Рубидий - Михаил Харитонов

Что-то вроде фанфика-сиквела по роману Стругацких "Понедельник начинается в субботу". НИИЧАВО в 1989 году.

Харитонов Михаил Юрьевич
Рубидий

11 ноября 1990 года. Г. Соловец. Главный корпус НИИ ЧАВО. Вычислительный центр

Саша Привалов сидел на перегоревшем вводном устройстве "Алдана" и пытался мыслить позитивно.

Получалось плохо: мешали остатки обывательского мышления, настоящего мага недостойные. Обывательское мышление напоминало о мелких, несущественных вещах. Например, о том, что праздничный заказ опять перехватил отдел Атеизма. Что отдел Вечной Молодости закрывают, вслед за опустевшей кивринской лабораторией. Что в отделе Предсказаний и Пророчеств прорицают, будто с Нового Года животное масло в продаже исчезнет окончательно, даже по талонам. Что с диссером всё так и подвисло. Что Стелла совсем захандрила, забросила ребёнка и проводит вечера у какой-то непонятной подруги, которую зовёт то Леной, то Алёной, а в трубку - Алёшей. Что сын практически не видит отца, потому что ему не хочется приходить домой и он всё чаще посылает вместо себя дубля. Что семейный бюджет в четыреста тридцать рублей - это тяжело, а дальше будет ещё тяжелее. Что Соловец - это всё-таки не Ленинград. Что...

- Ну хули бля! - раздалось откуда-то сверху. - Заебал ныть!

Привалов вздохнул. Над машинным залом находилась лаборатория Витьки Корнеева.

- Витька, - устало подумал он, - хватит материться. И без тебя тошно.

- Заебал, - повторил Витька сверху. - Я три часа с распределением мудохаюсь, а ты хуету сифонишь.

- Не читай чужих мыслей, - посоветовал Привалов. - Вообще-то в хорошем обществе не принято...

- Да ёб твою мать, будет он мне мораль читать! - заорал Корнеев. С потолка обвалился пласт штукатурки. Саша в последний момент успел сотворить слабенькое защитное заклинание. Штукатурка рассыпалась у него над головой, обсыпав свитер белым.

- Извини, сорвался, - буркнул со своего этажа Корнеев и в качестве любезности убрал извёстку со свитера приятеля. - У меня тут хуета какая-то весь день...

- У тебя всегда хуета, - бросил мысль в пространство Привалов.

- Да не хуета, а просто пиздорвация. Как этот гондон штопаный диван забрал, мне бля плотность поля нечем померить. Сука ебучая, выблядок, сто хуёв ему в панамку и залупу на воротник...

- Витька, - предложил Привалов. - Спускайся сюда. У меня тут спирт есть.

- Технический? - осведомился Корнеев.

- Очищенный, - пообещал Привалов. - Для протирки оптических осей.

Затрещало, дёрнуло током, и перед вводилкой шлёпнулось кресло с продавленным сиденьем. Через мгновение в него трансгрессировал Витька. В комнате тут же крепко завоняло потом и грязью. Судя по запаху, гигиенические процедуры Витьке игнорировал по меньшей мере неделю. Выглядел он тоже неважнецки. Впрочем, в последнее время все выглядели неважнецки.

Саша напрягся, стиснул зубы, ущипнул себя под коленкой и сотворил дубля. Тот, кося и прихрамывая - левая нога дубля оказалась сантиметра на три короче правой - потопал к сейфу, достал из-под горы картонных коробок с перфокартами заныканный ключ и извлёк из железного ящика пузатую колбу. Вернулся, вручил сосуд хозяину, с противным пенопластовым скрипом дематериализовался.

- О я ебу, да ты надрочился, - одобрил Корнеев, творя стаканы. - Я бля помню у тебя раньше дубли хуи пинали...

- Витька, - устало попросил Привалов. - Ты можешь не ругаться? У меня от твоего мата-перемата голова болит.

- Могу в очко насадить, - вздохнул Корнеев, пошептал себе под нос. Что-то пыкнуло и в комнате завоняло кошками. - Ну вот, изволь, пожалуйста. Это изящное заклятье, приводящее речь к литературной норме, некогда презентовал мне Кристобаль Хозевич Хунта, да будет он здоров и счастлив. То есть я хотел сказать... некоторым образом... счастья ему и здоровья. Нет, так тоже не вполне убедительно. Воистину, эксцесс какой-то! - он прошептал заклятие от конца к началу, отменяя его. - Бля, пиздец какой-то, - с облегчением выдохнул он.

Привалов задумался.

- А ведь действительно, - сказал он, - если переводить "бля" на приличный язык, то получится "воистину". В смысле прагматики словоупотребления.

- Ты при мне, пожалуйста, так не выражайся, - попросил Корнеев, странным образом обойдясь без матюгов. - Прагматика, словоупотребление... - он сотворил две бумажные тарелки с какой-то невнятной закусью вроде мелко покрошенной кильки, пахнувшей машинным маслом и аккумуляторной кислотой. - Мы простые алхимики-хуимики, универститутов не кончали, а кончали бля только в рот мудофельникам сраным...

- Хорош уже ругаться, - снова попросил Привалов. - Лучше "воистину", чем твои бля через слово.

- Да лана, - Корнеев скривился. - Я вообще-то не матерюсь. Просто у меня день был хуёвый. В смысле, неудачный.

- Опять живая вода слабодисперсная получилась? - проявил осведомлённость Привалов, разливая спирт по мензуркам, когда-то позаимствованным у Жиакомо.

- Хуй бы с ней, - вздохнул Витька. - У меня бабушка умерла.

- Соболезную, - промямлил Привалов, не очень понимая, что полагается говорить в таких случаях.

- Хули, в первый раз, что-ли, - Корнеев махнул рукой. - Давай дерябнем.

Выпили. Спирт отдавал сырой осиной.

- Так чего с бабушкой? - Привалов попробовал проявить сочувствие.

- Да в порядке уже. Просто она жить не хочет. Я уже заебался её оживлять, - Корнеев принялся зажёвывать горечь гадостью.

- А почему не хочет? - ляпнул Привалов.

- А что, я хочу? Или ты хочешь? - пожал плечами Корнеев.

- Ну... - Привалов подумал, - не очень, конечно. Умирать не хочется.

- Из того, что тебе не хочется умирать, не следует, что тебе хочется жить, - наставительно заметил Корнеев. - К тому же умирать не хочет твоё тело. А не хочет жить - это, как его, - он щёлкнул пальцами, появился дубль с толстенным словарём в руках, раскрытом на середине.

- Это, бля, внутренняя сущность, она же Эго, понимаемое как чувствующий и моральный субъект, на хуй, - сказал дубль, сверившись с какой-то статьёй, после чего превратился в крысу, а словарь - в бабочку. Крыса съела бабочку и издохла.

- Вот как-то так, - Корнеев пнул трупик. Тот рассыпался в мельчайшую серую пыль.

- Глупость какая-то, - сказал Привалов и чихнул.

- Будь здоров, капусткин, - невесело отозвался Корнеев и трансгрессировал себе в мензурку ещё грамм семьдесят.

Привалов посмотрел на него укоризненно.

- Мне надо, - объяснил Корнеев и выпил спирт залпом. Закашлялся. Сотворил блюдечко с чем-то вроде мелко нарезанной редьки в постном масле. Попробовал, скривился.

- Слушай, - спросил Привалов, - я вот чего не понимаю. Раньше ты вроде нормальный закусон делал. А сейчас?

- Ну ты мудель, - уставился на него Корнеев. - Извини, - буркнул он, - ты ж это, программист. Суть не сечёшь. Нельзя сотворить того, чего нет, понимаешь?

- Ну, - сказал Привалов, чтобы что-то сказать.

- Ни хуя ты не понимаешь... А, вот что. Сотвори треугольник. Первый угол прямой, второй сто градусов, третий сто двадцать, плоскость евклидова классическая. Быстро! - прикрикнул он.

Привалов машинально произнёс заклинание объективации геометрической фигуры. В воздухе вспыхнула какая-то кракозябра, тут же скукожилась и исчезла, а на Привалова сверху упал невесть откуда взявшийся окурок.

- Э-э-э, - до Привалова, наконец, дошло. - Так ведь сумма углов треугольника всегда сто восемьдесят. А ты мне какие вводные дал? Не бывает таких треугольников.

- Во! Дошло! Таких треугольников не бывает. Значит, и сотворить ты его не можешь.

- Не могу, - Привалову почему-то стало грустно.

- Ну так и здесь та же хуйня. Если чего-то нет, этого и сотворить нельзя. Помнишь Киврина?

Привалов помнил. Фёдор Симеонович Киврин заведовал отделом Линейного Счастья. В восемьдесят восьмом Киврин собрал вещи, магически запечатал двери в лабораторию, со всеми попрощался и трансгрессировал - по слухам, в какой-то оклахомский университет, на преподавательскую должность, благо знал английский. Все ему отчаянно завидовали.

- И какая связь? - решил внести ясность Привалов, пытаясь прожевать неаппетитную закусь. - Киврин за длинным долларом поехал, я бы на него месте тоже, наверное...

- Киврин учёный, доллар у него не на первых местах, - строго сказал Корнеев. - Просто он занимался счастьем, это его тема. А никакого счастья у нас в стране не осталось. Сотворить того, чего нет, нельзя. Вот Киврин и отправился туда, где оно есть. За предметом изысканий, - последние слова Корнеев произнёс таким тоном, будто выматерился.

- А Кристобаль Хозевич? Он же остался? - не понял Привалов.

- Во-первых, - назидательно сказал Привалов, - Хунта сильнейший маг, но не учёный. Его истина не интересует. Его интересует успех. Научный тоже, но вообще-то любой. А во-вторых, ты его давно в Институте видал?