Господские переходы в усадьбе отличались от служебных, как небо от земли. Натертый золотистый паркет укрывали роскошные зеленые с золотом ковровые дорожки. По стенам были развешаны традиционные картины маслом в массивных сусальных рамах. Вдоль стен через равные промежутки стояли старинные сундучки, поддерживая или хрупкие безделушки, или хрустальные вазы с земными или чужемирными цветами из приусадебной оранжереи.
Дверь, к которой приводила винтовая лестница, пряталась за стенной панелью. Луиза приотворила ее совсем чуть-чуть и выглянула в коридор. В дальнем его конце солнце сияло сквозь огромный витраж, крася стены и потолок на манер тартана. Врезанные в потолок светошары мерцали тусклым янтарем и нехорошо жужжали.
– Никого нет, – прошептала Луиза.
Девушки торопливо выскочили в коридор и, заперев за собой дверцу, на цыпочках двинулись к будуару матери.
Вдалеке послышался крик – где, Луиза не сообразила, но именно вдалеке, и слава богу!
– Пойдем назад, – проныла Женевьева. – Ну, Луиза! Мама знает, что мы в конюшню пошли, она нас там найдет!
– Сначала посмотрим, здесь ли она. Если нет, тут же вернемся.
Снова донесся мучительный вопль, еще тише.
До дверей будуара оставалось двадцать футов. Луиза собралась с духом и сделала еще шаг.
– Боже, нет! Нет, нет, нет. Прекрати! Грант! Господи, спаси и помилуй!
Девушка застыла от ужаса. Из-за дверей доносился голос – нет, вопль – ее матери.
– Грант, нет! Пожалуйста! Господи, хватит! – И пронзительный, исполненный муки вой...
Женевьева вцепилась в плечо сестры, приоткрыв рот и слабо всхлипывая. Светошары над дверями вдруг начали разгораться. Пару секунд они полыхали ярче, чем полуденный Герцог, а потом с тихим звяканьем лопнули, рассыпав по ковровым дорожкам и паркету осколки молочного стекла.
Марджори Кавана завизжала снова.
– Мама-а! – взвыла Женевьева. Вопль Марджори оборвался, и за дверью с глухим стуком рухнуло что-то тяжелое.
– БЕГИ! БЕГИ, МИЛАЯ! БЕГИ, СКОРЕЙ!!!
Луиза уже отступала к потайной дверце, волоча за собой плачущую Женевьеву. Двери распахнулись с такой силой, что полетели щепки. Коридор залила осязаемая масса изумрудного сияния, в котором плыли, уплотняясь с каждым мигом, паутинные тени.
На пороге стояли двое.
Луиза задохнулась. Одной была Рейчел Хендли, горничная. Она не изменилась совершенно. Вот только волосы ее обрели кирпично-рыжий оттенок и шевелились. Прядки сплетались и вились, точно намасленные змейки.
А рядом с толстушкой стоял отец, так и не снявший мундира. По лицу его блуждала чужая мерзкая ухмылка.
– Иди к папе, детка, – пророкотал он радостно и шагнул к ней.
Луиза только и смогла, что беспомощно помотать головой. Женевьева упала на колени, содрогаясь от рыданий.
– Идем, девочка, – голос отца превратился в бархатистое воркование.
Луиза не смогла сдержать булькающего всхлипа, готового в следующий миг сорваться в нескончаемый истерический визг.
Отец восторженно расхохотался. И в этот миг сквозь зеленую мглу за его спиной прошла третья фигура.
Луиза не сумела выдавить даже удивленного вздоха. Но это была их няня, миссис Чарлсворт, одновременно тиран и вторая мать, наперсница и предательница, рано поседевшая кругленькая дама средних лет, чье привычно кислое лицо смягчали мириады морщинок.
С негодующим воплем "Оставь моих девочек, негодяй!" старушка ткнула Гранту Кавана вязальной спицей в левый глаз.
Что случилось за этим, Луиза так и не сумела потом вспомнить в точности. Кровь и крошечные ветвистые молнии. Звонкий вопль Рейчел Хендли. Разлетающиеся по коридору осколки стекла, прикрывавшего картины на стенах, и стробоскопическое мерцание вспышек.
Луиза заткнула уши – от пронзительного визга у нее лопался череп. Молнии погасли. На месте ее отца рядом с Рейчел стояла громоздкая фигура в странной броне, набранной из квадратных пластин темного металла, украшенных алыми рунами и соединенных медной проволокой. "Сука!" – грянул великан, нависая над миссис Чарлсворт, и из зениц его выплеснулись струи густого апельсинового дыма.
Руки Рейчел Хендли вспыхнули. Оскалившись от натуги, бывшая горничная вцепилась пламенеющими пальцами в щеки несчастной няни, и под ее ногтями зашипела, обугливаясь, плоть. Миссис Чарлсворт захлебнулась от боли. Горничная отпустила ее, и няня отшатнулась, покачиваясь. Взгляд ее нашарил в зеленой мгле девушек. По обезображенным щекам старухи покатились слезы.
– Беги, – выдохнула миссис Чарлсворт с прощальной улыбкой.
Эта жалостная мольба, минуя сознание, пробудила к действию спинной мозг Луизы. Упираясь лопатками в стену, девушка поднялась с ковра. Миссис Чарлсворт горько усмехнулась, поднимая свое бесполезное оружие. Девка и рыцарь шагнули к ней, дабы свершить свою месть.
Руки Рейчел обвивали бело-огненные змеи, капли пламени стекали с пальцев, устремляясь к старушке, прожигая накрахмаленную серую блузу. Ожившие доспехи разразились рокочущим хохотом, заглушавшим мучительные стоны миссис Чарлсворт.
Луиза за плечи подняла сестру. За спинами девушек коридор озаряли вспышки и слышался вой.
"Я не должна оборачиваться, – думала она. – Не должна".
Пальцы ее сами нашарили защелку потайной двери. Она швырнула Женевьеву на ступени лестницы и сама ринулась во мглу, даже не глянув, кто может поджидать их там.
Дверь захлопнулась.
– Джен? Джен! – Луиза встряхнула оцепеневшую сестренку, но ответа не было. – Джен, надо отсюда выбираться! Господи Боже...
Ей хотелось свернуться калачиком и плакать навзрыд. Но тогда она умрет. И ребенок с ней.
Волоча за собой Женевьеву, она помчалась вниз по лестнице. Сестра покорно следовала за ней. Хотя что случится, если они встретят еще одну... тварь, лучше и не думать.
Они едва успели спуститься в полуподвал, когда сверху донесся грохот. Луиза побежала в сторону кладовой. Женевьева старалась держаться поближе к ней, мыча сквозь сжатые зубы.
Грохот прервался, и послышался взрыв. По винтовой лестнице стекли на пол струи синеватых искр, красные плитки пола трескались и отрывались. Померкшие было светошарики вспыхнули вдруг на полную мощность.
– Скорее, Джен! – крикнула Луиза.
Они пробежали через кладовую и выскочили во двор. Мерлин стоял в воротах конюшни, заходясь лаем. Луиза помчалась прямо к нему. Стоит им добыть коней – и они свободны. Верхом она ездила лучше, чем кто-либо в поместье.
До конюшен оставалось с десяток шагов, когда из зеленой дверцы выскочили двое – Рейчел и отец. "Только это уже не он", – в отчаянье подумала девушка.
– Вернись, Луиза! – крикнул черный рыцарь. – Вернись, лапочка! Обними папу!
Луиза и Женевьева метнулись под арку ворот. Мерлин на мгновение задержался и бросился вслед хозяйкам.
В ворота конюшни врезались шары белого огня, расплескавшись пламенной паутиной, ощупывавшей старые доски, точно пальцы покойника. Черный лак шел пузырями и испарялся, дерево вспыхнуло.
– Отворяй стойла! – бросила Луиза, перекрикивая гул огня и испуганное ржание.
Ей пришлось повторить, прежде чем Женевьева отодвинула первую защелку. Лошадь выскочила в проход и заметалась из стороны в сторону.
Луиза побежала в дальний конец конюшни. Мерлин истерически тявкал на пламя, перекинувшееся с ворот на солому в яслях. Сыпались дождем яркие искры, и под потолком зазмеился черный дым.
Снаружи доносились голоса, то угрожающие, то молящие, но все это был обман, самое страшное предательство.
Слышались вопли, несущиеся из поместья. Подельники Квинна брали верх. Последних свободных слуг Криклейда одерживали, уже не скрываясь.
Луиза отворила двери стойла, где бесновался отцовский великолепный черный жеребец, из породы, генинженированной до совершенства, о котором не могли мечтать лучшие скакуны девятнадцатого столетия. Задвижка сдвинулась легко, и девушка успела схватить уздечку, прежде чем жеребец успел умчаться. Конь злобно фыркнул, но покорился. Чтобы взгромоздиться на него, девушке пришлось подставить тюк сена.
Пламя распространялось ужасающе быстро. Стойла уже полыхали, старые сухие бревна занимались легко. Мерлин отступал от надвигающегося огня, и в его лае слышался страх. С полдюжины коней с жалобным ржанием толклось в проходе. Ревущее пламя отсекло их от ворот, не давая выхода. Женевьевы нигде не было.
– Джен! – крикнула Луиза. – Где ты?!
– Здесь! – Голос доносился из опустевшего стойла.
Луиза погнала жеребца к воротам, криками распугивая встающих на дыбы лошадей. Те наконец-то ринулись к выходу.
– Быстрей! – завизжала Луиза.
Женевьева выскочила из стойла, и Луиза помогла ей взобраться на спину коня. На миг ей показалось, что она недооценила тяжесть, что ее саму сейчас вывернет из седла, но в тот миг, когда Луиза решила, что ее позвоночник сейчас хрустнет или она вот-вот треснется теменем о каменный пол, Джен ухватилась за гриву сердито огрызнувшегося жеребца и в следующее мгновение уже сидела впереди сестры.
Противоестественно жаркое пламя уже пожрало ворота конюшни, последние доски раскачивались на мерцающих от жара петлях и с грохотом падали на брусчатку.
Завеса огня расступилась ненадолго, и кони, увидав выход, ринулись к свободе. Луиза дала жеребцу шенкелей. Стены рухнули куда-то назад, левый бок девушке обожгло золотое пламя, пискнула, отчаянно колотя ладонями по занявшейся блузке, Женевьева, в нос ударил запах паленой шерсти, и от клубов расползающегося черного дыма заслезились глаза.