- Ничего себе! - засмеялся в полутьме ангара Эд. - А ты-то сам? Поймал свою долю романтики?
- Не больше, чем ты, - попробовал отшутиться Ал.
- Я-то что? Я, - Эд сильно засмущался, - в общем, мы с Уинри условились пожениться еще перед тем, как я уехал. Поэтому я… не особо, в общем. И некогда было. А ты - свободный человек.
- Мне тоже было некогда, - коротко сказал Альфонс.
И не рассказал о стопке писем, которая лежала в можжевеловом ларце в его вещевом мешке. Ларец был довольно тяжел, но Ал не расстался бы с ним ни за что; пара самых драгоценных свитков лежала у него во внутреннем кармане пальто.
Наверное… да, наверное, Ал был свободным человеком. Она ничего ему не обещала, и он ей ничего не обещал. Осторожные заверения во взаимном расположении да пригорошня воспоминаний об общих приключениях, плюс ее давняя детская влюбленность и его по-дурацки подаренное кольцо, которому она не придала значения - вот и все. В последнем письме, дошедшем до него в прошлом месяце, а написанном три месяца назад, она писала: "Как одинокая взлохмаченная ветром сосна тянется к морю под крики чаек, так и я жду свидания с дорогим другом".
Но почему же она ни словом ни обмолвилась о свадьбе с Лином?.. Или это письмо еще не дошло?.. Но, насколько он успел узнать, Турнир Невест провели еще год назад…
Дорогой мой друг Альфонс!
От вас долго не было вестей, и я начинаю волноваться.
Мне известно, что почтовое сообщение между нашими точками контакта является скупым и неверным; я не знаю, когда и как ожидать очередную весточку. Но если возможно, пошлите хоть слово, хоть полслова, что с вами все в порядке!
Между тем, я буду молиться предкам, чтобы вы вернулись в добром здравии.
Вспоминаю письма, которые писала вам ранее, еще несколько месяцев назад; как же наивна я была!
Последние события заставляют меня усомниться, что есть справедливость на свете. Нет правды, мне чудится, нет совести, есть только слепая случайность, и любой может пасть ее жертвой, даже целые народы и государства…
Не хмурьтесь, мой дорогой, не бросайтесь вдогонку: у нас по-прежнему все благополучно. Просто ваша Мэй заново осознает, что значит быть принцессой и надеждой своего клана. Я начинаю видеть перед собой темный путь, которым мне совсем не хочется идти. И только вы, мой Альфонс, кажетесь мне светом на этом пути. То, что вы существуете и ищете правду для всех нас, дает мне силы…
<…>
Скажите же мне, что я пишу это письмо не в пустоту.
Ваша Мэй,
Февраль 1919 г.
Шифрованое сообщение: мятеж ордена цилиня. жертвы среди моего клана. лин настроен оптимистично. твое присутствие не требуется. напиши больше про алхимию льяса.
* * *
Эдвард и Альфонс, заговорившись за полночь, проснулись к обеду от надрывного звона.
Сквозь полусон Альфонс, лежавший на раскладной койке, наблюдал, как Эдвард выпрыгнул из самолета (он и спал в нем?) и поспешил к черному телефону, намертво привинченному к дальней стене ангара за баррикадой из канистр.
Вернулся он через пять минут и жизнерадостно сообщил:
- Это звонили из дворца. Последние инструкции. Мы должны прибыть ближе к вечеру, потому что в сумерках никто не заметит, как мы стартуем. Тут лету полчаса, должны успеть до полной темноты. Но лучше показаться в сумерках.
- Нас же не увидят, - хмуро произнес Ал, раздумывая, не поспать ли еще, хотя в ангаре становилось некомфортно жарко.
- Увидят, они обещали фейерверки.
- А летать тебе эти фейерверки не помешают?
- Их будут запускать за дворцом, над рекой, а площадь - перед дворцом. Проблем быть не должно.
- А как ты вообще сюда добрался, что никто этого не увидел? - уточнил Альфонс.
- На поезде. Запчасти самолета тоже поездом привезли, а потом фурами - сюда. Тут ближайшее селение за холмами, а рядом императорский парк, где года четыре назад какая-то ерунда творилась, - Альфонс почувствовал мимолетный укол вины, ибо эта "ерунда" была его рук делом. - Это вообще целиком мустанговский проект… ну почти. Налаживание международных связей, все такое.
- А что, Мустанг у нас теперь фюрер?
- Нет, ты что, не знаешь? Кстати, будешь завтракать? - Альфонс отрицательно покачал головой в ответ сразу на оба вопроса: он уже и забыл, как отвратительно бодр и свеж Эдвард бывает по утрам. - А, ну да, конечно, не знаешь… Короче, Грамман в апреле подал в отставку! Многие это восприняли как первоапрельскую шутку, но старик был смертельно серьезен. Преемника он себе не назначил, и многие ожидали, что уж теперь-то Армстронг и Мустанг развяжут гражданскую войну, но все получилось хитрее… Парламент-то у нас работает уже лет пять, и вот Грамман объявил, что он расширяет полномочия премьер-министра, который является главой парламента. А фюрер отныне будет просто главнокомандующим, ну плюс в его же ведении вся разведка, внутренняя и внешняя. Как раз накануне своей отставки указ подписал. Так что фюрер у нас теперь Армстронг, а Мустанг подал в отставку чуть ли не одновременно с Грамманом - вероятно, заранее знал. И тут же оказалось, что у него уже чуть ли не партия своя сколочена, и он сейчас ведет кампанию по следующим парламентским выборам. Народ дома растерян, для них это немного непривычно - что нужно самим голосовать и все такое. Появилась куча всяких мошенников, в парламент лезет масса идиотов, - Эдвард поморщился. - Но поскольку Мустанг до сих пор герой пятнадцатого мая, спасший первую леди и вскрывший правительственный заговор, и Радио Централа до сих пор его носит на руках за лучшие продажи в истории, он в общем и целом на коне.
- И ты ему помогаешь? - удивленно спросил Альфонс.
- Можно и так сказать, - неохотно пробормотал Эдвард. - Я бы не стал, но меня попросила Лиза… то есть лейтенант Хоукай.
- Она тоже ушла из армии?
- Нет, она сейчас в штабе фюрера Армстронг. Может, позже уйдет. А может, они с этим придурком поссорились. Ну, я всегда говорил, что она может себе кого получше найти. В общем, я ей все еще должен за тот пистолет, и они с Уинри до сих пор переписываются, так что когда она попросила меня съездить в Син и передать императору подарок да еще подготовить у них одного-двух пилотов из местных, я не мог отказать.
- Сознайся, тебе просто нравится учить, - усмехнулся Ал.
- Ну да, - принужденно хмыкнул Эд, - есть немного. Я даже думал… - он поколебался. - Марко же ушел преподавать в Академию, представляешь? У них теперь есть факультет алхимии, хотя в школах подготовку еще не наладили. Он звал меня к себе. Я сказал, что подумаю.
- А что тут думать? Соглашайся. Если ты никого из студентов не прибьешь за глупость…
- Я ведь им ничего не смогу показать на практике. Только объяснить.
- Ну, как я слышал, это уже хорошо! Большинство преподов даже объяснить не могут.
В таких случаях принято говорить что-то вроде "их взгляды встретились", но на самом деле, когда единственный свет - светящийся квадрат раскрытой двери, разрезанный надвое крылом самолета, сложно говорить что-то о выражениях лиц. Однако у Альфонса возникло четкое ощущение, что они с братом смотрят друг на друга очень внимательно, и Альфонс чуть было не спросил вслух: "Жалеешь?" Он знал, какой будет ответ - "Никогда". И поэтому отвел глаза в сторону, позволяя неловкости развеяться дымом в воздухе и просочиться между половиц.
- Ты все равно будешь лучшим алхимиком по ту сторону пустыни, - сказал вместо этого Ал.
- Только пока ты на этой стороне, - легко и свободно улыбнулся Эдвард, и Альфонс никогда его не любил больше, чем за это внутреннее спокойствие, с каким он научился признавать чужое превосходство. Эдвард-подросток, пожалуй, только взъерошился бы.
Остаток дня они провели в согласном молчании: позавтракали, заправили бак. Эдвард вывел самолет из ангара и запустил мотор, который зачихал и затрещал так сильно, что Альфонса сразу же взяли сомнения в безопасности полета. Эдвард заверил его, что все в порядке, но Ал давно привык не принимать такие заверения брата на веру.
В воздух Эдвард подниматься не стал - сказал, что среди бела дня кто-нибудь заметит, и тогда прости-прощай конспирация. Он вообще теперь оказался знатоком конспирации и психологии толпы: например, со спокойной уверенность сказал, что самолет поведет, конечно, он. Альфонсу достаточно будет сидеть на переднем сиденье без шлема, чтобы были видны светлые волосы, и в белом "пилотском" шарфе (не то чтобы кто-то в Сине знал, зачем пилоты носят белые шарфы), и все решат, что, конечно, сидящий впереди и ведет самолет. А Эдварда в очах и шлеме они даже не заметят, или примут за синца, возможно, императорского наблюдающего.
- Да еще они блондинов в лицо не различают, - добавил Эдвард. - Детские игрушки. Вот в Крете однажды… - и замолчал.
Альфонс не стал расспрашивать, что же такого Эдвард делал в Крете: было видно, что брат сгорает от желания похвастаться. Ему было любопытно, сколько тот продержится.
Брат промолчал совсем и больше не упоминал инцидент, что было просто-таки невероятно: очевидно, он в самом деле повзрослел куда больше, чем Ал предполагал.
Дорогой мой друг Ал!
Мне начинает казаться, что предыдущее письмо мое могло тебя испугать. У меня нет никакого способа знать, как и когда мои письма доходят до тебя; я могу только надеяться, что это, предыдущее, придет вместе с последующим, которое я пишу сейчас, и они не дадут тебе разволноваться чересчур сильно.