Надя и Рина наслаждались унижением грозного завхоза. Суповне очень нравилось слово "гмо", которое она произносила не "гэмэо", а именно так, как пишется. Так нравилось, что она употребляла его почти постоянно. Редкий средний шныр, кокнувший тарелку, не побывал у нее "гмом" хотя бы раз.
Но Кузепыч уже сгинул. Суповна повернулась к окну спиной и затопала к Рине. Рина обнаружила, что Суповна уже улыбается. Она всегда начинала бушевать внезапно и так же внезапно утихала, напоминая этим остров на экваторе, где после проливного дождя, говорят, сразу проглядывает солнце.
– Вот! – сказала Суповна и, точно оправдываясь, развела руками: – Двадцать лет с ним воюю! Ну, конопушка, рассказывай! Чего пришла?
– Так вы ж позвали!
– А зачем? Ах, да! – Суповна хлопнула себя ладонью по лбу. – Что чудищща твоя малахольная? Не околела еще? Поври про нее что-нибудь!
Рина рассказала, что Гавр заматерел. Ночами пытается подвывать, как взрослая гиела. Копытовцы той частью леса уже не ходят после того, как пятеро местных устроили пикничок в лесу, а Гавр выбежал к ним поклянчить шашлычка.
– И как шашлычок? Дали? – спросила Суповна.
Рина вздохнула.
– Что ж они – не заметили, что у него глаза кроткие? – спросила она.
– Видать, не вглядывались! На пятках-то ушей нет! – утешила ее Суповна. – Кастрюлю с собой не взяла? На-ка, дай своему чудищщу! Нехай оно слопает!
Суповна сунула руку в свой бездонный фартук, и на ладонь Рине шлепнулись непонятные кусочки мяса, покрытые шерстью. Собираясь переложить их в пакет, Рина стала расправлять их на разделочной доске, и внезапно под ее рукой возникло что-то кожистое, знакомое, непривычно плоское. Рина отшатнулась. На деревянной доске лежал беззащитный и добрый коровий нос.
– А-а! Что это?! – задохнулась Рина.
– Головня, – спокойно объяснила Суповна. – Головни никогда не видала, что ль? Ну, девка, муж с такой хозяйкой наплачется! С коровьей башки срезают – оттого и головня… Чудищща твоя от счастья околеет.
Рина ножом столкнула головню в пакет. К коровьему носу она так и не сумела прикоснуться. Видимо, в нем вся душа коровы.
Час спустя, когда стало окончательно ясно, что краска, вылитая на Вовчика, не оттирается даже постным маслом, Рину, как она и ожидала, послали отвести в Копытово ослика Фантома. Одной ей идти не хотелось. Она отправилась искать Сашку и отыскала его у пегасни, на поле, огороженном вкопанными шинами.
Сашка был там вместе с Меркурием. Меркурий, полюбивший Сашку за бесстрашие и горячность, теперь почти каждый день занимался с ним дополнительно. Сашка носился на нелетающем красавце Икаре. Проныривал у него под животом, вспрыгивал на седло ногами. И, разумеется, то и дело падал. Меркурий безжалостно сдергивал его за корд, обвязанный вокруг Сашкиного пояса. Сашка летел на землю. Кувыркался. Азартно вскакивал и бросался догонять Икара. Настигал, вспрыгивал в седло на полном скаку. Меркурий позволял Сашке проскакать полкруга и опять сдергивал его за корд.
– Пуф, – говорил Меркурий, вздрагивая пальцем, словно целясь в Сашку из невидимого арбалета. – Убит. Слишком далеко. Высунул голову. А ведь это даже. Не в воздухе. Не боевой. Пилотаж. А так. Джигитовка.
– А куда мне голову девать? – огрызался Сашка, потирая ушибленное колено.
– А седло зачем? За седло. Убирай. И двигайся. Будь. Трудной. Мишенью. И помни про саперку. Саперкой, если повезет, можно даже болт отбить. А уж стальной шарик из шнеппера. И подавно.
Видя, что Сашка прихрамывает и в ближайшее время к тренировкам не годен, Меркурий отпустил его с Риной в Копытово.
– Мой папа был. Моряк. Он покорял. Океаны, – сказал он, отвязывая от Сашкиного пояса корд. – Но. Самый большой океан мира. Воздушный. И чтобы покорить его. Знать надо. Даже больше. Завтра продолжим!.. И осторожно там идите! У ведьмарей. Учения.
Тропинка петляла по полю, потом по лесу. Ослик Фантом то и дело останавливался и начинал щипать траву. Он никуда не спешил, в том числе и благодетельствовать русскую литературу. Сашка был благодарен ослику за то, что тот идет медленно. Сашка прихрамывал. Вчера на мастер-классе по лоукикам ему отбили ноги, а сегодня еще и Меркурий помог своей джигитовкой. Сашка сам теперь не понимал, как мог полчаса назад догонять пега и вспрыгивать в седло. Разгорячился, должно быть.
Рина посматривала на Сашку и посмеивалась. Она уже привыкла к Сашкиным секретам, которые он называл "свиданиями" и которые часто заканчивались синяками. Но порой обходилось и без синяков.
– Был я тут как-то на свидании в метательном тире, – говорил сейчас Сашка. – Там невзрачные такие дядечки с простыми сельскохозяйственными лицами. На улице увидишь такого – и не заметишь. Ну мужичок себе и мужичок. А все же с таким лучше не ссориться. Чуть поссоришься – из него дождем посыплются топорики, ножички, гвозди-сотки, саперные лопатки и прочие втыкающиеся радости.
И в голосе его Рина ощущала удивление. Не метание его поражало, а то, что совершенно неприметный с виду человек может иметь такие воинственные увлечения.
– Ты меня любишь? – перебивая его, внезапно спросила Рина.
Фантом удивленно задрал голову. В зубах у него как сигара торчал побег иван-чая.
– Это я не тебе! Ты лопай, лопай! – успокоила ослика Рина.
Сашка задумался, и Рина пожалела о своем вопросе. Сашка был человек честный, несколько даже с математическим уклоном души, и всегда отвечал очень подробно. Например, он мог сказать: "Я сегодня люблю тебя на шестьдесят процентов". Или того хуже: "Люблю тебя на двадцать пять процентов". Это же только кажется, что люди каждый день любят друг друга одинаково. На самом деле разброс ежедневной любви очень и очень большой.
Дожидаясь Сашкиного ответа, Рина машинально оттолкнула Фантома, наступившего ей копытом на ногу. Фантом недовольно махнул хвостом, и его тяжелая кисточка мазнула Рину по носу. Несколько секунд спустя она уже сидела на земле и, в спешке открыв блокнот не с того конца, строчила:
– Ты меня любишь?
– Да.
– Ты меня просто обожаешь?
– Да.
– Я самый лучший?
– Да.
– Ты исполнишь любое мое желание, каким бы безумным оно ни было?
– Да.
Дверь пнули тяжелым сапогом:
– Эй там, в темнице! Третью ночь одно и то же! Страже спать не даете! Мне что, из аркебузы шарахнуть?
– Да! Да! Да!
– Не слушайте его! Это он совсем о другом! – крикнул маркиз дю Грац. Он торопливо схватил попугая, умевшего повторять одно только слово, и, не дожидаясь, пока тот опять разинет клюв, сунул его в клетку.
– Какой же я идиот! – вдруг воскликнул Сашка.
Рина, вдохновение которой постепенно начало ослабевать, оторвалась от блокнота.
– И какой же ты идиот? – заинтересовалась она. – Подробности? Детали? Факты? Выдержки из истории болезни?
Но, увы, ни выдержек, ни фактов Сашка ей не предоставил, а только показал вперед и чуть вверх, туда, где, заканчиваясь, лес перетекал в поле.
– Эх! Не той дорогой я тебя повел! – сказал он, хотя шли они вместе и вовсе не Сашка вел Рину.
Рина сделала несколько шагов – и застыла. Открывшееся ей было прекрасно до ошеломления. Немыслимой, неправдоподобной голубизны небо. Внизу на поле желтая, залитая солнцем и оттого совсем слепящая гречиха. Между гречихой и небом – многоуровневое облако. Нижний его срез темный. Выше облако постепенно светлеет, становится ватным – и вдруг взлетает одинокой снежной горой. От горы отделяется дуга от пролетевшего самолета. Кажется, будто в состоящее из белил облако ткнули пальцем и смело провели по небу. Внутри дуги, как в арке, танцуют восемь точек. Они то вытягиваются в прямую линию, то выстраиваются кольцом, то, распадаясь на четыре отдельные двойки, разом занимают все высоты.
– Эх! – сказал Сашка. – Возвращаться придется! Нам теперь на поле не высунуться. Надо было другим путем идти, через овраги…
– У берсерков тренировки! – сказала Рина, вспоминая. – Меркурий говорил… Смотри! Охват!
– Не охват. Подрезка… Прямо как по учебнику боевого пилотажа! – ответил Сашка.
Рина с Сашкой привязали Фантома к дереву, а сами, укрывшись в кустарнике, наблюдали. Вскоре стало очевидно, что не все четыре двойки обладают одинаковым опытом. Вот эти две относительно неподвижные, даже отчасти ленивые точки – инструкторы. Изредка одна из них срывается с места и не столько показывает, сколько намечает упражнение. Потом возвращается на место. Другие послушно повторяют.
– Может, все же рискнуть и проскочить? Зачем мы им нужны без закладок? – спросила Рина.
– Это мы нормальным берсеркам без закладок не нужны, а этим новичкам что угодно сейчас в голову взбредет! Кулаки-то чешутся! – резонно возразил Сашка, который в определенных вещах был опытнее Рины.
Один из инструкторов завис над лесом так низко, что стало видно желтоватое, с подпалом, брюхо его гиелы. Потрескивали усики электроконтактов: берсерк убеждал гиелу вести себя поспокойнее, что той давалось непросто. Гиела была быстрой, гибкой, нетерпеливой. В молодых крыльях ощущалась неизрасходованная сила.
– Заметил нас! – прошептала Рина, жалея, что даже шнеппер с собой не взяла. – Может, использовать льва и запустить камнем?
– Нет! – прошептал в ответ Сашка. – Не заметил! Он вверх смотрит!
– Зачем?
– Он изображает шныра… – догадался Сашка. – Вот смотри… Будто бы вышел из нырка… Теперь озирается… Летит… Уставший такой… Поправляет сумку с закладкой… А тут атака пикированием! Две двойки отвлекают, зажимая в клещи, а остальные, занимая выгодную высоту, атакуют по одному.