* * *
Очнулся я отнюдь не в постели. На грани пробуждения я пытался что-то сделать, как-то переменить положение, чтобы не было больно, но окончательно придя в себя, понял - любое движение лишь усиливает боль, от которой хочется стонать и плакать.
Разлепив заплывшие глаза (уберег все-таки), я сообразил, что лежу на боку, на каменном холодном полу, а передо мной валяется скомканная куртка и рядом с ней моя сумка. В голове все плыло и мутилось, и долго размышлять я не стал. Поминутно охая, стараясь не делать резких движений, закусив, сам того не замечая, губу, медленно-медленно я добрался до сумки. Отталкиваясь ногами, я полз на спине, - живот и грудь запеклись кровью и, трескаясь при малейшем шевелении, эта корка болела ужасно. Кое-как я нашарил флягу с бальзамом…
Спасибо тебе, дорогой мой Медведь! Если бы ты знал, как помогла мне твоя мазь, чудесный эликсир! Я смазывал свои многочисленные раны, и боль почти сразу утихала. Вспомнив советы Киса, я сделал глоток бальзама и вскоре мне уже не было больно дышать, прошли тошнота и спазмы в груди. В голове уже не так звенело и вообще стало "веселее" жить!..
Осторожно натянув рубашку и куртку, я, морщась, сел на массивные железные нары и задумался, оглядывая камеру, в которой мне довелось прийти в себя. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что попал я "в гости" к Гвалауку не случайно. Вот только зачем я ему понадобился? Почему он не изуродовал меня, не убил, в конце концов? Наверняка, бальзам мне подсунули мне затем, что я "вошел в форму" и был готов для "дальнейшего прохождения службы".
Похоже, что Гвалаук хотел вчера (?) что-то предложить мне (а может быть и выведать), но его палаческая натура не выдержала, и он дал волю своему бешенству. Так… Разговор не состоялся, но он будет продолжен. Что ж, мерзкая тварь, мы еще посмотрим, кто кого!..
Хотя, что ж я хорохорюсь? Возьмут за руки, за ноги и…. бр-р-р-р!
Камера была самая, что ни на есть, одиночная. Глушь, тишина, окон нет, света - мизер. Кстати, о свете… скоро сгорит во-о-он тот огарочек, - и на стене прилеплено еще раз… два… три штуки. Надолго не хватит… Железная дверь без глазка. В углу - дыра в полу, из которой идёт густая вонь. Словом, налицо весь набор, встретить который можно в любом приключенческом романе.
И куда ж меня занесло?..
А что, если Гвалауку просто нужен объект для удовлетворения своих садистских наклонностей? Этакий свежий материальчик для развлечения в виде пыток? Обдерут, а ты опять бальзамом мажешься. Пытка Прометея… Хорошенькая перспектива! Бросить к черту флягу в колодец?… Вздор, найдутся подходящие средства.
Да-а-а… Видимо, пришла пора расплачиваться за ту относительную легкость, с которой я шагал по этому миру. Легкомысленностью, конечно, это не назовешь, но честно говоря, я стал весьма уверен в своих силах и появилось даже ощущение некоего суперменства Черного Рыцаря и его неуязвимости для больших и серьезных ран…
Где же Стивенс? Эх, мне бы мой меч!..
* * *
Я доедал припасы из сумки (после бальзама проснулся зверский аппетит) и в сотый раз задавал себе одни и те же вопросы. Стук в дверь ничего не дал. Похоже, что за ней никого не было. Несколько раз я засыпал и снова просыпался, с тоской видя все те же стены, осточертевшие нары и склизкий пол.
Шло время… Раны мои почти зажили, и уже можно было безболезненно двигаться. Я "созрел" для новых допросов, но никто не приходил. Настал час, когда погасла последняя свеча и я остался один на один с собой в этой тьме египетской.
Не знаю, сколько дней сидел я в камере. Когда свеча затухла, время окончательно остановилось. Мне показалось, что прошло не менее года, прежде чем за дверью раздались шаги и залязгал ключ, отворяя мои "апартаменты".
Слабый свет допотопной лампы резал глаза, как стоваттная лампочка. Вошло несколько человек культуристского вида… тьфу ты, пропасть, и у этих головы глиняные!
Еще парочка таких же тупоголовых дожидалась в коридоре, блестя керамикой своих черепов. Заключив меня в "почетный четырехугольник" тюремщики повели Черного Рыцаря по темным крутым лестницам куда-то вверх.
Но вот проскрипела и грохнула последняя дверь, и ввели меня в роскошные апартаменты (теперь уже без кавычек). Тощий с рахитичным животом навыкате дядя, одетый во все бледно-сиреневое, скрипит мне:
- Великий Гвалаук дает вам возможность отдохнуть в этих комнатах!
С этими словами он торжественно поворачивается и чинно уходит, источая холодное презрение. Стою я, и ничегошеньки не пойму. Сами понимаете, готовился я совсем к другому… А тупоголовые меня грубо в спину толкают, - иди, мол, что торчишь посередине прихожей. Озлился я, развернулся, да как оттолкну того, который ближе. Прорвалась давно сдерживаемая ненависть, плети вспомнил, вот и не выдержал.
- Да пошел ты отсюда!
Здесь я испытал одно из самых сильных потрясений в моей жизни… Глиняноголовый зацепился ногой за пушистый ковер и, не удержавшись на ногах, упал, ударившись затылком о косяк. Звук был, как от цветочного горшка. Голова раскололась, а она и вправду пуста! Обычная глиняная болванка! Черепки на полу лежат, а тело, - вы понимаете, - ЖИВОЕ ТЕЛО нелепо шарит вокруг себя руками, пытаясь подняться…
(Фу, до сих пор у меня колотится сердце, как вспомню этот ужас…)
Отскочив, я прижался спиной к расписной колоне. Глиняноголовые тупо воззрились на упавшего, а потом двое из них подняли тело подмышки и повели. Безголовый крепко держался за них и неуверенно перебирал ногами. Все это было так жутко… И тело, равнодушно шагающее, куда ведут, и "близнецы" размеренно топающие к двери, и куски лица, в беспорядке валяющиеся на полу и хрустящие под ногами идущих… Лязгнула, захлопываясь, дверь и я остался один, не сводя глаз с черепков.
Я немного ополоснулся в небольшом каменном бассейне, куда из оловянной трубы стекал ручеек теплой воды. Удовольствие от купания сводили на нет постоянные ощущение слежки. Приведя себя в порядок, я с сомнением посмотрел на богато сервированный столик в самой большой комнате (точнее, это был уже зал средних размеров). М-да… пожалуй, будет лучше, если я пожую остаток хлебушка из моей сумки.
Расположившись в готическом кресле, я охотно завтракал (обедал, ужинал?) горбушкой черного хлеба с солью и запивал её последними глотками воды из фляги. В качестве приправы я разглядывал висевшие на стенах портреты мрачных особ в пышных костюмах. Некоторые из них явно подражали портретам ростовщика из общеизвестной повести Н. В. Гоголя. Нарисованные глаза следили за мной. Я глянул на кисти моих рук с плохо зажившими шрамами от наручников на запястьях и начал потихоньку закипать. Все эти фокусы изрядно надоели моей нервной системе, черт бы их перелопатил!
Я встал с кресла и упершись руками в бока оглядел портреты недобрым взглядом. Те злобно щерились, сверкали сатанинскими глазами и даже тихо шипели. Я нагнулся к золотой чаше с яблоками, заманчиво блестящими своими сочными боками, выбрал пару штук поувесистее и с наслаждением швырнул в самый усердствующий портрет.
Шмяк! Разлетелись в разные стороны брызги! Изнемогающий доселе от злобы тип, намалеванный на холсте, от неожиданности только дернул головой и по-шакальи огрызнулся, щелкнув зубами. Вторым яблоком я запустил в портрет смуглого рыцаря отталкивающего вида в панцире и, - ей богу! - этот панцирь загудел от удара, как медный котел. Мерзопакостный вояка моментально опустил забрало и умолк, а остальные персонажи завыли, заскрежетали зубами, но когда я поворачивался кому-либо из них, тот поспешно умолкал и лишь скалил клыки.
Какой-то непочтительный старикашка начал было возмущаться и показывать желтые кариесные клыки и раздвоенный черный язык, но все остальные дружно зашикали на него, а соседний подхалим в облупленной древней раме даже взвизгнул:
- В огонь его, бунтовщика! - преданно заглядывая мне в глаза и делая ударение на слове "его"…
Развеселившись, я сел в кресло и сразу же из-под него высунулась чешуйчатая, когтистая лапа и схватила меня за щиколотку. От неожиданности я подскочил, как ужаленный и инстинктивно ударил каблуком другой ноги по лапе. Зубчатая шпора до половины вошла в чешую, пробив ее. Лапа разжалась, и судорожно дернувшись, исчезла под креслом.
Отскочив, я нагнулся, ожидая увидеть нечто страшное, но под креслом никого не было! Я выхватил из камина головню.
С минуту я стоял, подняв её и ожидая свистопляски, но вокруг была полная тишина и лишь потрескивали дрова в камине, а какая-то сухая дама в декольте, но с рожками, выпала из рамы в обмороке, правда беззвучно. Мягко шлепнувшись на пол, она тут же шмыгнула в какую-то щель в полу. На секунду у меня появилось дикое желание поджечь длинную драпировку и пышные занавески, и я с трудом справился с ним.
Просидел я у камина два часа. Курил трубку; опасаясь провокаций, держал наготове головню, но все было тихо и мирно. "Подействовало", - с удовлетворением подумал я и пустил длинную струю дыма, который серыми волокнами потянуло в камин…
Зловеще заскрипела дверь. Вошли четверо тупоголовых в железных шлемах, - ха! - с рогами, а за ними вбежал, заложив руки за спину, их омерзительное величество Гвалаук Кровавый. Он остановился на почтительном расстоянии от меня и правильно сделал, ибо я уже примеривался к тому, чтобы отработанным жестом ухватить из камина дежурную головню и врезать ему по роже.
Однако задуманную операцию постиг крах. Два бугая встали по бокам кресла, в котором я тешил себя иллюзиями об отмщении, и положили мне на плечи свои тяжелые ручищи, а один из них ногой отпихнул мою головню подальше в камин. Двое оставшихся застыли у двери. Я молчал, сдерживая ненависть. Неизвестно откуда появилось уже знакомое кресло. Гвалаук плюхнулся в него.