"Возложи на меня печать безумия…»
Глава I. Арлингтон. Последний гость
To:
From:
Date: 17/09/2004
Люк! Ради всего, что мы претерпели вместе — прочти это письмо. Не уничтожай его, не читая. Речь идёт о твоей жизни. Я решился написать тебе только потому, что ОН вернулся.
Всем, кто видел рукопись, грозит смертельная опасность.
Ты скажешь, что я схожу с ума. Что прошло двадцать лет. Что оттуда не возвращаются. Что слишком дорогая цена заплачена за молчание знающих и смерть посвященных.
Поверь, я не хочу думать, что всё было напрасно. За все эти мучительные годы я не позволил себе даже на намек на мысль о том, что гибель Мишель была бесцельной.
И всё же… Я могу обманывать себя, но я не имею права лгать тебе, ибо вы оба заплатили за мою жизнь слишком дорогой ценой.
Да, я мог потерять рассудок. Это не исключено. Но я не мог ошибиться. Он действительно вернулся. Чудовище посетило меня. Дважды. Я узнал его. Узнал по безумной улыбке и по леденящей безысходности его присутствия.
И чтобы я не посмел сомневаться в увиденном, сегодня он пришёл ко мне в третий раз.
Пусть это был совершенно другой человек. Не тот, что разрушил нашу жизнь двадцать лет назад. И не тот, точнее не те, что приходили позавчера и вчера. Нет, это была незнакомая мне личность. Mне показалось — это был тот самый пакистанский парень, которого на прошлой неделе зверски зарезали в районе Уайтчaпел. Я выкинул «Вечерний Стандарт» с фотографией, но руку дам на отсечение — это был он. И в то же время, несмотря на новые обличья, на весь этот дешёвый маскарад — всё то же существо. Какие бы он не примерял тела, его холодная ненависть ко мне, которую я ощущаю всеми порами кожи, выплёскивается из-под плохо прилаженной оболочки.
Прости, что я все время сбиваюсь. Я не знаю, откуда мне начать. Наверное, я действительно схожу с ума. Позавчера другой посетитель — пожилая женщина — она улыбалась точно также. На неподвижном, мертвенно бледном лице — остывшие глаза, крючковатый нос и эта плотоядная, масляная, беззубая улыбка старой сводни. Она спрашивала, где можно найти первое издание De Natura Rerum Исидора Севильского. Когда я ответил ей, что всего несколько копий сохранилось в частных коллекциях, а имена их владельцев мне неизвестны, то её взгляд… Мне показалось, что в меня с размаху швырнули вязким, жирным куском грязи и он медленно оплывает с моего лица, мешает дышать, проникает сквозь поры, оскверняет всего меня изнутри…
Вчера — подросток… Один из этих грязных бездельников, что вечно пьяны или накачаны наркотиками. Он улыбался так, что меня затошнило. Я даже не стал отвечать ему на вопрос об Aurora Consurgens Рипли — просто указал на дверь. Он ушёл также гаденько улыбаясь. Откуда подобные отбросы могут знать что-либо о средневековых трактатах…
Сегодня утром он — или она — пришёл опять… Это не может быть бредом. Я абсолютно уверен, что это был он: у меня снова заныло в животе, как будто ветер, ворвавшийся в магазин с его приходом, ударил меня в солнечное сплетение. И эта гнусная гримаса… Я не могу подобрать слов, чтобы передать всё омерзение, которое охватило меня, когда он ощерился, нависая над моим столом и сверля меня своим неподвижным взглядом. Почему-то у меня не возникло и капли сомнения в том, что передо мной — мёртвый человек, каким-то образом восстановленный к речи и движению. Некий автоматон. Зомби из старого итальянского фильма ужасов. Я смотрел на его смуглое азиатское лицо и понимал, что со мной разговаривает труп. Мне кажется, он добивался именно такого эффекта. Мне даже померещилось, что всё вокруг приобрело землистый оттенок дешевой пленки. Крупнозернистые, размытые черты.
В этот раз он спросил не знаю ли я, у кого можно приобрести первый вариант рукописи Роджера Бэйкона «О женском начале». Я не был готов к такому повороту событий, но заявил, что никогда не слышал о подобном труде. Потом я понёс какую-то чушь по поводу того, что многие манускрипты тринадцатого века, написанные схоластами Европы, ошибочно приписывают Бэйкону. Или Абеляру… Я старался звучать как можно более снисходительно и спокойно.
Я понимал, что все эти визиты — просто продолжение издевательства надо мной. Своего рода психологическое давление. Эксперимент на тему «сломаюсь ли я»…
Я не подал вида, что знаю, о чём на самом деле идёт разговор. Я твёрдо решил, что не позволю ему унизить меня опять. Ему должно было хватить моего позора и ужаса двадцать лет назад.
— Эта рукопись известна среди простого люда как «Манускрипт Войнича», — мой жуткий гость придвинулся ближе к столу, всё также пакостно скалясь.
Наконец-то он оставил этот бессмысленный театр.
Я знал, что в итоге он сожжёт мосты. Но любая фатальная развязка приходит всегда слишком быстро, как бы нетерпеливо мучительно не было ожидание. Мне показалось, что воздух превратился в вату. Мой собственный голос доносился откуда-то издалека. Глухо, еле слышно. Но он всё ещё хранил остатки достоинства. Несмотря на весь тот животный ужас, тo отвращение, которые я испытывал тогда. И испытываю сейчас.
— Сэр, — я пытался звучать отстраненно, хладнокровно, — Я, конечно же, простой букинист, но об этой мистификации я кое-что знаю. Существует только один оригинал рукописи известной под названием «Манускрипт Войнича». Он хранится в библиотеке Йельского Университета. Вынужден также разочаровать вас — манускрипт зашифрован. Да и написан, скорее всего, на неизвестном языке. За прошедшие сто двадцать лет со дня находки рукописи никто не сумел её прочесть. Поэтому ваши данные о её якобы настоящем названии — ошибочны…