Агафон нахмурился. Конечно, он зубрил эти руны целых две недели перед зачетом - едва глаза не занозил, язык не вывихнул и мозги не сломал. И хоть пересдача осенью, а в голове из запомненного вокабуляра уже остался только счет до пяти, но читать-то он по-древнегвентянски всё-таки выучился! Худо-бедно, правда, с одной стороны… И произношение то еще - позориться только… Но с другой, наемник-то, прочитай он ему это слово хоть задом наперед, хоть с южноузамбарским акцентом, все равно не поймет ничего! А с третьей стороны, для чего эти руны изучались, спрашивается, в смысле, на кой пень? Должна же быть в жизни справедливость и применяемость полученных знаний на практике, даже если эта практика - услаждение слуха похмельного головореза!
- Ну, так что там пишут древние гвентяне? - наемник подошел к доспехам, приложил к нагруднику ладонь правой руки, а левой неожиданно коснулся груди Агафона. - Читай, маг! Покажи дубине медноголовой, чему вас в школах учат!
Удивленный школяр моргнул - и выпалил давно уже сложенное на язык позабытое слово:
- Онсизефитсал!
И едва последний звук слетел с губ практиканта, как доспехи вспыхнули голубоватым светом… и потекли. Ошарашенный Агафон наблюдал с разинутым ртом, как сначала железные поножи и наколенники, а потом и остальные части "костюма мечты" стали укорачиваться, втягиваясь к нагруднику, словно вода в яму, но вместо того, чтобы собираться в каплю, металл, светясь холодной синевой, ручьем потек по протянутой руке наемника, миновал грудь, дополз до запястья руки, приложенной к груди школяра - и остановился. Точно налитая в форму, сталь успокаивалась, твердела и застывала, формируя один за другим наруч, налокотник, наплечник, кирасу…
Растерянный и испуганный, дрожащий, как осина в землетрясение, практикант хотел отпрянуть, но не смог не то, что тронуться с места - даже пошевелиться. Единственным подвижным органом из всего Агафона оставались глаза: дико вытаращенные, отчаянно мигающие.
Пара минут - и доспехи в полном составе, включая шлем с нелепым рыбьим хвостом, оказались на новом хозяине. Последним к нему перекочевал меч. Медленно переплыл он из опустевшего пространства вокруг крестовины-подставки к своим доспехам, прицепился к ремню, и васильковое сияние тотчас пропало.
- И что это ты, по-твоему…
- Ну вот теперь с товаром порядочек, - словно не слыша, расплылся в недоброй ухмылке громила. - Можно и продавцом… заняться.
Агафон подавился возмущением и почувствовал, как волосы его обретают такую живость и объем, какие не снились ни одной покупательнице чудесных снадобий. Перехватывай управление у впавшего в ступор мозга, ноги его шагнули назад - но рука гиганта выметнулась и схватила студента за горло. Он захрипел что-то несвязное, то ли "пусти", то ли слова заклинания - и тут же получил сокрушительный удар в скулу. Перед глазами залетали серебристые мухи и поплыл нежно-алый туман в сопровождении ансамбля звонарей.
- Хотя можно было и не бить благодетеля, - не разжимая хватки, сам себе заметил наемник. - Магией это железо не прошибешь, тем более… такой. В них хоть в Веселый лес гулять идти можно… Да хоть самому Гавару ежа в задницу засунуть!
Он хохотнул и потряс практиканта.
- Эй, ты живой? Я ведь еще не сказал тебе спасибо, великий маг… с шестого курса. И не попрощался. Очень приятно было познакомиться, - ухмыльнулся гигант, сжал правую руку в кулак и быстро разжал.
Меч, оставив ножны, прыгнул ему в ладонь.
Наемник сомкнул на нем пальцы, осмотрел придирчиво, и покачал головой:
- Нет. Шестопер.
Меч послушно трансформировался…
- Топор.
…и еще раз…
- Булава.
…и еще… И еще несколько раз, пока счастливый обладатель новых доспехов и слишком богатого познания в области вооружения перебирал всё пришедшие на ум оружие - от стилета до копья и лука с колчаном, полным стрел.
Последний вариант - кривой короткий нож - в кулаке громилы задержался.
- Этого тебе хватит, - деловито кивнул он, будто студиозус спрашивал его, достаточно для него будет ножа, или стоит вернуться к чему повнушительней. - Извини, парень, но свидетели мне не нужны. И я бы еще с тобой поболтал, но надо валить, пока Гавар кого-нибудь не принес.
Агафон, с ужасом разглядев, как сквозь плавающую перед глазами розовую муть начал вырисовываться конец его жизни, заполошно рванулся, сжимая кулаки - и вдруг ладонь пронзила резкая боль.
- Что за?!.. Это…
И моментально, словно введенная уколом подкожно, в мозгу его вспыхнула идея.
- С-стой… - прохрипел он, протягивая гиганту руку. - Д…держи… на п-память…
И разжал кулак.
Наемник недоуменно прищурился, взял двумя пальцами неожиданный подарок - фигурку толстяка с рыбой и зонтиком… и тут практикант взмахнул руками, скроил жуткую рожу и взвыл дурным голосом:
- Проклятус посмертус навечнус!..
Рука громилы панически дернулась, отшвыривая фигурку - и в это же мгновение из мусора на полу материализовался камень, молнией взметнулся и ударил его в висок. Не успев издать даже хрипа, гигант закатил глаза и повалился, увлекая за собой Агафона. Голова студента встретилась с полом, и ансамбль звонарей с новой силой взялся за свои инструменты. Напуганные звоном, ввысь взвились серебристые мухи, пронзая пунцовый туман с тяжелым многоголосым криком:
- Что… тут… происходит?!..
* * *
Когда Агафон пришел в себя, звонари выступление заканчивали и играли уже только на маленьких колокольчиках меццо-пиано. Мухи улетели - наверное, им нравилось жить только в багряном тумане, который по большей части рассеялся тоже. Спохватившись, что хозяин проснулся, а они еще нет, за работу принялись и прочие чувства, и после короткой проверки доложили, что сидит он на твердом гладком холодном предмете, прислонившись спиной к другому твердому гладкому холодному предмету, что в воздухе пахнет мусорной кучей недельной давности, что правый глаз не открывается, левая ладонь болит в двух местах, зато голова являет собой символ равноправия и консенсуса, то есть разламывается без дискриминации на правых и левых.
Разлепив оставшийся в повиновении глаз, студиозус увидел мутные маленькие доспехи на подставке и висящий у них подмышкой меч - как ни в чем не бывало. Похмельного мордоворота не было нигде и следа.
А может, его никогда и не было? Может, он приснился? И не было ни странной магии доспехов, ни жуткой ухмылки, ни…
- Очухался? - голос магистра Броше не хуже любой дубины опустился на тонкую душевную организацию школяра.
- М-м-м-нет?.. - страдальчески скривился Агафон и сделал попытку провалиться обратно в спасительное небытие, как черепаха засовывается в панцирь, делая вид, что никого нет дома.
- Тем хуже для тебя, - загробным голосом проговорил Броше - и студент ему обреченно поверил.
- Я как лучше хотел! - взвыл он, испуганно крутя головой в поисках хозяина лавки. - Я магией не пользовался! Я помогал! Я всё при… брал… тут…
Взор его, ищущий магистра, пробежал несколько раз по торговому залу - по рассыпанному, раскиданному, растоптанному товару, по лопнувшим корзинам, разбросавшим в радиусе трех метров содержимое половины помойки квартала, по не понять откуда взявшемуся громадному рыжему хомяку в ржавой маленькой клетке рядом с доспехами, остановился на второй такой же клетке с призывно открытой дверцей - но пустой…
- Я приказывал тебе шагу с кухни не ступать, когда уходил, да или нет? - сквозь стиснутые зубы прошипел Броше, и с кончиков его нервно дернувшихся пальцев потекли фиолетовые искры.
- Я и не ступал! Только на одну минутку выглянул! Честное слово! - отчаянно хватаясь за рвущуюся ниточку надежды, которая вполне могла оказаться ниточкой его жизни, возопил Агафон. - Я вам уборку сделал!..
- Где?!
- …и в зеленый обпарат жидкости булькательной долил!
- Где?!
- И мужика игрушечного нашёл!
- Так ты его терял?!
- Но я же нашел! Сам! Сам потерял - сам нашел! И рыжего гада завалил! Тоже сам! Он доспехи ваши спернуть хотел, харя бесстыжая, а я его уделал! - заметив тень интереса на лице чародея, жарко затараторил студент. - Одной левой! Без магии, причем!
- Это как? - еще больше заинтересовался Броше. - Я, если по правде, так и не понял, как ты его - в таком-то снаряжении…
- Уври… несальное… оружие открыл, во как! - чуя, что помещение в свободную клетку откладывается, гордо приосанился студиозус. - Я…
Договорить он не успел: дверь лавки распахнулась, и на пороге предстала пара разъяренных матрон и старик. В руках он держал собачонку. Вернее, то, что от нее осталось, после того, как хвост ее выгнулся дугой и покрылся разноцветными перьями, уши заменились на крылья из чешуи, а бока обросли то ли корой, то ли крокодиловой шкурой. Глянув на разинувшего рот чародея, собака помахала петушиным хвостом, раззявила пасть и мяукнула.
Матрона потолще всхлипнула:
- Кусик, миленький!.. На помойке что-то съел… и вот… Твоя работа, изверг! Гаварово отродье! Руки оборвать!..
- Немедленно сделай, как было! А не то мы пожалуемся в мэрию… - потрясла кулаком вторая матрона.
- …и тебе не дадут лизать… лицом… лицей… - грозно прорычал старик.
- Что… - потрясенно моргнул Броше.
Дверь распахнулась снова и, вталкивая в лавку жалобщиков, на пороге предстала новая тройка горожан.
- Ну так мы не поняли - сколько ждать-то еще будем? - не утруждая себя приветствиями, недовольно спросила молодая краснолицая тетка.
- Говорил, что скоро взрывать будет, а сам тут расселся! - поддержала вторая - по виду мать первой.