Поужинав, Майлз уселся за старинное пианино в гостиной и кое-как "прошел" Моцарта. Техника была слабой, пианино расстроено до предела и исполнение казалось, в лучшем случае, любительским.
Ей пришлось согласиться с тем, что Дункан Эли действительно подобрал себе партнера по какому-то странному принципу.
* * *
– Слава Богу, что я не прибавил в весе со школьных лет, – заметил Майлз в следующую субботу, рассматривая себя в зеркале шкафа. Смокинг был старомоден, но сидел хорошо.
– Он тебе идет, – заверила Пола. – Когда ты надевал его в последний раз?
– На вручение адвокатской степени брату Арта Кохена, четыре года назад. А что наденешь ты?
– Никак не могу выбрать между "Мэйнбокер", "Норрель" и "Галанос"…
– Ясно. С приветом Жаклин Кеннеди от Гринвич-вилидж.
– Поэтому я надену платье от Орбаха.
Она извлекла белое красивое платье с отделанным бисером корсажем, за которое выложила в прошлом году сто двадцать долларов. Хотя Пола и могла запросто покупать себе одежду по оптовым ценам, благодаря своим связям на Седьмой авеню, она по-прежнему любила посещать магазины и периодически приобретала понравившиеся вещи за полную стоимость.
– Постарайся выглядеть получше, – посоветовал Майлз, поправляя черный галстук. – Там будет довольно экстравагантное общество и мы не должны казаться слишком бедными родственниками.
Пола промолчала, хотя замечание мужа задело ее. На прошлой неделе Майлз провел две репетиции с Дунканом Эли и каждый раз, возвратившись, уделял пианисту и его дочери слишком много внимания. Он забыл свои мысли о странности этой пары; все было в полном порядке. Роксанна казалась роскошной, мастерство Дункана – фантастическим, их дом – сказочным, а сами они "знали всех, кого стоило знать" и поражали добротой, великодушием и остроумием… Это действовало Поле на нервы, и каждый раз после его похвал, они нравились ей все меньше.
– Тебя не волнует предстоящее выступление? – холодно спросила она.
– Ужасно волнует. Но, по меньшей мере, мне не придется играть по памяти. И еще, Дункан обещал играть громче, если я что-то напутаю.
– Ты уже зовешь его по имени?
– Ну да, – улыбнулся Майлз. – Я всегда на короткой ноге с сильными мира сего. Если позвонят из Белого дома, скажешь, что я в туалете…
Он отправился в ванную и закрыл за собой дверь, как делал всегда, даже если ему нужно было всего лишь почистить зубы, Пола накрасилась, причесалась и слегка надушилась своими любимыми "Шалимар". Ему вовсе не следовало предупреждать ее о том, что необходимо получше выглядеть. Она сразу решила предстать перед господином Эли и его дочерью в наилучшем виде. И не собиралась дать "роскошной Роксанне" повод принять ее, Полу, за провинциалку.
* * *
Когда они вылезли из такси перед особняком Дункана, падал густой снег и Пола оперлась на руку мужа, пока они поднимались по ступеням, ведущим к двери. Майлз позвонил и жестом обратил внимание жены на фасад дома.
– Ну как?
– Очень красивый дом. Эли – его владелец?
– Да.
– Наверное, он стоит целое состояние.
– Он и сам стоит состояния. Кроме четверти миллиона в год, причитающихся ему на проценты от проданных пластинок и за сольные концерты, он сколотил почти четыре миллиона в безналоговых муниципальных акциях. Конечно, кое-что из этого он унаследовал от жены, но все же ясно, что игра на фортепиано может приносить деньги.
– Когда умерла его жена?
– Почти двадцать лет назад. Скоро ты увидишь Беннета, дворецкого, своей чопорностью затмевающего любого английского лорда.
Дверь открыл Беннет. "Как прекрасно, что кое-кто все еще имеет дворецких!" – подумала Пола, не теряющая интереса к "хорошей жизни", доступной в случае удачной карьеры Майлза. Отдав Беннету пальто и сменив обувь, они вошли в гостиную, где находилась дюжина элегантных мужчин и женщин, размещавшихся парами и тройками напоминающих изящные статуэтки работы Джакометти.
Пола просто упивалась этой сценой. Вскоре к ним с улыбкой подошла Роксанна и протянула руку.
– Полагаю, вы – Пола, – заметила она низким теплым голосом. – Роксанна де Ланкрэ. Я в восторге от вашего появления.
– На Роксанне было черное атласное платье в стиле 30-х годов, выгодно подчеркивающее преимущества фигуры. Кожа обнаженных плеч, рук и груди казалась на фоне черного атласа белой словно алебастр; с ее руки свисал кроваво-красный рубиновый браслет. От нее веяло зрелостью, опережающей возраст, легко дающимся очарованием и сдержанной чувственностью. Несмотря на играющую на губах тонкую улыбку, ее фиалковые глаза оставались холодными, и Пола согласилась про себя с замечанием мужа о том, что Роксанна "замораживает" собеседника.
Хозяйка провела их по гостиной, знакомя с гостями. Среди них были: британский посол в ООН с женой, президент одного из крупнейших в стране банков, один из вице-президентов фирмы "Ар-си-эй Виктор", записям на которой отдавал предпочтение Дункан, моднейший музыкальный режиссер с Бродвея, Филип Розен – дружелюбный, лысый и предпочитающий трубку менеджер Дункана, госпожа Агата Ренфру – английская пианистка, принцесса Ина Андраши – шотландская красавица, заполучившая от первых двух мужей дома в Акапулько, Сардинии и Париже, и, наконец, сам Дункан Эли.
Пола удивилась приветливому энтузиазму, с которым ее приветствовал Дункан. Он сжал ей руку и сказал:
– Вот женщина, которую я разбудил телефонным звонком в прошлую субботу.
– Как вы догадались? – улыбнулась Пола. – Вроде бы, я чирикала, словно бодрый воробышек.
– Я не открою вам тайну моей догадки, но поверьте на слово: просто догадался. Вы – симпатичны, Майлз был прав. Роксанна, позаботься о нем, а я хочу побеседовать с его хорошенькой женой. Хотите что-нибудь выпить?
– Пожалуй, шерри. Если есть – Манцаниллу.
– Боюсь, мы не такие любители шерри. Все, что у нас есть – Олоросо.
Пола не любила сладкий шерри, особенно перед ужином, но приняла напиток. Пока Роксанна и Майлз разговаривали с принцессой Андраши и Филипом Розеном, Дункан подвел Полу к белому креслу. Присев рядом, он наклонился поближе. В нем чувствовалась способность полностью концентрироваться на собеседнике – или же притворяться, что он это делает. Пола заметила, что глаза у него были фиалковыми, как у дочери и, как у дочери и, как ни странно, тоже холодными.
– Не могу передать, насколько рад был познакомиться с вашим мужем. Я редко даю интервью, но в тот раз сделал это с удовольствием. Он мне ужасно понравился: прекрасный юноша и огромный музыкальный талант. Нас, старых "боевых лошадок", больше всего волнуют поиски талантов среди молодежи.
Пола недоумевала, с какой стати талант Майлза показался ему выдающимся, когда целый ряд критиков нашел его крайне заурядным.
– Спасибо за добрые слова, мистер Эли. Но я предпочитаю отдать первенство литературному дарованию Майлза.
– Возможно. Я не читал ни единой его работы, но уверен – они великолепны. Впрочем, извините за музыкальное отвлечение. Расскажите-ка о себе: все-все. Я ужасно любопытен и люблю узнавать о людях все, что можно. Вы – не уроженка Нью-Йорка, чувствую по акценту. Массачусетс?
– Почти. Коннектикут.
– Хартфорд?
– Точно, профессор Хиггинс.
Дункан Эли был не просто любопытен, он походил на Великого инквизитора. Во время ужина – оказавшегося восхитительным – он вытягивал из Полы информацию с юмором и тактом, исключавшими какое-либо недовольство собеседницы. Хотя Пола ощущала неловкость, она рассказывала и рассказывала о своих, ныне покойных родителях, о детстве, учебе, встрече с Майлзом и их женитьбе. Затем наступила очередь Эбби, магазина, друзей, наклонностей, политики и еще – об их намерении завести второго ребенка… К тому времени, как они поднялись и вновь перешли в гостиную, где подавали брэнди и кофе Пола выложила все, и, не удержавшись, заметила:
– Я чувствую себя несколько обиженной.
– Почему?
– Вы знаете обо мне все, а я о вас – ничего.
– Этому трюку не трудно научиться под старость, – улыбнулся он. – Впрочем, можете прочитать обо мне в статье мужа и узнать то, что вас интересует. То есть, голые факты. А если хотите узнать по-настоящему, послушайте мою игру. Моя музыка – это я, а мое "я" – в музыке. Вообще, я очень простой человек. Брэнди.
Пола, напротив чувствовала, что он весьма – сложная личность, пытающаяся выдать себя за простака. Ее не покидало странное ощущение, что своими расспросами он преследовал некую хитроумную цель, не ограничивающуюся обычным интересом к партнерше по ужину. Да, хитроумную цель. Она решила, что Дункан Эли – хитроумный человек.
Место Майлза за ужином было рядом с Роксанной. Сейчас он присоединился к сидящей на длинном диване жене.
– Как ты находишь угощение? – прошептал он. Она заметила, что от него пахнет вином и надеялась, что это не повлияет на его игру.
– Джулия Чайлд упала бы в обморок от восторга.
– А Романи-Конти! Знаешь, сколько такая штука стоит?
– Я знаю, что тебе следует выпить кофе, иначе ты испортишь музыкальную часть. О чем вы так мило беседовали с Роксанной?
– О, она задала массу вопросов, касающихся меня. Ты понимаешь.
– Понимаю. Большой Папа тоже пропустил меня через мясорубку. Тебе не кажется, что они – шпионы или что-то в этом роде?
– Определенно. Агенты, пытающиеся выяснить, каким образом мы ввозим в страну контрабандный гашиш. Тс-с-с! Маэстро собирается играть.
По обычаю, заведенному в доме Дунканом, он всегда играл после ужина. Когда гостям подали брэнди и кофе, он приблизился к левому "Стейнвэю" и уселся за него. Гости наблюдали в манере истинных меломанов, приглашенных на музыкальный пир.