Алина все еще оставалась в больнице, причем я даже не знал, в какой точке света эта больница находится. Она поправлялась, медленно, но поправлялась. Мы существовали с ней словно в разных мирах, и единственным мостом между нами, (какая пошленькая получается фраза), был ежедневный сорокаминутный телефонный разговор. Так обстоятельства заставили нас прибегнуть к словам. Обычно мы понимали друг друга практически без слов. Чувства передавались при помощи взгляда, прикосновений ласок… Слова нужны были лишь затем, чтобы обмениваться информацией, и вот теперь всем, что у нас осталось, был модулированный двусторонний поток слов. При этом нам было совершенно все равно о чем говорить. Намного важнее было слышать голос, ощущать пусть иллюзорное, но присутствие родного человека. Поэтому мы говорили обо всем. Особенно нас спасали различные воспоминания.
– У меня тоже был прикол, – решил я поделиться с ней забавным эпизодом, произошедшим со мной на улице.
Выйдя из библиотеки, я решил немного пройтись по "Пушкинской", благо погода располагала к прогулке. Был теплый, приятный день, один из тех, когда сидение дома должно рассматриваться, как преступление. Я с завистью поглядывал на целующиеся парочки, смотрел на тротуар в поисках мелочи, – это было что-то вроде игры в удачу, – разглядывал проходящих мимо красивых женщин.
На одной из лавочек сидела компания довольно приличных с виду людей. Когда я поравнялся с ними, с лавочки встала женщина чуть на вид старше сорока лет, решительным шагом подошла ко мне и преградила мне путь.
– Я просто хочу посмотреть в твои сволочные глаза, – сказала она, затем сорвалась на крик.
Она кричала, что я полностью уничтожил ее жизнь, сломал ее судьбу, что я – сволочь, гад, убийца… Она бы кричала еще и еще, но с лавочки поднялись двое мужчин и поспешили к нам. Странно, но в их глазах я увидел граничащий с ужасом страх. Перед тем, как они оттащили ее от меня, она плюнула мне в лицо. Я быстро пошел дальше. Она же кричала уже своим приятелям или знакомым:
– Ну и пусть! Пусть! Пусть эта сволочь знает! Ну и что? Мне терять нечего.
И самым несуразным здесь было то, что, я готов в этом поклясться, она не была ни пьяной, ни сумасшедшей. Ее истерика была истерикой человека, перенесшего страдания и боль, вот только я даже представить себе не мог, каким образом ее несчастья могли быть связаны со мной.
Разумеется, Алине я подал эту историю как ничего не значащий забавный инцидент, но она отнеслась к моим словам более чем серьезно.
– Ты уже сообщил об этом Олегу? – спросила она, перейдя на холодный, деловой тон.
– Нет, а зачем?
– Затем, что это серьезно.
– Да ладно тебе. Какая-то пьяная дура перепутала меня с кем-то другим. Я и тебе рассказал это исключительно ради забавы.
– Послушай меня внимательно. То, чем ты занимаешься, достаточно серьезно, хоть ты этого так и не смог понять. Поэтому никаких мелочей, никаких случайностей. Ты должен докладывать обо всем, обо всех нештатных ситуациях, иначе может случиться непоправимое. Ты меня понял?
Меня так и подмывало спросить, чем же это таким я занимаюсь, но подобные вопросы лучше было не задавать. Особенно по телефону. Поэтому я коротко ответил:
– Понял.
– Тогда пообещай, что ты сейчас же позвонишь Олегу.
– Как только истекут наши минуты, – поспешил сообщить я.
– Сейчас не время…
– Если ты бросишь трубку, я никому не буду звонить. Обещаю.
– Не будь дураком!
– Если бы я не был дураком, я бы не вляпался в этот мир теории заговора и тайных организаций.
Дальнейший разговор начал перерастать в ссору, поэтому мы "расстались" на десять минут раньше отведенного нам времени. Не желая усугублять положение дел, я позвонил Олегу, и тут же пожалел о том, что вообще затронул эту тему.
– Почему сразу не сообщил? – строго спросил он.
– Не думал, что это имеет значение. Я и Алине рассказал об этом исключительно, чтобы поднять настроение. И если бы не она…
– О подобных вещах надо сообщать немедленно. Тебя что не проинструктировали?
– Меня никто ни о чем таком не инструктировал.
– М… Ладно, это наш просчет. Впредь всегда сообщай о чем-нибудь необычном, даже если это ничего не значащая ерунда. В нашем деле лучше перестраховаться, чем…
– Может, ты все-таки объяснишь, что происходит? – ситуация начала меня раздражать.
– Давай ты не будешь задавать подобных вопросов.
– Но ведь это касается непосредственно меня, – попытался я возразить.
– Это был наш просчет, но теперь мы берем ситуацию под контроль… Расскажи лучше со всеми подробностями, что там с тобой произошло.
Он заставил меня раз сто рассказать ему все от начала до конца в мельчайших деталях. Особенно его интересовала внешность спутников той женщины, вплоть до цвета глаз, о чем они до этого разговаривали… и так далее. Он хотел, чтобы я описал каждого из них, как Толстой описывал дуб Андрея Болконского. Вот только я не Толстой. Не Лев и даже не Алексей – не помню кто это сказал. Вымотав меня окончательно, Олег наконец-то сказал:
– Ты просто звони, если что. Хорошо?
– Хорошо, – устало согласился я.
Утром меня ждал сюрприз. Едва я сел завтракать, как заработал сигнал домофона.
– Мое имя – Владимир, – услышал я в ответ на мое: "Кто там?". – Я от Олега.
– Хорошо входите.
Владимир оказался немного худоватым мужчиной среднего роста с ничем не примечательной внешностью. Войдя в дом, он еще раз назвал свое имя и протянул руку.
– Чем могу помочь? – спросил я после рукопожатия.
– Я приставлен к вам с целью охраны вашей жизни и здоровья, – отрапортовал он.
– Кофе будете? – предложил я, несмотря на то, что меня буквально взбесил такой поворот событий. Я с детства терпеть не мог надсмотрщиков. Но злость не мешала мне понимать, что Владимир ни в чем не виноват.
Мое предложение он принял с удовольствием.
Я приготовил кофе, поставил на стол печенье, хлеб, масло, сыр.
– Только пожалуйста, не принимайте этот разговор на свой счет, – сказал я Владимиру, набирая номер Олега.
– Как скажете, – ответил он, приветливо улыбнувшись.
– Ну и что это за дела? – спросил я, услышав голос Олега.
– Руководство решило приставить к тебе охрану. Тебе не нравится Владимир? Пришлем другого.
– Мне не нравится, что вы лезете в мою жизнь, не считая нужным не то, что спросить, но даже поставить меня в известность.
– Владимир разве не поставил тебя в известность?
– Но я на ошейник и поводок согласия не давал.
– Ты преувеличиваешь.
– Не думаю. И если все настолько серьезно, я хочу знать, что мне угрожает.
– Владимир – специалист высшего класса. Так что можешь не сомневаться, с ним тебе ничего не угрожает.
– Знаешь что! – не выдержал я. – Либо ты сейчас мне все расскажешь, либо идите вы на хуй со своей работой! Я же в таком состоянии писать не могу!
Сказав это, я почувствовал, как страх отозвался спазмом в моем животе. Я понимал, что наглеть с этими людьми опасно для жизни, и тем не менее я уже второй раз за неделю шантажировал их своими кармическими надоями, – так я называл свое творчество.
Первой попыткой шантажа я выторговал ежедневные сорокаминутные разговоры с Алиной, – сначала мне хотели разрешить звонить ей лишь раз в неделю.
– Ладно, я кое-что тебе расскажу, – решил Олег. – Тебе не рассказывали, что случилось с Алиной?
– Нет.
– Так вот, она попала в аварию в совершенно исправной машине на совершенно пустой дороге. Просто разогналась и врезалась в бетонный столб. Сначала наши специалисты решили, что это была попытка суицида, но позже выяснили, что она не собиралась кончать с собой. Поэтому тебе так долго и не давали добро на контакт с ней. А если это связано с тобой? Поэтому мы и хотим обеспечить твою безопасность, пока не узнаем, в чем здесь дело.
– Пойми, я просто хочу хорошо делать свою работу, а для этого требуется определенное душевное состояние…
– Мы понимаем, мы все это хорошо понимаем.
– Тогда постарайтесь придумать другой способ обезопасить меня. Тем более, раз Алина непонятно зачем врезалась в столб, ваш Владимир вполне может без видимых причин всадить в меня пару пуль.
– Ладно, я позвоню.
– Вы не будете против, если я осмотрю двор? – спросил Владимир, когда я закончил разговор с Олегом. Судя по его виду, он никак не реагировал на наш разговор с Олегом, словно не услышал ни единого слова.
– Вы только не принимайте мои слова на свой счет. Просто я… – краснея, как не знаю кто, начал я, но он не стал выслушивать мои оправдания.
– Я понимаю, – сказал он и улыбнулся так, словно действительно понимал, хотя, скорее всего, ему было просто глубоко плевать как на меня, так и на мое к чему бы то ни было отношение, – так можно я осмотрю двор?
– Да, конечно… Разумеется.
Он вышел во двор, а я погрузился в рефлексию.
Давненько я так остро не чувствовал себя идиотом. Ненавижу идиотизм, ни чужой, ни особенно свой. Наверно, поэтому я стараюсь много не пить, чтобы потом не было мучительно больно. Нет, под градусом я не буяню, да и ничего такого не творю, по крайней мере, уже после окончания института, но все равно… При этом я понимаю, что моя щепетильность есть не более, чем появления чувства собственной важности, чувства, которое является своего рода кнопкой, при помощи которой можно мной управлять. Но, тем не менее, хуже, чем острое понимание собственного идиотизма (к хроническому я уже привык) для меня есть только одна вещь: чувство собственной беспомощности.