- С превеликим удовольствием, - ответил я. Я рассматривал его, пока он инструктировал слуг насчёт трапезы. Он был высоким, плечистым мужчиной, и на его широких плечах размещалась голова поразительной, продолговатой формы, словно её некогда сдавили тисками. Даже длинные и пышные волосы, которые спадали ему за плечи, не могли скрыть этого изъяна. Однако Гриффо Фрагенштайн не производил впечатления диковины, способной вызывать смех (позднее я узнал, что горожане называли его господин Лайко, но делали так лишь тогда, когда знали, что разговор никто чужой не слушает). Его лицо выражало решительность, взгляд был быстрым и проницательным. Да и когда он улыбался, его глаза оставались по-прежнему оценивающими, внимательными и ничего не выражающими.
- С удовольствием помогу вам, чем только смогу, магистр Маддердин, - сказал он, когда ознакомился с выписанными Поммелом полномочиями. - Но всё-таки…
Поскольку он не продолжал, я позволил себе сказать: - Да?
- Полагаю, что если Захария Клингбайла преследовала месть ведьмы, он получил то, что заслужил!
- Нет, господин Фрагенштайн, - твердо возразил я. - Даже самый большой преступник не заслужил страданий от руки колдуньи. Не потому, что они были бы так ужасны, а потому, что страдание можно причинять только именем закона и согласно с его требованиями.
- Божий гнев его настиг! - крикнул он.
- Намекаете, наш Господь мог использовать ведьму, чтобы покарать этого человека?
- Ничего не намекаю, магистр Маддердин, - отступил он, понимая, что вступление на зыбкую почву теологических рассуждений может закончиться для него плачевно. - Я его просто ненавижу и чаю, вы понимаете причины этой ненависти?
- Ненависть - как взбесившаяся сука, господин Фрагенштайн. Если не удержите её на цепи, покусает и вас самих…
- Значит, не понимаете, - вздохнул он.
- Инквизиторы были призваны, чтобы делиться с людьми любовью, а не ненавистью, - возразил я. - Но если спрашиваете, понимаю ли я ваши чувства, то - да, понимаю. Однако задам вам вопрос, господин Фрагенштайн. Свято ли вы верите, что именно Захарий Клингбайл убил вашу сестру?
- Как истиной есть, что Иисус Христос сошел со своего мученического креста, дабы покарать грешников, так истиной есть, что Захарий Клингбайл убил Паулину, - торжественно произнёс Гриффо, положив руку на сердце.
Я поразился, поскольку в его словах не почувствовал ни капли лжи. Разумеется, он мог просто уверовать в то, чего не было на самом деле. Конечно, я, неопытный инквизитор, мог ошибаться, давая оценку заявлению изворотливого купца, тем не менее, в его словах также не звучало ничего иного, кроме страстной веры в истину высказанных обвинений.
Мы приступили к богатой трапезе и щедро оросили её вином. Еда оказалась исключительно вкусной, а красные и белые вина были урожаев годов, может не знаменитых, но и так слишком хороших для жалкого нёба божьего слуги. Зато к сдобе, пряникам и марципанам подали альхамру - сладкую, густую словно мёд, благоухающую пряностями. Я вздохнул. Хорошо живётся дворянским ублюдкам, - подумал я. Меня лишь могли утешать слова нашего Господа, который ведь пообещал богачам, что скорее верблюд пройдет через игольное ушко, чем богатый войдёт в Царствие Небесное. Ибо такой человек, как я, причисляющий себя к убогим, верил, что ключевое значение имеет то, что его сердце находится в любви "у Бога".
Во время еды мы болтали обо всем и ни о чём, а Гриффо рассказывал, помимо прочего, о проблемах с разведением породистых лошадей, а также о том, как подарил буланую кобылку одной известной певице, Рите Златовласке.
- Жаль только, что взамен посвятила мне всего лишь одну из своих баллад, хотя я рассчитывал на большее, - добавил он, подмигивая мне.
- Хоть красивая?
- О, красивая… - погрузился он в мечты.
- У кого из нас не бьётся сердце при виде прелестной жонки? - я поднял кубок. - За их здоровье, господин Фрагенштайн!
- Они как бедствие для мира, но ведь без этого бедствия не хотелось бы жить, - он стукнул своим кубком о мой, очень легко, чтобы это не угрожало жизни хрусталя.
Мы выпили, и я перевёл дух и погладил себя по животу.
- Благодарю вас за занимательный разговор, а также отменное угощение, - сказал я. - Позвольте, однако, с вашего разрешения сейчас удалиться, чтобы допросить Клингбайла.
- Сытный завтрак, изобилие напитков, а вы хотите идти в подземелье? - поразился он. - Лучше признайтесь, что бы вы сказали о визите к неким прекрасным дамам?
- Может позже. - Я встал со стула. - Хотя вы сами понимаете, этот выбор я делаю вопреки своему сердцу. - Я улыбнулся. - Соблаговолите выписать мне бумаги?
- Раз так, воля ваша, - произнёс он. - Впрочем, я сам отведу вас и присмотрю, чтобы приняли вас, как подобает.
Я не имел ничего против общества Гриффо, тем более зная, что когда дойдёт до допроса, то просто попрошу его из камеры. Он мог быть важной шишкой в этом городе, но никто не будет присутствовать при следствии без приглашения инквизитора.
***
Формулировка "нижняя башня" наводила на мысль, что тюрьма находится в здании, состоящем из надлежащего помещения, расположенного на первом этаже, верхней башни и собственно нижней башни. Кто-то мог бы даже вообразить себе стрельчатое строение, где в поднебесных камерах отчаявшиеся узники высматривают орлов, что унесут их из неволи. Ничего более ошибочного, любезные мои! Сооружение добротной башни требовало найма опытных архитекторов, хороших каменщиков, заготовки качественных камней или кирпичей и подготовки раствора настолько крепкого, чтобы гарантировал, что вся конструкция не развалится через несколько лет. А это дорого обходилось. Так зачем же городскому совету было тратить уйму денег на тюрьму? Это здание прилегало к ратуше и было обычным одноэтажным строением. Наказание "верхней башней" означало, что узники будут пребывать в сухих камерах с окнами, позволяющими им видеть мир божий и пользоваться солнечным светом. Наказание "нижней башней" означало, что будут они прозябать в подвалах, лишенные свежего воздуха, а также погруженные в вечную тьму.
Однако я не думал, что регенвальдские подземелья имеют целых два уровня. Потом я узнал, что ещё сто с гаком лет назад на этом месте стояла крепость. Но во время войны город сожгли, а твердыню сравняли с землей. Зато подземелья остались почти в первозданном состоянии.
Сначала мы спустились в подвал, потом извилистая, длинная лестница привела нас в караульную. Караульная - это громко сказано, поскольку в маленькой каморке сидело двое пьяных стражников, которые, увидев Фрагенштайна, попытались как можно быстрее спрятать под стол бутылку. В результате её разбили. Гриффо великодушно притворился, что ничего не заметил.
- Как там Клингбайл? - заговорил он.
- Чтоб его, батюшки светы! - отозвался младший из стражников. - Как же я ему влепил, господин, твою ж!
- Что такое? - Я увидел, что глаза Гриффо сузились в щёлки. На месте стражника я бы задумался над этим фактом.
- Орал, господин, тудыть. - Мужчина замахал руками. - Дык, пошел и ему, блядь, того, вмазал и, того, ему сказал, чтоб морду в парашу и не булькал! - Он рассмеялся довольным, пьяным смехом. - Хорошо, твою ж, сказал, нет?
Фрагенштайн посмотрел на старшего из караульных.
- Кто это?! Не знаю его.
В его голосе я чуял тон, который, - если бы я был младшим стражником, - приказал бы мне взять ноги в руки. Конечно, при условии, что означенный младший стражник имел бы хоть каплю мозгов в башке, залитой выпивкой.
- Я ему пинок, а потом прутом по рылу и, того, снова пинок…
- Господин советник, я уезжал. - Старший стражник несомненно знал, чем это светит. - Я первый день. Неделю меня не было и его не знаю, Богом клянусь. Это новенький…
Гриффо был бледным от бешенства. Челюсти у него ходили, как у мышкующего кота. Он протянул руку.
Старший стражник понял жест и подал обитую железом палку, которая до сих пор стояла, опёртая о стену.
- С первой пиздюлины, того, я ему нос свернул, вторым, того, въебал в глаз, а третьим… - хвастался юнец, разгибая пальцы.
Когда-то я имел честь наблюдать, как епископ Хез-хезрона забавляется игрой в лапту. Его Преосвященство удивил меня точным и мощным ударом битой прямо по мячику. Но это было ничто по сравнению с ударом, нанесённым Гриффо. Одним ловким движением палки он сломал стражнику все три вытянутых пальца. Потом двинул с левой и попал точно в колено. Лишь тогда мужчина начал душераздирающе выть.
- Идём, - приказал я старшему стражнику и потянул его за рукав.
Он послушно пошёл за мной, и когда мы уходили, не слышали ни сопенья, ни стука палки, бьющей по телу, лишь полный боли рёв истязаемого человека. Мне было интересно, когда Гриффо утомится и решит присоединиться к нам. И также же мне было интересно, что останется от стражника. Хотя трудно было не согласиться с тезисом, что он получает лишь то, что усердно сам заслужил.
* * *