"Ее тело, если совлечь с него все одежды, должно светиться белизной при свете луны. Или лампы, - думал он. - Но я никогда не видел ее тела, никогда не видел ее хотя бы полуобнаженной. Я вообще не видел в своей жизни ни одной обнаженной женщины. Если только не считать той картинки, что подсунул мне тот парень в Берлине. И я, бросив на нее один полуголодный, полуужаснувшийся взгляд, сбежал от греха подальше. Не знаю, что с ним было потом. Поймали ли его уззиты? Получил ли он наказание, специально предназначенное для таких, как он, так омерзительно извращающих верно-сущность?.."
Омерзительно… И все же он видел эту картинку перед собой так же отчетливо, как если бы она все еще стояла перед глазами, ярко освещенная берлинским солнцем. И он снова видел того парня, который пытался ему всучить ее: высокий, широкоплечий, симпатичный блондин, говоривший на берлинском диалекте исландского.
О, плоть, жемчужно-светящаяся…
Мэри молчала, но он слышал ее дыхание.
- Хэл, - зашептала она, - ты считаешь, что на сегодня ты натворил уже достаточно? Ты что, хочешь, чтобы я в своем докладе иоаху прибавила еще кое-что?
- Ну, что я еще натворил? - рявкнул он, хотя в глубине души чуть посмеивался над ней И просто хотел таким образом заставить ее выложить свои козыри.
Но она не поддалась на провокацию и еле слышно прошептала:
- Ты кое-что не сделал.
- Ты это о чем?
- Сам знаешь.
- Не знаю.
- В ту ночь, когда ты наутро собирался уезжать в этот свой заповедник, ты отговорился тем, что слишком устал. Это, конечно, не извинение, но я все же ничего не сказала иоаху, потому что ты уже выполнил свою супружескую норму за неделю. Но так как ты уже две недели в отъезде…
- Супружеская норма! - вслух повторил он, приподнимаясь на локте. - Недельная норма! Так вот как ты все это воспринимаешь!
- Но, Хэл, - в ее голосе звучало искреннее удивление, - как мне еще это воспринимать?
Он со стоном откинулся на подушку и уставился в темноту.
- К чему все это? - сказал он наконец. - Ну почему? Почему мы обязаны?.. Мы женаты уже девять лет, но у нас нет детей и никогда не будет. Я даже подавал прошение о расторжении брака. Так почему мы с тобой до сих пор продолжаем это бессмысленное представление, как пара роботов из трехмерки?
Он услышал ее всхлипывания и отчетливо представил ее искаженное ужасом лицо.
- Мы обязаны, потому что мы обязаны. А что нам еще остается делать? Ты же не хочешь предложить мне…
- Нет, нет и нет! - отрезал он, в то же время с ужасом представляя, что будет, если она обо всем этом донесет иоаху. Может, что-то другое ему еще могут спустить, но малейший намек на то, что он отказывается исполнять свой супружеский долг, тем самым отказываясь от воплощения в жизнь законов Сигмена… Страшно было об этом подумать. Да, он пока еще университетский преподаватель, имеющий пака с отдельным жилым помещением, имеющий шанс на повышение. Но если только.
- Конечно же, нет, - уже мягче продолжил он. - Я знаю, мы должны приложить все усилия, чтобы иметь детей. Но, похоже, мы с тобой обречены на бесплодие.
- А доктор говорил, что ни у тебя, ни у меня нет никаких физических отклонений, препятствующих оплодотворению, - повторила она в тысячный раз за последние пять лет. - А это может означать только то, что один из нас впал в многоложество. И я точно знаю, что этот один - не я. Со мной такого быть не может!
- Наше темное "я" прячется за светлое "я", - процитировал Хэл отрывок из "Западного Талмуда", - Противотеча в нас ставит нам препятствия, и мы даже не подозреваем об этом.
Ничто не могло так сильно завести Мэри, обожавшую цитировать Сигмена при каждом удобном случае, как то, что Хэл имеет наглость делать то же. Но она почему-то, вместо того чтобы разразиться гневной тирадой, тихо заплакала:
- Не пугай меня, Хэл. Ты же сам знаешь, что через год заканчивается отпущенный нам срок. Нам придется идти к уззитам на новую проверку, и если мы не выдержим ее, если окажется, что хотя бы один из нас отрицает будущее для наших детей, они выведут его на чистую воду. Вот что тогда случится!
Искусственное осеменение считалось прелюбодеянием. Клонирование Сигмен заклеймил как противоестественную мерзость, не имеющую права на существование.
В первый раз за весь вечер Хэл почувствовал невольную симпатию к своей жене. Ему было так же страшно, и он прекрасно понимал, откуда эта дрожь, сотрясающая ее тело так, что вибрировал матрас.
Но он не мог дать ей почувствовать свое сострадание - слишком уж горьким опытом далось ему это знание. Уже не раз в подобных ситуациях Мэри, почувствовав слабину, яростно разрушала хрупкий мостик, возникавший между ними. И на то, чтобы собрать его по кусочкам и склеить, обычно уходила вся ночь.
- Не думаю, что нам так уж нужно волноваться, - бодро сказал он. - В конце концов, мы с тобой - профессионалы высокого класса, которые всегда нужны. Зачем бы церкводарству тратить столько денег на наше обучение, чтобы вот так, вдруг, отправить нас к Ч? Да даже если ты не забеременеешь, нам все равно дадут отсрочку. Кстати, подобные прецеденты уже бывали! Да сам Предтеча говорил, что к каждому случаю нужно подходить индивидуально, учитывая все обстоятельства, а не стричь всех под одну гребенку. А значит, мы с тобой…
- А как часто на деле "изучают все обстоятельства"? - оборвала его Мэри. - Часто ли? Ты не хуже меня знаешь, что судьи всегда обращаются к абсолютному закону.
- Я не разбираюсь в этих вещах, - примирительно сказал он. - Не будь такой наивной: да, с обывателями так и поступают. Но у иерархов бывает и иначе. Я слышал о таких случаях. И я знаю, что такие вещи, как кровные связи, дружба, престиж и здоровье, а в особенности необходимость для церкводарства, являются смягчающими обстоятельствами.